Математик с Кавказа - Жиренков Андрей

Мы всё сдали… но, Андрей Сергеевич, я боюсь, что он ничего не знает. Недавно мне позвонила женщина. Голос уверенный, приятный, но в нём слышалась тревога, та самая тонкая дрожь, которую невозможно спрятать. Она сказала: — Андрей Сергеевич, здравствуйте. У нас сын на семейном образовании. Мы с мужем занимались с ним сами. Он сдал все экзамены за 4 класс. Формально — всё отлично. Но… я боюсь, что он ничего не знает. И вот знаете… это не первый такой звонок. Мне 31, я работаю с детьми уже много лет,...

Иногда я думаю, что нас просто добивают. Медленно, методично, без крика и без драмы — будто гасят свет в пустом коридоре. Один выключатель за другим. Вот только этот коридор — школа. И люди, которые там остались, уже давно не ждут рассвета. Они просто ходят по привычке, с чашкой остывшего чая и тетрадками, которые всё ещё пахнут чернилами и бессонными ночами. Учителя не сдаются — мы же такие, да? Нас учили терпеть, нас учили не ради денег, а «ради детей». И вроде всё правильно звучит, пока не зайдёшь в магазин и не начнёшь считать по копейкам...

Иногда я сижу в учительской и смотрю на эти усталые лица. У кого-то в руках кружка с остывшим чаем, у кого-то стопка тетрадей, которые давно уже никто не проверяет «из любви к профессии» — только по привычке. В углу кто-то тихо говорит по телефону: «Да, мама, опять задерживают… нет, не перевели стимулирующие…». И в этот момент становится ясно — школа держится не на системе. Она держится на людях, у которых, кажется, всё отняли, кроме внутреннего долга. Говорят, учитель должен быть примером. А пример...

Есть у каждого из нас один маленький детский кошмар. Он не связан с врачами, с зубным кабинетом или прививками. Нет, это был иной ужас — когда на уроке математики учительница вставала к доске, брала указку и суровым голосом начинала: — Семь умножить на восемь? Класс замирал. И если кто-то, не дай Бог, начинал лепетать: «эээ… сорок… пять?», то вздыхал весь ряд — потому что знали: сейчас будет гроза. Мы все когда-то зубрили таблицу умножения. Кто-то рисовал себе шпаргалку на линейке, кто-то писал на ладони, кто-то сочинял стишки...

Только сентябрь начался, а учительница по математике уже уволилась. Скажи честно, у тебя ведь тоже мелькнула мысль: «Ну как же так?». Дети только вошли в ритм после лета, в портфелях ещё не успели потеряться ручки и карандаши, а в расписании уже зияет дыра. И это математика, предмет, который требует постоянства, повторений и руки мастера. А её — руки — больше нет. Я слышал подобное десятки раз. Где-то директриса буквально уговаривает медсестру вести алгебру, потому что «иначе никак». Где-то родители, уже в первые числа сентября, шёпотом обсуждают в коридоре: «Говорят, наша уволилась...

Скоро первое сентября. Дети уже меряют школьные рюкзаки, бабушки бегают по магазинам в поисках белых блузок и бантов, мамы переписываются в родительских чатах, кто что купил и где дешевле. Всё вроде бы как всегда. Но есть одно «но». В нашем городе, как и во многих других, учителя уходят из школ. И уходят не те, кто еле-еле досиживал до пенсии, а те, кто ещё мог бы работать, учить, держать дисциплину в классе. Уходят мужчины, уходят сильные, умные женщины. И вот это уже пугает. Я смотрю на своего...

И ничего. Построили города. Подняли бизнесы. Воспитали детей. Дошли до власти. Воевали, пахали, торговали, изобретали, строили плотины, добывали нефть, писали книги, писали музыку — и даже в шахматах побеждали. Не зная, что такое дискриминант и как перевести корень в дробную степень. Потому что, если быть честным — это никому не нужно, кроме как тем, кто потом этим по профессии занимается. И то — не всегда. Большинство взрослых мужчин на планете в школьные годы были далеки от идеального ученика. Они не решали уравнения, не писали конспекты, не повторяли "пройденное дома"...

Мне тридцать три. Я учитель русского языка. Точнее, был. Школа у нас обычная. Не элитная, не провальная. Средняя. Со средними детьми, средними стенами, средними окладами и — вот это, кстати, отдельно хочется подчеркнуть — необычайно самоуверенной директоршей. Такой, знаешь, типичной: строгий каре, уверенный голос, деловой тон с оттенком презрения ко всем, кто не умеет кивать с нужной скоростью. Я пришёл в эту школу пять лет назад. Молодой, полный надежд. Хотел работать с подростками. Говорить с ними о Чехове, о внутренней речи, о чистоте языка...

Может, это звучит старомодно. Но я всё чаще замечаю: именно у тех мальчишек, кто уважает геометрию — с головой всё в порядке. Не только в смысле «решает задачи». А в смысле мужского мышления вообще. Потому что геометрия — это не просто предмет. Это способ быть мужчиной в голове. Я не скажу, что был гением. Не олимпиадником, не математическим любителем. Но с геометрией у меня было как с хорошей книгой: сначала вроде тяжело читается, а потом — не можешь оторваться. Она не терпит суеты. Не любит поверхностности...

Ты когда-нибудь замечал, как мальчишка, ещё недавно мастеривший из Лего целые города, вдруг тупо утыкается в учебник геометрии и выдает: «Я не понимаю, зачем это надо»? Это не лень. И не тупость. Это система, которая выжимает из ребёнка интерес, оставляя только страх перед контрольной. Геометрия — один из самых визуальных, живых и прикладных разделов математики. Но преподают её так, будто это мёртвый язык. Определения, аксиомы, доказательства… А где угол между рамой и косяком? Где расчёт длины гипотенузы...

Сколько в этом году стобальников по математике? Хороший вопрос. Почти сакральный. Каждый год родители, учителя и школьники гадают, спорят, строят теории. Одни кричат, что «раньше и двадцать было за счастье», другие — что «теперь на каждом углу по сто баллов, как грибы после дождя». Истина, как обычно, где-то рядом, но чтобы до неё докопаться, надо немного остудить пыл и включить голову. Официальные цифры по ЕГЭ-2025, если и появились, то в самых предварительных вариантах. Регионы рапортуют кто во что горазд: в одном — три стобалльника на район, в другом — «аж» один на область...