Рассказы о людях | Александр Амбрус

Вятка-матушка текла неспешно, будто задумавшись о чём-то вечном. Егор Савельев стоял на берегу, щурясь от яркого весеннего солнца. Река была той же, что и в его детстве – широкой, полноводной, с песчаными отмелями, где ребятнёй они строили замки и пускали кораблики. Всё та же река, да только мир вокруг менялся, и не всегда к лучшему. Егор сплюнул горькую слюну и потёр шрам на виске – память об Афгане. Тогда казалось, что самое страшное позади, что дома-то уж точно будет спокойно и правильно. А вышло иначе...

Серый свет сочился сквозь грязные окна "однушки" на окраине Москвы. Митя лежал на продавленном диване, уставившись в потолок. Телефон молчал уже третий день. Ни звонков, ни сообщений — ничего. Словно весь мир забыл о его существовании. "Может, так оно и есть", — подумал Митя, скривив губы в горькой усмешке. Ему было двадцать шесть, а казалось — все шестьдесят. Усталость въелась в кости, залегла морщинами вокруг глаз. Сколько можно барахтаться в этом болоте? Вчера его уволили из очередной конторы — какая-то шарага, занимающаяся бог знает чем...

Небо, затянутое серыми облаками, казалось низким и тяжелым, готовым в любой момент разразиться дождем. Софья стояла у окна, наблюдая, как осенний ветер играет с опавшими листьями в саду. Золотые и багряные, они кружились в воздухе, словно исполняя прощальный танец уходящего лета. Высокая и стройная, с волнистыми каштановыми волосами, спадающими на плечи, Софья выглядела задумчивой и немного грустной. Ее зеленые глаза, обычно искрящиеся жизнью, сегодня казались потухшими. Она машинально теребила обручальное кольцо на пальце, вглядываясь в даль, словно ожидая чего-то...

Ветер гнал по двору мусор и желтые листья. Осень. Пашка Зырянов стоял у окна общаги, глядя на серое небо и облупившиеся стены соседней пятиэтажки. Холодрыга. А у него ни теплой куртки, ни нормальных ботинок. Только драная ветровка да кроссовки с дырявой подошвой. "Ну и хрен с ним", - подумал Пашка, отворачиваясь от окна. Не впервой мерзнуть. Главное - в универе удержаться. Хоть какой-то шанс выбраться из нищеты, в которой прозябала вся его семья. Он бросил взгляд на стопку учебников на столе. Толстые, тяжелые - и по цене, и по содержанию...

Инга стояла у огромного табло с расписанием рейсов, нервно постукивая ногой по начищенному до блеска полу аэропорта. Её глаза, цвета грозового неба, метались между строчками, выискивая нужный номер рейса. Вот он - МС 2134, Москва - Владивосток. Напротив него красным, как кровь из носа после хорошей драки, горело: "Задержка 4 часа". "Твою мать", - процедила сквозь зубы Инга, сжимая в руке билет так, словно хотела раздавить его в лепешку. Она развернулась на каблуках и, цокая по полу, как взбесившаяся лошадь, направилась к ближайшему бару...

Серые стены офиса давили на Татьяну невыносимой тяжестью. Каждое утро, проходя через стеклянные двери компании "ТехноПрогресс", она чувствовала, как внутри нарастает тревога. Сегодняшний день не стал исключением. Татьяна глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, и направилась к своему рабочему месту. "Доброе утро, Танюша! Кофейку не принесешь?" - раздался голос Сергея Петровича, ее непосредственного начальника. Татьяна поморщилась. Ей не нравилось, когда ее называли уменьшительно-ласкательным именем, особенно на работе...

Тихон и Трофим родились в один день, в один час. Мать, измученная долгими родами, лежала без сил, когда ей показали два маленьких сморщенных комочка. Она едва смогла улыбнуться. - Вот вам и двойня, Марья Ивановна, - сказала акушерка. - Крепкие мальчишки, в отца пошли. Отец, Степан Петрович, топтался в коридоре, нервно теребя кепку. Когда его позвали, он вошел в палату на негнущихся ногах. - Ну что, батя, принимай наследников, - устало произнесла Марья. Степан неловко взял на руки сначала одного, потом другого...

Женщина средних лет с пышной фигурой и огненно-рыжими волосами, суетилась на кухне своей квартиры в типичной московской многоэтажке. Ее пухлые руки ловко нарезали овощи для салата, пока в духовке томилась утка с яблоками. - Ох, Петенька, - вздохнула она, обращаясь к своему мужу, лысоватому мужчине в очках, который сидел за кухонным столом, уткнувшись в кроссворд, - как думаешь, Димочка изменился за эти годы? Петр оторвался от газеты и почесал затылок: - Да кто ж его знает, Люсь. Пять лет - срок немалый...

Солнце просвечивало сквозь облака, словно пытаясь разогнать мрачные мысли, которые как наглые мухи копошились в её голове. Анна стояла у окна, наблюдая, как Михаил садится в машину. Его движения были механическими, лишенными той легкости, которая когда-то так привлекала ее. Она вздохнула, ощущая, как тяжесть последних лет давит на плечи. "Может, сегодня будет по-другому", – подумала она, но в глубине души понимала, что ничего не изменится. Михаил завел двигатель, и машина тронулась с места. Он не оглянулся, не помахал рукой на прощание...

Его длинные, чуткие пальцы творили чудеса, вытаскивая пациентов буквально с того света. Коллеги шутили, что в прошлой жизни он наверняка был пианистом - настолько виртуозно он управлялся со скальпелем. Никита Сергеевич был хирургом от Бога. Высокий, подтянутый, с копной темных волос и внимательным взглядом карих глаз, Никита неизменно притягивал женские взгляды. Но сам он, казалось, не замечал этого внимания, с головой погрузившись в работу. В свои тридцать два он уже возглавлял отделение кардиохирургии в крупной городской больнице...

Пятнадцать лет. Роман стоял перед знакомой дверью, ощущая, как сердце бьется о ребра. Пятнадцать долгих лет прошло с тех пор, как он в последний раз переступал этот порог. Тогда эта дверь казалась ему клеткой, из которой он жаждал вырваться. Сейчас же она представлялась неприступной крепостью, в которую он не знал, как войти. Он поднял руку, чтобы позвонить, но замер. Пальцы дрожали, и он сжал их в кулак, пытаясь унять дрожь. Глубоко вдохнул, прикрыл глаза. Перед внутренним взором промелькнули образы:...

Вечерело. Солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая небо в нежные оттенки розового и оранжевого. Легкий ветерок шелестел листвой старых деревьев, окружавших небольшой деревянный дом на окраине села. На крыльце сидела Зоя Петровна, женщина лет пятидесяти, с добрыми карими глазами и седеющими волосами. Она задумчиво смотрела вдаль, на золотистые поля пшеницы, колышущиеся под вечерним ветром. Дверь скрипнула, и на крыльцо вышел ее муж, Иван Сергеевич. "Зая, ты чего тут одна сидишь? Ужин стынет", - сказал он, присаживаясь рядом с женой...