Литературный журнал "Четырехлистник"

Зашел на сайт знакомств и в тот же день обнаружил там Машу ‒ мою жену. Судя по дате, она завела себе страницу там на месяц раньше меня. Фотографию выбрала ту, на которой, как ей, видимо, казалось ‒ ее трудно узнать знакомым: темный силуэт на фоне, разумеется, заката, на выступе скалы. Это было на Санторини пять лет назад – наша последняя поездка вдвоем. Маша тогда за отпуск здорово похудела и все покупала какие-то шаровары и туники в индийском магазинчике и без конца просила ее в них фотографировать...

Выпивали у известного журналиста К. по случаю недавно полученной им премии. Квартира с лепными потолками и трехъярусными люстрами находилась где-то между Большой Якиманкой и Малой Полянкой. А может, наоборот, Якиманка была малой, а Полянка большой, не поручусь. Оказалась я там случайно. Тем вечером мой знакомый Гена, тоже журналист, хотя и гораздо менее известный, чем К., встретился мне в легендарном книжном, сохранившемся на своем месте со времен СССР. Я заходила туда по привычке, хотя давно дала себе зарок больше книг не покупать...

Лиля и не могла не подумать о смерти. Не потому, что вчера ночью отгремели взрывы боеприпасов под Саками: на то, чтобы испытывать чувство страха, за полночь у нее не было сил. Глядя в окно, она заметила, что между слоями сетки, по самому центру, так, что его невозможно было достать, забилось мелкое насекомое. Насекомое не шевелилось, возможно, не понимая, куда двигаться, чтобы спастись, а может, оно уже было мертвым: солнце палило весь день. «Глупое насекомое! Почему я должна беспокоиться из-за...

СИБИРСКИЙ ОГОНЬ М.К. Когда уйду, пускай уйду в огни, не выгоняй ты мой закат из комнат. И твой ребенок скажет: «Извини», твой с бородой и внуками ребенок. Мы слишком поздно встретились с тобой, когда чернели фонарей столетья, хоть небо держат, будет с ними бог, смеялась ты, от фар машин старея. На каждого у нас с тобой семья и ночь в купе, чтоб увидать друг друга, отпущенные службой две седьмых, ослепший, за твою держусь я руку. Я пять седьмых обычный человек, обеды из вьетнамки, служба-дружба… Свободный миг — строчу тебе в ВК, что снова мне от не-свободы душно...

Утро началось необычно: то ли от чувства стыда, то ли от ликования, две полоски на узкой картонке покраснели и заулыбались цветом спелой клубники. Жизнь. Начало… Пустота. Пустота, наполненная чем-то совсем крошечным и неосознанно важным. Я вышла из ванной, посмотрела на него, подошла поближе, открыла рот, вдохнула побольше воздуха и выдохнула его в поцелуй. Не решилась — посмотрела ему в глаза и увидела в них свои же страхи. Вышла из дому. Одна из улиц Москвы днем и ночью утопает в зорких взглядах неисчислимых ярко-желтых глазищ-гирлянд...

Жанры перемещений в пространстве, в точном соответствии с жанрами текстов, бывают высокие и низкие; серьезные и не очень; торжественные и легковесные, — и этот список может быть продолжен. Ближайшим образом можно выделить, скажем, поездки, путешествия, странствия, скитания и блуждания (есть еще туризм и экспедиции как отчетливо-функциональные разновидности поездок; паломничество, имеющее сакральные смыслы; эмиграция и новейшее, последнего с небольшим года явление — релокация, — но все это истории совсем отдельные и, пожалуй, мы не будем теперь на них останавливаться)...

ЭПОХА НЕРАСЦВЕТА Стихотворения ДЕНЬ Александру Еременко 1 Двумерен лес, где размышлял он, прежде чем исчез: «…снег – темный враг. Не говорить – дышать почти мешает он конструкций этих раструбам, но в шаткой тесноте я стану разрушать слепое тело это и контрастное…». Сквозь интеграл распятий – колесо – им день сквозил, засасывая утро, посуду, самобранку, камасутру… В конечном счете день в себя затянет все. 2 Смеркалось сухое железо, и воют ли печи, в крови, когда вдоль всего побережья разбросаны ноги твои...

ОБЫЧНАЯ ТАКАЯ БИОГРАФИЯ Небольшой, но содержательный разговор с прямым потомком Александра Сергеевича Пушкина, поэтом, главным редактором знаменитого журнала «Слово/Word» Александром Пушкиным. – Александр, о вас чрезвычайно мало известно, и когда я в соцсетях запостила нашу совместную фотографию, все невероятно оживились и заинтересовались. Так что сейчас мы будем исправлять эту несправедливость. Расскажите, пожалуйста, о себе – где Вы родились, где учились, где живете сейчас? – Родился в Москве...

*** Белолицый Всевидящий и безглазый Жили в пустыне, а в пустыне чего только не было. Сундук, который всегда под рукой, вода, которая не течет, дерево, которое не растет, дорога, которая никуда не ведет, колодец, в котором воды нет, шахматный пол, башня под самое небо. У безглазого нет подружки, но есть чутье. Если всевидящий отдаст пару глаз безглазому, то перестанет быть всевидящим, а этот безглазым – они станут серыми. В башне книги хранятся с пустыми страницами. Еще есть море, пустое море. В пустом море пока никто не живет...

Со времён позднего Средневековья и Возрождения одной из ключевых тем европейской поэзии была любовь как всеобъемлющее мистическое чувство. Написав «Новую Жизнь» и «Божественную комедию», Данте Алигьери открыл новую эпоху в литературе – центр тяжести мира перемещался в человеческое сердце, и именно любовь становилась основной движущей силой и в мироздании, и в поэзии. В России периоды поэтического расцвета также всегда начинались с культа идеальной любви, достаточно вспомнить «Стихи о Прекрасной Даме» А...

СВЕТ «САДА КАМНЕЙ» Рецензия на книгу А.Козырева Сад камней мерцает – таинственной твердостью и мультикультурностью, множественностью ассоциаций и неповторимостью речи, когда индивидуальность узнается без подписи, таинственными дугами мистики и мускульным напряжением строк; «Сад камней», исполненный Андреем Козыревым, пространно раскрывается в мир драгоценным цветком поэзии… Рокочет «Предсказание», щедро наполняя звуком и смыслом пространство читательского сознания, рокочет… тяжело, но не безнадежно,...

…прижимая к груди украденную булку, Санек мчался вдоль базарных рядов и слышал за спиной напряженное сопение, — кто-то перед ним шарахался в сторону, кто-то включался в погоню, и он точно знал, что все его ненавидят, и на белом свете нет души, которая сочувствовала бы ему… он бежал, а вокруг мелькали красные, прихваченные морозцем лица, тулупы, зипуны, треухи, ушанки, темные платки, прилавки, заставленные нищим скарбом, и где-то вдалеке, за рядами, на самом краю базара виден был костерок, ярким оранжевым...