Рассказы о жизни Карина Смит

— Ты что, с ума сошла? Куда ты собралась на ночь глядя? Голос Дмитрия эхом отразился от стен кухни, где еще витал запах вчерашнего ужина. Он стоял у холодильника, сжимая бутылку пива, и смотрел на меня так, будто я объявила о конце света. Ольга не ответила сразу. Она методично складывала вещи в старую сумку — пару блузок, брюки, документы. Руки двигались ровно, без дрожи. Внутри же все кипело: годы накопленной усталости, обид, которые она глотала, как горькие пилюли. — К родителям, — наконец произнесла она, не поднимая глаз...

— Оля, ты опять свои коробки притащила? — спросила я, ставя сумки на пол в прихожей. Руки гудели от тяжести, но это была привычная ноша. Дочь сидела за кухонным столом, уткнувшись в телефон. Она подняла голову, и в ее глазах мелькнуло раздражение, смешанное с усталостью. — Мама, привет. Да, всего три штуки. У нас ремонт, пыль везде, сама знаешь. Пусть побудут у тебя, ладно? Тебе же не мешают. Я смотрела на эти картонные глыбы, занимающие половину коридора, и чувствовала, как внутри что-то сжимается...

— Почему ты молчишь, Сергей? — Ольга Ивановна стояла у окна, сжимая в руках потрепанный семейный альбом, и ее голос эхом отдавался в тихой гостиной. Сергей Петрович оторвался от газеты, которую держал перед собой как щит. Его глаза, обычно спокойные, теперь казались усталыми, словно он нес тяжелый груз уже много лет. Он отложил газету на столик, где стоял стакан с недопитым чаем, и вздохнул. — О чем молчу, Оля? О погоде? О том, как цены растут? — Его тон был ровным, но с ноткой раздражения, которое он пытался скрыть...

— Ты совсем с ума сошла, Тамара Петровна? — прошептала я, прижимая к себе Артема и Соню, пока грохот в прихожей эхом отдавался по стенам. Она стояла посреди комнаты, скрестив руки на груди, с той самой ухмылкой, которая всегда выводила меня из себя. Тамара Петровна, моя свекровь, только что распорядилась выломать входную дверь, и теперь в доме сквозило холодом осенней ночи 2024 года. Двое рабочих, нанятых ею, мялись у порога, избегая моих глаз. Артем, восьмилетний, дрожал, но старался держаться, а Соня, пятилетняя, всхлипывала, уткнувшись в мой свитер...

— Ты думаешь, я не вижу, как ты на меня смотришь? — Анатолий Иванович откинулся в кресле, его голос эхом отразился в пустой гостиной. — Словно я вор, который украл твою жизнь. Я стояла у окна, глядя на ровный асфальт улицы, где когда-то бегала босиком. Тридцать лет прошло, а воздух все тот же — тяжелый, пропитанный запахом мокрой земли после дождя. Мои пальцы коснулись подоконника, холодного и гладкого, как ледяная корка на реке зимой. — Не вор, — ответила я тихо, не оборачиваясь. — Хозяин. Ты всегда был хозяином, Анатолий Иванович...

— Ольга Петровна, вы же понимаете, что пора на покой? — произнес Дмитрий Иванович, не глядя в глаза, а уставившись в окно кабинета, где осенний дождь стекал по стеклу. Я сидела напротив, сжимая ручки кресла, и чувствовала, как внутри что-то обрывается. Двадцать лет в этом ресторане, а теперь меня списывают, как старую утварь. Муж Сергей ушел месяц назад, рак съел его за год, и вот я одна, без работы, без опоры. — Понимаю, — ответила я тихо, вставая. — Когда забрать документы? Он кивнул, и я вышла, не оглядываясь...

— Ты правда думаешь, что это поможет? — спросила Наталья, глядя на мать через кухонный стол, заваленный стопками старых фотографий. Ольга Ивановна не ответила сразу. Она перебирала снимки, где ее сын, еще мальчишка, улыбался с велосипеда. Руки ее двигались медленно, но упорно, словно в этом ритме скрывалась какая-то тайная сила. — Не знаю, Наташа. Но сидеть и молчать — это точно не выход. Они сидели в старой квартире на окраине Москвы, где воздух всегда пахнул пылью от книг и легкой сыростью от подвала...

— Ты думаешь, я не вижу, как ты мучаешься? — спросила свекровь, резко ставя на стол тарелку с ужином, от которой шел пар. Ее глаза, всегда строгие, теперь казались еще жестче, словно обвиняли меня в чем-то неизбежном. Я, Ольга Петровна Иванова, сидела за кухонным столом в нашей старой квартире на окраине Москвы, где каждый угол напоминал о былой жизни. Было начало осени 2024 года, и за окном уже темнело рано, добавляя тоски. Свекровь, Валентина Николаевна, жила с нами после смерти мужа, и ее присутствие стало как якорь — тяжелым, но необходимым в нашей бедности...

— Ты что, совсем с ума сошла? Зачем цепляться за эту рухлядь? — Дмитрий резко поставил чашку на стол, и жидкость плеснула через край. Анна стояла у окна кухни, глядя на осенний двор, где когда-то играл их сын. Квартира в старом доме на окраине Москвы казалась теперь слишком большой, слишком тихой. После того как сын уехал учиться в другой город, пустота давила на плечи, как невидимый груз. А теперь муж требовал избавиться от старого комода деда — массивного, потертого, с резными ящиками, где хранились семейные реликвии: фотографии, документы, мелкие сувениры из прошлого...

— Как же вы друг друга терпеть не можете, мои дорогие! — усмехнулся Сергей, разливая коньяк по рюмкам. Его голос эхом отразился в просторной гостиной, где воздух пропитан был запахом свежей краски от недавнего ремонта. Мы с Тамарой Ивановной сидели напротив, уставившись в свои тарелки с ужином, который я готовила по его вкусу — жирный, сытный, как и вся наша жизнь под его крышей. Сергей Михайлович всегда любил подшучивать над нашей якобы враждой. Он не подозревал, что за этой маской мы уже десять лет строили план спасения...

— Ты опять весь день пропадал, Сергей? — голос Ольги Петровны сорвался на хриплый шепот, когда она захлопнула дверь квартиры, пропахшей свежим дождем и машинным маслом с его куртки. Руки в перчатках, испачканных чернилами из конторы, сжались в комок, но она разжала их у порога, чтобы не выдать дрожь. Сергей Иванович оторвался от газеты, которую комкал в пальцах, не читая. Его глаза, усталые от лампы дневного света, скользнули по ней — мимо, как всегда в эти годы. — Работа, Оля. Срочный заказ на заводе...

— Всё, Ольга. С завтрашнего дня ты уходишь с работы. Виктор произнес это, не отрывая глаз от экрана телевизора, где мелькали новости о строительных тендерах. Его голос звучал ровно, как приказ подчиненному в офисе. Я замерла с ложкой в руке, размешивая суп на плите. Кухня, наша типичная московская кухня девяностых, с потрепанными шкафчиками и газовой плитой, вдруг показалась клеткой. — Ты серьезно? — спросила я, стараясь сохранить спокойствие. Руки слегка дрожали, но я не дала ему заметить. Он наконец...