АВТОРСКИЕ РАССКАЗЫ ОЛЬГИ ВЕРДИКТ

Иногда мне кажется, что вся моя жизнь до тридцати восьми лет была похожа на попытку сдать сложный экзамен по предмету, который я ненавидела, но почему-то обязана была знать на «отлично». И в зачётке всегда стояло «хорошо», но никогда — «отлично». А экзаменатором была моя мама. И не только она. Тётя Света, соседка тётя Валя, двоюродная сестра Марина и ещё огромный, безликий хор, который в моей голове назывался «нормальные люди». Это понятие — «нормальные люди» — преследовало меня с детского сада...

Я до сих пор вздрагиваю, когда слышу звон ключей в замке. Это рефлекс, который вырабатывался годами, как у собаки Павлова, только вместо слюноотделения у меня начиналось учащенное сердцебиение и легкая тошнота. Казалось бы, прошло уже два года. Я живу в другом районе, в съемной квартире, где обои отходят в углу, а сосед сверху по выходным слушает шансон. Но здесь я дышу. А там, в той «идеальной» жизни, о которой, наверное, мечтают многие, я задыхалась. Медленно, незаметно, день за днем. Меня зовут Лена...

Все началось незаметно, как это обычно и бывает. Не было ни грома среди ясного неба, ни битья посуды, ни громких ссор с проклятиями на пороге. Зло, если его можно так назвать, часто приходит в мягких тапочках, пахнет ванильной сдобой и говорит тихим, участливым голосом. Таким голосом, который хочется слушать. Которому веришь. Нам с Пашей казалось, что мы — идеальная среднестатистическая семья. Женаты семь лет. Тёма, наш сын, только-только готовился пойти в первый класс. Паша работал менеджером по логистике, я — в бухгалтерии строительной фирмы...

Вы замечали, как страшно звучит тишина в квартире, где раньше всегда был хаос? Не та тишина, которая звенит в ушах от одиночества, а другая. Бархатная. Спокойная. Тишина, в которой слышно, как работает кофемашина, как за окном шуршат шины проезжающих автомобилей, как стучит твое собственное сердце. Ровно. Ритмично. Без надрыва. Я сидела на кухне своего съемного жилья — светлого, почти стерильного, с минимумом мебели — и смотрела на пар, поднимающийся от чашки. В 34 года я наконец-то научилась дышать носом, а не ртом, как рыба, выброшенная на берег...

Знаете, есть такие женщины-функции. У них нет желаний, нет усталости, нет права на головную боль. Они существуют только для того, чтобы в доме было чисто, рубашки поглажены, а родственники довольны. Я была такой десять лет. Идеальная жена, идеальная невестка, «золотая хозяюшка», как любила говорить моя свекровь, Галина Петровна, поджимая губы. Только в её устах это звучало не как похвала, а как констатация факта: мол, ну хоть на это ты сгодилась. А вчера я сломалась. Тихо, без битья посуды (почти) и истерик...

Честно говоря, мне плевать, что обо мне сейчас подумают. Можете называть меня хамкой, неблагодарной, да хоть ведьмой. Но у каждого человека есть предел, за которым заканчивается воспитание и начинается инстинкт самосохранения. Мой предел наступил вчера, ровно в 14:30, когда я вернулась домой раньше времени. Но давайте по порядку, чтобы вы не думали, что я просто так взбесилась на «святую женщину». Мы с Димой женаты четыре года. Мне 30, ему 32. Мы нормальные, взрослые люди. Оба работаем, оба устаем...

Я стояла в коридоре, сжимая в руке мокрую тряпку, которой только что протирала обувь, и смотрела на два огромных клетчатых баула. Рядом с ними, тяжело дыша и пахнув корвалолом, стояла моя мама, Нина Петровна. — Мам, ты шутишь? — голос у меня сел. — Ленка, ну какие шутки? — она скинула старое пальто, не дожидаясь приглашения, и по-хозяйски прошла на кухню. — Чаю налей. У меня давление двести. Мне сорок два года. Я живу в своей «двушке», которую выгрызала у банка пятнадцать лет, отказывая себе во всём...

На столе остывал пирог с капустой, который я пекла два часа. Праздничное настроение, с которым я ждала родителей в гости, испарилось примерно три минуты назад. Теперь в кухне висела такая тяжелая тишина, что было слышно, как гудит старый холодильник «Саратов», который мы с мужем Пашей мечтали выкинуть на помойку уже лет пять. — Мам, повтори, пожалуйста, я, кажется, не расслышала, — тихо сказала я, сжимая под столом руки в замок так сильно, что побелели костяшки. — Что ты не расслышала, Лена? — Галина Сергеевна, моя мама, театрально вздохнула и отодвинула от себя чашку...

— Поль, ну перекинь хоть тысячи полторы, а? У меня давление скачет, надо аппарат новый, старый совсем врать стал. И творога бы домашнего, на рынке сейчас такая бабушка хорошая стоит… Голос мамы в трубке дрожал. Так жалобно, тоненько, будто она не женщина пятидесяти восьми лет, кровь с молоком, а маленькая девочка, которую обидели. Я стояла посреди супермаркета «Пятерочка», сжимая в руке пачку самых дешевых макарон «Красная цена». В другой руке был телефон. Я зажмурилась. До зарплаты еще девять дней...

Я смотрела на свои зимние сапоги. Знаете, такие, которые уже стыдно нести в ремонт, но новые покупать жаба душит, потому что «мы же копим». На правом носке предательски отходила подошва. Если наступить в лужу — сразу мокро. Я заклеивала её суперклеем три раза за этот месяц. — Лен, ну потерпи, — говорил мне Игорь, мой муж, когда я заикалась о покупке. — Ну осталось-то всего ничего. Вот закроем год, премию получу, добавим то, что на вкладе, и возьмем, наконец, двушку. А эти… ну подклей ещё разок. Весна скоро...

Знаете, я всегда считала себя человеком добрым. Ну, в меру. Не тем, кто последнюю рубаху снимет, но если беда — плечо подставлю. Только вот жизнь, похоже, учит меня, что доброта и глупость — это иногда одно и то же. Особенно когда дело касается родни. История эта началась полгода назад, а отхожу я от неё до сих пор. Трясет, как вспомню. У меня есть младший брат, Паша. Разница у нас пять лет. И так уж вышло, что в нашей семье Пашенька всегда был «маленьким», «слабеньким», ему «надо помочь». А я — Лена, я сильная, я старшая, я пробьюсь...

Катя стояла передо мной бледная как мел. Руки её дрожали, голос срывался. Видно было, что она готовилась к этому разговору не один день, а может, и не один месяц. Я сидела на кухне, чистила картошку для супа. Дашенька играла в комнате, оттуда доносился её звонкий голосок. Она разговаривала с куклами, устраивала им чаепитие. Шесть лет моей внучке. Шесть счастливых лет. Катя присела напротив, сложила руки на столе. Я заметила, что обручальное кольцо она сняла. Значит, всё серьёзно. Значит, решилась...