Артём готовит

Я стою у стола, где обычно лежит наша синяя папка — та самая, с выписками, квитанциями, распечатками вкладов. Папки нет. В телефоне — приложение банка. Баланс: 0 рублей 00 копеек. Вот так просто. Ноль. Пустота. Сердце стучит где-то в горле. В соседней комнате Кирилл мирно хлопочет — шумит чайником, напевает что-то под нос. Я иду туда, босиком по холодному линолеуму, и голос дрожит, хотя стараюсь держаться спокойно: — Кирилл… где наши деньги? Он даже не оборачивается. — Какие? — Наши, Кирилл. Те, что на вкладе...

— Ну, раз сдаёшь — значит, не нуждаешься, — голос Маргариты Алексеевны резанул по кухне, как ножом по стеклу. Она стояла в дверях, не снимая сапог и пальто, с выражением праведного негодования на лице. — А у моей Оли — беда. Снимают с Василием эту конуру в «хруще», там плесень, трубы текут, а хозяева цену подняли. Им просто некуда идти! Ирина молча поставила тарелку с макаронами на стол. Внутри, будто кто-то ударил кулаком по животу. Не ожидала. Не сегодня. Не таким тоном. — Ты чего молчишь? — свекровь не отступала, — Там однушка пустует...

– Ну всё, приехали!.. – голос у Максима был одновременно взволнованным и каким-то виноватым. – Только без наезда, Ань, ладно? Анна стояла в прихожей и смотрела на чемодан, который он еле втащил. Чемодан был не один. А за ним – ещё два. И позади чемоданов – Нина Николаевна, тётка Максима, вся в цветастом, с объёмной причёской и тяжёлой цепью на шее. Следом за ней, с уставшей походкой – её муж Геннадий. Молча кивает, смотрит по сторонам, будто квартиру оценивает. – Ну и красотища у вас тут! – воскликнула Нина, не снимая обуви...

— Так. А где у вас тут спальня? — Свекровь сняла куртку и окинула квартиру оценивающим взглядом, будто выбирала номер в пансионате, а не заходила в гости к сыну. В глазах — ни намёка на радость, ни на благодарность. Только лёгкое недовольство, будто ей чего-то уже не додали. — Там, — кивнула я в сторону двери. Она уверенно направилась в комнату и, не разуваясь, прошла прямо по ковру. Плюхнулась на нашу с Никитой двуспальную кровать, вздохнула и довольно проговорила: — Вот это я понимаю — отдых!...

– Дай карту. – Что? – Карту, говорю, свою банковскую. Мне в магазин идти. И вообще, давай её сюда – пусть у меня будет. Я мужчина, я должен распоряжаться деньгами в доме. Яна застыла у плиты с половником в руке. Пар от кастрюли щипал глаза, но это была не от жара слеза, что покатилась по щеке. Это было не про еду. – У тебя ж есть своя карта, Антон… – Есть, – усмехнулся он, не отводя взгляда, – но у меня там остатки. Ты же знаешь – аванс. Чего мелочиться? Всё равно ты у меня на шее сидишь. Готовишь – хорошо...