RoMan Разуев - рассказы

В три ночи Даша поднялась с кровати. Её движения были неестественно плавными и точными, будто ею управляла чужая воля. Не включая свет, она босыми ногами прошла на кухню. Холод металла коснулся её пальцев — это был длинный кухонный нож. С ним она вернулась в спальню к Саше. Встав над спящим парнем, она замерла на мгновение, а затем резко замахнулась. Лишь чудом, сквозь сон, Саша почувствовал опасность и проснулся. Он включил ночник и с трудом успел перехватить её запястье, заносящее нож. В тусклом...

День был серым и неподвижным, словно сама природа застыла в почтительном молчании. Сорок лет для Тамары пролетели как один долгий, насыщенный день, и вот этот день подошел к концу. Гроб с Василием, ее Василием, мужем, другом и любовью всей ее жизни, стоял посреди комнаты. Похоронная суета казалась Тамаре отдаленной, будто происходила за толстым стеклом. Она автоматически кивала, пожимала руки, принимала соболезнования. Слова «держись», «крепись», «он в лучшем мире» пролетали мимо ушей, не задерживаясь в сознании, опустошенном горем и странным, оглушающим одиночеством...

— Умоляю, не делайте этого! — голос Николая, заточённого в яме со связанными руками и ногами, сорвался на отчаянный визг. — Я верну всё! До последней копейки! Отдам даже больше! Только, умоляю, отпустите! — Заткнись! — прогремел над ямой голос высокого мужчины со шрамом во всю лысую голову. — Твоя жена нам всё вернёт. Будет в барделе работать, пока весь долг за тебя не отдаст. А она его не отработает! — он громко и грубо рассмеялся. — Лучше бы сразу сказал, куда ты её припрятал, — вступил второй, худощавый, с хитрым взглядом...

Тихий, уютный дворик, залитый осенним солнцем, был уютным миром для жильцов. А царицей этого маленького мирка была бабушка Аня. Ей было под семьдесят: седые волосы, добрые, лучистые глаза цвета неба и всегда натруженные, но удивительно мягкие руки. Она знала все сплетни, но никогда не злословила. Она подкармливала бездомных котов и каждую субботу пекла пироги. С яблоками, с капустой, с мясом. Дети с площадки обожали ее. Она никогда не ругала их за шум, всегда находила доброе слово и, конечно, угощала...

Легкий щелчок — и фонарик Лизы погас. В следующее мгновение темнота обрушилась на неё. Она замерла. Сердце билось не в груди — оно рвалось изнутри, стучало в висках, в горле, в кончиках пальцев, заглушая даже шелест листьев над головой. «Не паниковать, — подумала она. — Ты просто заблудилась. Ничего страшного. Иди прямо — и выйдешь к дороге. Обязательно выйдешь». Но в этом лесу не было «прямо». Не было направлений. Только бесконечные тени, смыкающиеся за каждым деревом. Каждый шаг отдавался хрустом сухой ветки — звуком, таким громким, что казалось, будто он разносится по всему миру...