daymonri

После огня и ветра, стали и дождя, после изорванных знамён и ревущих рогов, после отблесков пламени на искажённых от крика лицах, после расколотых скал начинаются десять тысяч лет. Они зарождаются в безмолвии, что опускается, как саван, и покрывает всё вокруг, будто толстым слоем пыли. Они начинаются в дымящихся развалинах города, который когда-то венчал вершину мира. На раненой планете, что вращается вокруг измученного светила в пронзённом колдовским кинжалом боку Галактики. Они начинаются на бесконечных тропах среди руин и обломков, оставшихся после войны. Эти десять тысяч лет пустят корни, прорастут и зацветут подобно траве и полевым цветам, что покроют старые поля сражений задолго до того, как люди успеют разобрать завалы. Корни оплетут пожелтевшие кости и пробитую броню, стебли взберутся по ржавым бортам танков и гирляндами повиснут на литых корпусах давно умолкших двигателей. Растения ковром покроют спящих мертвецов, а в пустых глазницах распустятся чудесные бутоны. Опустилась зловещая тишина. Небо отливает жёлтым. По нему тянутся шлейфы дыма от пожаров, которые не погаснут десятилетиями. На севере сквозь пелену облаков пробивается свет. Это не закат, не рассвет и не яркая путеводная звезда. Но всё же он освещает горизонт и, пробивая дымную мглу, устремляется к далёким мирам, к планетам, где ещё не ступала нога человека, и к бесчисленным созвездиям, сверкающим в ночном небе. Может показаться, что это Его свет, но правда куда проще. Это ориентир для человечества, который возник, когда все другие ориентиры были утрачены. Годы начинают свой бег здесь, под струями проливного дождя и в клубах тоскливого тумана; среди неподвижных, многокилометровых пустошей, где нет ничего, кроме голой, блестящей от влаги земли и зеркальной глади озёр, появившихся, когда в воронках от взрывов скопилась вода. Когда-то здесь был город. Колонна солдат бредёт по склизкой равнине, волоча за собой старые пушки. Орудия оставляют в грязи длинный неровный след. Это подразделение, одно из многих, недавно обнаружило, что вокс снова работает. Воинов отзывают с фронта для пополнения боезапаса. Ведь впереди ждут новые сражения… «Конец и Смерть, Том 3» Дэн Абнетт.

Скол, други! Продолжаем Лунных Волков. Завтра (02.09) в 21:00 по Мск. 𖤐Как пал Воитель. Подтекст и символизм давинитского ритуала𖤐

– Ты – смерть веры, – сказал Сангвиний. – Да, – кивнул Император, – и в то же время нет. Откуда ты знаешь об этом? – Я ведь говорил тебе, что мне снился сегодняшний день. Фрагменты. Тени. Знаки. Они являются, наполненные эмоциями, но лишённые деталей. – Вера – это оружие, – сказал Император. – Оружие, которое нельзя доверить нашему виду. – Мой народ почитает меня как своего бога, – парировал Сангвиний. – Это успокаивает их и придаёт сил. Несомненно, тебе и твоим бороздящим небеса спутникам мы кажемся примитивными, тараканами в этой отравленной пустыне. Но знаешь, я вознаграждаю их за веру. Я служу им взамен. Я милосерден, когда мой народ нуждается в этом больше всего, и я несу гибель их врагам. – Это не делает тебя богом, сын мой. – Я не сказал, что я бог. Я сказал, что мой народ считает меня богом. Сангвиний посмотрел в нечеловеческие. Нет. Слишком человеческие глаза своего отца. – В чём бы мы ни поклялись сегодня, моё условие таково и оно нерушимо: без моего разрешения ни один корабль не войдёт в небеса Баалфоры и никто не вмешается в жизнь кланов Чистой Крови. Мы вместе создали здесь мир, о котором мечтали. И ты не станешь ему угрозой, отец. Император кивнул, но не в знак согласия, а в знак понимания. – Вот почему ты боишься меня. Ты боишься поставить под угрозу то, чего вы достигли здесь. – Я говорю о верности и любви, – мягко сказал Ангел. – А ты говоришь о достижениях. – И разве я не прав? – спросил Император. – Я боюсь за свой народ, да. Он заслужил мир. Мир, за который мы так упорно боролись. Твои слова рисуют триумф цивилизаций, видящих в тебе своего спасителя. Но также они рисуют разрушенные города и сожженные дотла миры. Я слышу погребальные песни по ныне запрещённым религиям и скорбь по народам, что следовали им. И разве я не прав? Император не ответил. Сангвиний будет часто вспоминать эти слова. При всей чистоте намерений Императора в них крылось так много компромиссов. Веру нельзя терпеть… за исключением случаев, когда её можно терпеть. Религии смешивались с пеплом непокорных миров… если только они не были полезны. Императору были нужны механикумы Марса, и он позволил им поклоняться ему как Омниссии, воплощению Бога-Машины. Пожалуй, необходимость могла побороть принципы любого, как человека, так и бога. Но всё это придёт позднее. В тот день, посреди мёртвой пустыни, у Ангела были и другие вопросы. – Ты не отрываешь взгляда от моих крыльев. Но я заметил, что ни у тебя, ни у твоих последователей нет таких же. Эти крылья – часть твоего замысла или прихоть судьбы? Император посмотрел на него взглядом изобретателя, оценивающего прототип, и одновременно прощающим взглядом отца. – Ты изысканно создан, – сказал он. – Изысканно и кропотливо. Это отнюдь не было ответом. – Кто я? – снова спросил Сангвиний, на этот раз с укором в голосе. Собеседник смягчился, как и выражение его лица. Неизменными остались только глаза, в которых по-прежнему горели неразделимые бесчисленные души. – Ты – авантюра против смерти надежды, сын мой. Ты – бросок игральных костей в конце игры. "Отголоски Вечности" Аарон Дэмбски-Боуден.

– Спасибо, что привёл меня сюда. Сигизмунд кивает. – Спасибо тебе, что привела меня сюда, – говорит он в ответ. Чемпион разглядывает женщину. Она кажется такой хрупкой. Но её глаза ярко сияют. Киилер опирается на руку спутника и переводит дыхание. – Что ты будешь делать дальше? – спрашивает Сигизмунд. – Думаю, то же, что и ты, – отвечает Эуфратия. – То же, что и все. Надеяться, бороться, восстанавливать силы. Женщина бросает на легионера короткий взгляд. – Верить, – добавляет она после паузы. Кажется, в её улыбке больше энергии, чем во всём остальном теле. Улыбка будто поддерживает в ней жизнь. Она показывает ему нечто, что таится внутри. Свет из неведомого источника. Силу понимания, принятия, покоя. Силу увидеть нужный путь и пройти по нему. Им всем теперь нужна такая сила. – Надо возвращаться, – произносит Сигизмунд. – Конечно, – кивает Киилер. – Ещё пару секунд. Хромая, она отходит от закованного в броню воина и останавливается перед фризом. Барельеф, изображающий человека на троне, сильно пострадал и покрылся сколами. Позолота облетела и отслаивается хлопьями. Но его ещё можно разглядеть, несмотря на грязь и темноту. Киилер медленно, через боль опускается на колени прямо в дорожную пыль. Она поднимает взгляд на фигуру на стене. И воздевает руки. Последние строки романа «Конец и Смерть» Дэна Абнетта.

– Ты всё ещё хозяин себе, – сказал Император, – но твои воины прокляты. Их тела несут в себе семя разрушения, и ни мои знания в генетике, ни искусство Селенар не смогут обратить его вспять. Ты можешь вернуться ко мне, но твой легион – нет. Магнус почувствовал, как его сердце заледенело. – Я создам для тебя новый легион, – продолжил Император, – могучих воинов, превосходящих всех ныне живущих. Начало уже положено. Скоро ты будешь командовать бойцами, подобных которым не знала галактика, чья плоть будет безупречна, кулаки как сталь, а сердца закованы в адамантий! – Ты правда дашь мне новый легион? – Да, и он станет гордостью перерождённого Империума. Магнус промолчал, представляя будущее, в котором его сыновья свободны от мутаций, от страха, который преследовал их на каждом шагу. От груза сомнений, от всего, что угрожало их поглотить. И он вместе с отцом ведёт своих воинов в новый крестовый поход, чтобы отвоевать звезды. На этот раз они не повторят ошибок прошлого. Лишь этого он всегда желал. Но… – Смогу ли я сражаться рядом с тобой, зная, что обрёк своих сыновей на смерть? Я буду смотреть на безупречных воинов и видеть в них лица моих неидеальных, но преданных легионеров. Каким я буду отцом, если брошу их? Как ты вообще можешь просить меня об этом? – Выбора нет, Магнус. Твои сыновья уже мертвы. Ещё несколько лет – и неизбежные мутации сразят даже самых сильных. Так или иначе, их не станет. – Я не могу бросить их, отец, – сказал Алый Король, сжимая кулаки. – Их судьба ещё не решена. Я найду способ спасти их. Я должен. – Пожалуйста, брат, – Вулкан шагнул к нему. – Вернись к нам, молю. Магнус повернулся к Владыке Змиев: – А ты бы пожертвовал своими сыновьями? Предал бы хоть одного из них ради собственных желаний? – Нет, я бы не смог, – голос Вулкана был наполнен горем, правая рука скользнула к Урдракулу на поясе. Посох Магнуса трансформировался, снова превращаясь в копьё. – Тогда почему ты думаешь, что я смогу? – взревел он. Они пришли в движение одновременно. Магнус отвёл руку назад и выполнил идеальный бросок. Прицел был точен и смертоносен. Всю свою ярость он вложил в этот удар. Ярость от того, что отец поставил его перед этим ужасным выбором. Ярость от того, что Он верил, будто Магнус будет готов принять Его предложение. Но самое главное, то была ярость от того, что он, Алый Король, почти согласился. «Ярость Магнуса» Грэм Макнилл.

– Если карты определяет прочтение, как это вообще работает? – Зиндерманн явно потрясён. – Они кажутся беспристрастным инструментом, ведь трактовка зависит от гадающего. Но как получается, что карты сами меняются в процессе гадания? – Для вашей цивилизации уже поздно задаваться такими вопросами, – замечает Ариман, тасуя колоду. – Никогда не поздно, – парирует бывший итератор. Колдун пожимает плечами. Глубоко запавшие глаза светятся, как две синие лампады. – Что ж. Сейчас мы находимся в варпе, а здесь нет линейного времени. Нет прошлого и будущего. Последствия могут порождать причину. И результат гадания может влиять на его процесс. Он снова раскладывает карты на столе. – Этот принцип работает для всего, что есть в варпе? – спрашивает Мауэр. Ей явно не хочется произносить название местных обитателей. Ариман кивает, разглядывая очередного Демона. – Если не вдаваться в детали, то да. С точки зрения материального мира демон может умереть задолго до собственного рождения. Они – петли, завихрения, замкнутые циклы, которые одновременно живы и мертвы. – Но они же как-то рождаются? – спрашивает Зиндерманн. – То, что ты называешь демонами, на самом деле… – Ариман замолкает. – Скажу так. Демоны не рождаются. Но у них есть начало и, временами, конец. Чтобы ты понял, нерождённые – это вибрации имматериума, частицы эфира, обретшие предназначение и форму в результате негативного события, произошедшего в материальном мире. Например, в результате чьей-то смерти. Завершения чего-то важного. Какой-то гнусности. Резни. Они появляются в ответ на боль, тоску или иное событие, создающее активные эмоциональные всплески. – Значит, убийство здесь создаёт демона там? – уточняет Зиндерманн. – Мы все сейчас находимся там. Но суть ты уловил. Значимые проявления насилия в реальном пространстве заставляют варп реагировать. Это можно сравнить с тем, как из плавильного котла зачёрпывают немного металла и, залив в форму, резко остужают. Фигура получается тем крепче, чем страшнее и отвратительнее совершённое преступление. Наиболее могущественные демоны появляются из бессмысленных, жестоких убийств, зачастую оправдываемых жаждой мести. То, что кажется нам неожиданным или безумным, порождает самое уродливое эхо. – Значит, демон – это воплощённое злодейство? Зримое проявление невероятной жестокости? – Именно так. – Так что же происходит сейчас? – Зиндерманн указывает на карты. – Нечто поистине ужасное, – отвечает колдун. Азек Ариман и Кирилл Зиндерманн в Библиотеке Ленга, во время поединка между Хорусом и Императором. «Конец и Смерть, Том 3» Дэн Абнетт.

Вальдор находит Русса в обсерватории, которая через тысячу тягостных лет станет часовней. – Ваш брат ищет вас, – говорит кустодий. Он имеет в виду Льва, который тоже вернулся слишком поздно, и теперь мечется по коридорам, охваченный горем и безумием. Леман поднимает голову. Грива всклокочена, клыки будто затуплены. – Всё ещё носишь эту чёртову штуку, – замечает примарх. Вальдор не знает, сможет ли когда-нибудь выпустить копьё из рук. Его пальцы так долго сжимали рукоять, что их действительно сложно разжать. – А ваше где? – спрашивает кустодий. Его хриплый голос выдаёт изнурённость. Даже для золотого воина произошедшее подобно медленной смерти. Он не может забыть увиденное на «Мстительном духе», как и то, что было утрачено на тех переполненных нерожденными палубах. Русс фыркает. – Я говорил тебе, что никогда не пользовался им. – Но я вручил его вам лично. Здесь. Перед вашим отбытием. – И оно сделало то, что ты сказал мне. – Русс смотрит Вальдору в глаза. – Только мой клинок просвещает тех, кого поражает, а не руку, которая направляет его. Был ли от этого какой-то толк? Я не знаю. И уже не узнаю никогда. Вальдор опускается, присев на сведённые судорогой ноги. – Он ничего не делал без умысла. Семя может расцвести спустя века после насаждения. Я видел это своими глазами. Русс мрачнеет. – Ты никогда не прекратишь, – бормочет он. – Даже сейчас, даже здесь, ты продолжаешь повторять это. – Не нужно списывать Его… – Он мёртв, Константин! – ревёт Русс. – И все его планы также мертвы. Мы словно псы помочились на них, и теперь галактика смердит нашим следом. Оглянись. Попытайся увидеть этот мир, как его видят те, у кого есть душа. Попытайся, хоть на миг, разозлиться. Вальдор пытается. Он потакает Повелителю Фенриса. Но всё, что он слышит – это голоса убитых. – Вы не можете избавиться от него, – тихо произносит кустодий, осознавая опасность своих слов. – Приняв его на Серафине, вы стали принадлежать ему точно так же, как оно – вам. Оно будет возвращаться. Последует за вами сквозь время, так как его создали для вас и никого иного. Некоторые вещи вечны. Это одно из них. Русс опускает плечи. Глубоко вздыхает, пятна кровавой кислоты пачкают его одежду. – Ты всегда мирился со своей судьбой, – говорит примарх. – Не в пример мне. Раньше я считал, что Он намеренно создал меня таким. Теперь же думаю, что мы все порченные. Его слова что-то пробуждают в Вальдоре. Словно из далёких катакомб он слышит эхо голоса, который никогда больше не заговорит. «Переменчивость и постоянство». – Вы не изменитесь, – говорит кустодий. – Как и я. Это не случайно. Русс больше не слушает. – Величайший грех на Фенрисе, – бормочет он. – Подвести своего ярла. Внезапно Вальдор делает нечто, настолько несвойственное ему, что сам удивляется. Но ведь это конец одной эпохи и начало другой. Подобный момент не сможет взволновать только самую чёрствую душу. Кустодий кладет руку на плечо примарха и немного сжимает в знак утешения. – Ещё не все потеряно, Волчий Король, – говорит он со всей теплотой, на которую способен. – Ещё есть место сагам. "Два метафизических клинка" Крис Райт. P.S. В понедельник (14.07) в 21:00 по мск продолжаем) Поговорим, наконец, про Тёмного Короля. И о том, как Император обыграл Четвёрку ещё до битвы с Хорусом...

Они идут сквозь пробуренные в скальной толще тусклые коридоры, где с потолков капает вода и царит вечный холод. Даже на расстоянии слышен равномерный топот паломников, бесконечной чередой входящих в нижние залы. – Враг атакует волнами, – объясняет Корсвейн на ходу. – С последнего штурма прошёл час. – Час, говоришь? – уточняет Сигизмунд. Тёмный Ангел пожимает плечами. – По моим прикидкам. С самого начала они сконцентрировались на тропе, ведущей к Третичному порталу. Это самая слабая точка в нашей обороне. Что касается Герерга, видимо, он отделился от основной группы, чтобы отыскать новое направление для атаки. Или чтобы остановить вас. – Или он слабо представлял, где находятся, – отвечает Сигизмунд. – Так же как и мы. – Мир вокруг настолько исказился? Чемпион кивает. – И продолжает искажаться. Течёт, как вода. Конфигурации пространства сменяют друг друга по прихоти варпа. – Что ж, по крайней мере, эта гора остаётся собой, – говорит Корсвейн. – Неизменная и непоколебимая, как вечность. – Вы отбили её у врага? – Да, забрали у демонов, высадившись с орбиты. Мы надеялись зажечь маяк и привести на планету подкрепления. – Но он до сих пор не горит? – Всё сломано, – с досадой отвечает Корсвейн. – Аппаратура уничтожена. Вряд ли её можно восстановить. Боюсь, друг мой, я просто взял десять тысяч воинов и потратил их жизни на глупую авантюру. – Какие были варианты? – Пойти под стены Дворца, – задумчиво говорит Тёмный Ангел. – Пробить кольцо осады внезапным ударом. – Полагаю, ты не осознаёшь масштабов вражеских сил, – качает головой Сигизмунд. – Этот план привёл бы только к вашей смерти. – Может, и так, – соглашается Корсвейн. – Но она была бы не напрасной. Какое-то время легионеры идут молча. – А что ты? – спрашивает Тёмный Ангел. – Покинул фронт, чтобы охранять гражданских? – Я ничего не покидал, – отвечает Сигизмунд. – Я и есть фронт. «Конец и Смерть, Том 3» Дэн Абнетт.

– Если Империум обладает такой силой, как Космодесант, – сказал Зиндерманн, – и, следовательно, может уничтожить любого врага в случае нападения, это ещё не значит, что такое обязательно случиться. Но если случится, у нас есть вы. Мы создали воинов, подобных тебе, Гарвель, потому что это необходимо. – Необходимое зло? – уточнил Локен. – Необходимый инструмент, – парировал итератор. – Истина не всегда обладает достаточной силой. У человечества есть подлинные знания и мы несём их другим, во имя добра. Иногда наше послание попадает во враждебно настроенные уши. Бывает, что народы отвергают, даже искажают наши слова. Тогда, и только тогда мы прибегаем к силе. Мы могущественны, потому что мы правы, Гарвель. Но мы правы не благодаря своему могуществу. И будь проклят тот час, когда второе утверждение станет нашим кредо. – Верна наша истина или нет, – задумчиво произнёс Локен, – неужели всегда нужно её насаждать, даже против желания других? Как сказала та женщина, нельзя ли оставить этот народ в покое, предоставить его собственной участи? – Допустим, мы идём по берегу озера, – ответил Зиндерманн. – В воде тонет ребенок. Позволишь ли ты ему утонуть, только потому что он был настолько глуп, чтобы прыгнуть в воду, не умея плавать? Или вытащишь озорника и научишь держаться на воде? – Конечно, вытащу, – пожав плечами, сказал Локен. – А вдруг он станет сопротивляться, испугавшись твоего вида? Или потому, что не хочет учиться плавать? – Я всё равно его спасу. Иначе и быть не может. Локен и Зиндерманн после кампания на 63-19. «Возвышение Хоруса» Дэн Абнетт.

Ранн отбивает удар чекана и ломает древко нацеленного в него копья. Он уклоняется от тесака и вонзает Охотник в спину нерождённого, перерубая хребет и ломая рёбра, а затем разворачивается навстречу Гвардейцу Смерти, который промахнулся, но не намерен отступать. В это время Пожиратель Миров с пеной на губах, рогатый, звероподобный дьявол взбирается по кургану из тел, собираясь напасть со спины. Но у Фафнира два топора, он чувствует врага и сконцентрирован так, как никогда прежде. Палач, оправдывая своё имя, сносит голову отпрыску Мортариона, и та отлетает, кувыркаясь и оставляя за собой шлейф кровавых капель. Охотник со свистом врезается в грудь рогатой твари и вскрывает её, будто раковину моллюска. Демон валится на спину, цепляет ветвистыми рогами Пожирателя Миров и утаскивает за собой в красное болото. Парные топоры продолжают песнь смерти, но воин сбился с ритма. Темп симфонии войны определённо изменился. Имперский Кулак полагает, что пришёл конец, и рядом с ним осталось так мало бойцов, что оборона превратилась в беспорядочную свалку. Он… Нечто сбивает его с вершины кургана. Сила удара такая, что тело на мгновение немеет. Фафнир, барахтаясь в жидкой грязи, с трудом поднимается на ноги и видит напавшее на него крылатое чудовище. Оно, сгорбившись, уселось на холме, который Ранн считал своим, и сейчас ползёт к нему на четвереньках, раскинув крылья, сверкая глазами и цепляясь когтями за залитые кровью доспехи и неподвижные конечности павших. Существо издаёт низкий, на самой границе слышимости, угрожающий рык. Вид длинных клыков пробуждает в памяти образ карнодона, готового перегрызть горло беспомощной антилопе. И сегодня роль антилопы играет Ранн. За сегодняшний день Имперский Кулак видел целый сонм жутких монстров, но теперь он столкнулся лицом к лицу с самым пугающим и смертоносным чудовищем. Фафнир делает этот вывод, исходя из двух фактов. Во-первых, от создания исходит очевидное желание убивать. А во-вторых, это Азкаэллон… "Конец и Смерть, Том 3" Дэн Абнетт.