Ленкины сказочки

А вот ещё история в нашей деревне была. Аккурат под Рождество бабы бунт подняли. Мол, никакого самогону гнать не будут, потому что надоело им синячих мужей по сугробам выкапывать. А Рождество вообще праздник божественный, когда надо о душе думать, а не о том, как её обратно в отмороженного мужика запихнуть. Сходили, короче, на сходку, да и заперли сарай, где вся деревня отоваривалась первачом. Мужики, конечно, зароптали, но не растерялись. Недалеко на пригорке старуха жила. Поговаривали, что есть у неё умения и склонности, и что бражка её, на мухоморах настоянная, дюже забористая...

«Нет пути к счастью, счастье — это путь» (Будда) Из игрушек у Кати была только полая трубочка, которую год назад ей подарила сестра. Даже в свои 5 лет Катя знала — это очень ценный подарок, за который Оля отдала частичку своей души. Если поднести трубочку к губам и тихонько подуть, из отверстия вылетала россыпь мыльных пузырей и, переливаясь всеми цветами радуги, кружилась по комнате. Волшебство не давало пузырям лопаться до тех пор, пока того хотела девочка, но каждая минута Катиной радости отнимала у Оли такое же время жизни...

Все совпадения случайны, а если не случайны, то перепутаны, а если не перепутаны, то тссс... День тянулся бесконечно. Последний рывок в новогодней ёлочной компании. Три спектакля по сорок минут — в 10-00, 12-00 и 14-00. С игровой программой в фойе до и бурным отмечанием после. Ярослав, почти двухметровый русский красавец-богатырь с широченными плечами и пшеничной шевелюрой, стянув синтетические усы и бороду на грудь, курил у служебного входа театра Эстрады, ожидая, пока дети призовут его троекратным воплем из фойе...

По адлерскому пляжу ранним утром важно расхаживал Виталик, выковыривая из песка принесённую штормом мелкую рыбёшку, крабов и медуз, наслаждаясь тем недолгим затишьем, что воцаряется на берегу перед наплывом туристов, и поглядывая на старшего товарища, восседающего на краю шезлонга. Карл взглядом капитана осматривал пляж, не обращая внимания на остаточные порывы ветра, ерошащие перья. — Виталий, будьте так любезны, взгляните, что это там состыковалось с нашей планетой? — Где, Карл, где? — Виталий, растопырив крылья, посеменил по песку в направлении, указанном чёрным клювом ворона...

Приглушённые снегом звуки. Абсолютная темнота. Привычная уху вечерняя суета тех, кто вот уже пять поколений живёт на ощупь. Тенебрис сонно сидит на подоконнике, запутавшись в огромном старом свитере, как в одеяле, и наблюдая за ленивым полётом снежинок. Этот чёрный снег ей, единственной смотрящей в ночь, напоминает пепел. Тьма утопает в глазах Тьмы, чтобы набраться сил и войти в новый цикл обновлённой, холодной, равнодушной, бессмертной. Наступает важное время. До смены эпох всего несколько часов...

Говорят, что на границе Ленинградской области и Карелии, где-то там, где река Свирь впадает в Онежское озеро, а леса богаты грибами, ягодами да нечистью, притаилась деревенька на три дома мхом покрытых. Ничем деревенька не примечательная – домишки бревенчатые, огороды капустные, бабки старые, внуки летом. Как, правда, внуков сюда по бездорожью привозить умудрялись, неведомо, но каждое лето клубника по огородам вся была съедена подчистую. И горох с нею вместе. Одна проблема не давала старикам спокойно свой век доживать – никак им почтальона не найти было...

Наташа идёт по улице быстро, периодически переходя на бег, не чувствуя ни каблуков, ни своих почти сорока. Пробежка, три шага, пробежка. Пробежка, три шага, пробежка. Три точки, три тире, три точки. SOS. И море в синих глазах готово разбиться солёными брызгами об асфальт. Море, море... Ну и что, что это море называется у взрослых озером, зато берегов не видать, зато лодка настоящая, а Юрка так здорово загребает вёслами, будто ему не тринадцать, а даже пятнадцать. Наташка старается не расхохотаться,...

Настасья сидела на крылечке, подперев ладошкой щёку и с тоской глядя на безлюдную дорогу. Рядом валялись коромысло и два пустых ведра. Надо было заставить себя встать и пойти за водой сквозь строй осуждающих взглядов и ядовитых реплик про кривую бабу с пустыми вёдрами. Ей бы и хотелось пройтись королевной, распрямив спину и гордо закинув косу за спину, но спина болела, заставляя немного горбатиться, а коса выросла коротенькой и жиденькой. Да и ходить с коромыслом, зазывно покачивая бёдрами, чтобы...

Серый Волк был эстетом. Нет, не романтиком, влюблённо вздыхавшим над цветочным бутоном и воющим на луну от тоски (если и выл, то исключительно наслаждаясь силой и тембральной окраской голоса). Это был истинный эстет, способный часами наблюдать за переливами цвета на закатном небе и сожалеть, что у него — волка — лапки, в которых кисти с красками не держатся. Он и Ивану помогать начал, только чтобы взглянуть на Алёнушкину красоту, гремевшую по всему сказочному лесу. К слову сказать, ничего особенного, девка, как девка — щёки румяные, коса русая, характер вздорный...

Простой деревенский дом. Покинутый, но до сих пор аккуратный. Только сад зарос без заботливой руки. Когда-то здесь жила учительница музыки. Странная учительница. Разве кто-то переезжает в деревню, чтобы преподавать фортепиано и скрипку? А она переехала. Одинокая, старенькая женщина, помешанная на Вивальди и Моцарте. У неё было всего две ученицы — круглоглазые сёстры-близняшки. Их водила к учительнице сухонькая старушка, весь урок сидевшая на диванчике, сложив руки на острых коленках, вытянув вперёд длинную морщинистую шею и покачиваясь в такт музыке...

Где-то в глубине леса стояла обитель - небольшой домик, который, казалось, светился и изнутри, и снаружи. Тишину этого места нарушали только пение птиц, шуршание трав, да тихий стук дождя по старенькой крыше. Кто здесь жил было неведомо, однако путники, забредавшие по таёжным тропинкам к крыльцу, всегда находили свежий хлеб и стакан молока, чтобы поправить силы. У икон теплились свечи, отбрасывая трепетные отблески на строгие лики, а над лесом звонили колокола – густо, размеренно, сливаясь и с дождём, и с пением птиц, и с шуршанием трав...

- Зая, твоей кошечке скучно! - Изольда максимально соблазнительно выгнулась на диване, демонстрируя, кто кошечка здесь она, а не сиамское чучело, с ненавистью смотрящее на неё со старинного шкафа. - Ну, зая, ну хватит работать! Ну давай поиграем! Смотри, как я могу — рррр! Если бы кошки умели смеяться, со шкафа в этот момент раздалось бы ехидное хихиканье, поскольку Изольда к своей трудновыгнутой позе добавила приподнятоцарапающую переднюю "лапку". - Ну, Боренька! Мур-мур-мур! На шкафу чихнули...