В квартире пахло валерьянкой и старой бумагой. Галина Петровна сидела на продавленном диване, сжимая в узловатых, исколотых работой пальцах пухлый конверт. Это была не просто бумага. Это была её «смертная подушка». Деньги, которые она, санитарка с сорокалетним стажем, откладывала по копейке с каждой пенсии, отказывая себе в лишнем куске колбасы. На похороны. Чтобы не быть обузой.
Напротив сидела Ира. Дочь. Любимая, единственная, поздняя. Её живот, обтянутый модным свитером, уже заметно округлился — пятый месяц. Ира плакала. Но плакала она как-то странно: без покрасневшего носа, аккуратно промокая уголки глаз салфеткой, чтобы не потекла тушь.
— Мамочка, это конец... — шептала она, заламывая руки. — Врач сказал — патология плаценты. Редчайшая. Там сосуды не так идут, кислород не поступает. Малыш задыхается, мам! Понимаешь? Он там медленно умирает!
У Галины Петровны внутри всё похолодело. Сердце, и так шалившее в последнее время, пропустило удар.
— Ирочка, так что же делать? В больницу надо! На сохранение!
— В нашей больнице только гробят! — отрезала Ира, на секунду забыв про слезливый тон. — Есть лекарство. Импортное. Ампулы. Курс нужно проколоть прямо сейчас, счет на часы идет. Но они стоят... Мам, это огромные деньги. У нас с Виталиком сейчас кризис, он в бизнес вложился, всё по нулям. Если не куплю сегодня — выкидыш.
Галина Петровна не думала. В её голове билась только одна мысль: «Внук. Живая душа».
Она протянула конверт. Там была сумма, сравнимая со стоимостью неплохого подержанного автомобиля. Всё, что было.
— Бери, доча. Бери. Лишь бы внук здоров был. Бог с ними, с похоронами, собес закопает, если что.
Ира схватила конверт. Её слезы высохли мгновенно, словно кто-то выключил кран. Она чмокнула мать в щеку — быстро, сухо, как клюнула, — и выпорхнула из квартиры, бормоча что-то про аптеку на другом конце города.
...Прошло три дня.
Галина Петровна места себе не находила. Звонила дочери, но та сбрасывала: «Занята, процедуры».
В среду днем к подъезду подкатил серебристый кроссовер зятя. Галина Петровна, обрадовавшись, поспешила к окну. Приехали! Значит, помогло лекарство!
Ира вышла из машины. Она выглядела цветущей, румяной, довольной жизнью. Никаких следов смертельной тоски. Она нажала кнопку на брелоке, и багажник плавно пополз вверх.
Галина Петровна прищурилась через тюль. Она ожидала увидеть пакеты с продуктами или, может быть, медицинское оборудование.
Но в багажнике лежала коробка. Огромная, картонная, с глянцевыми боками.
Галина знала этот логотип. Она видела его в рекламе, когда Ира показывала ей «мечты». Это была коляска. Элитная. Дизайнерская. Стоимостью как крыло самолета малой авиации. Та самая, про которую Ира говорила: «Вот бы нам такую, чтоб все подруги удавились от зависти».
Внутри у Галины Петровны что-то оборвалось. Словно натянутая струна лопнула и хлестнула по сердцу.
Лекарства? Патология?
Она накинула старую куртку и выбежала во двор.
— Ира! — окликнула она дочь.
Ира вздрогнула, увидев мать. На её лице на секунду мелькнула досада, которую она тут же прикрыла маской усталости.
— Ой, мам, привет. Ты чего выскочила? Холодно же.
— Ирочка, — Галина подошла к машине, глядя на коробку в багажнике. — А это что? Ты же говорила... лекарства... ампулы... Деньги же на спасение были?
Ира закатила глаза. Она поняла, что спектакль окончен, и решила сменить тактику на нападение.
— Мам, ну ты чего начинаешь? Ну какая тебе разница? Да, купила коляску. И что? Мне статус нужен! Ты не понимаешь, в моем кругу с дешевкой показаться — это позор. А на этой коляске — я человек.
— А как же патология? — прошептала Галина, чувствуя, как земля уходит из-под ног. — Ты же говорила, ребенок задыхается...
— Ой, да всё нормально с ребенком! — фыркнула дочь. — Перестраховалась я. Врачи эти вечно пугают. А лекарства... я их пью, витамины там всякие. Мне, кстати, хуже стало от нервов, дай еще денег, там на второй курс надо, массажи, бассейн...
Она говорила это так легко, так буднично. Словно не выманила у матери гробовые деньги обманом, а попросила сотню на мороженое. Она стояла рядом с машиной, сияющая, модная, и смотрела на мать, одетую в штопаную куртку, с брезгливой жалостью.
— Ты соврала мне, — тихо сказала Галина. — Ты украла мои похороны ради... ради вот этого ящика?
— Не украла, а взяла на нужды семьи! — вызверилась Ира. — И вообще, не каркай про похороны. Тебе еще жить да жить. Лучше помоги коробку в дом занести, тяжелая. Виталика нет, он на встрече.
Она развернулась и пошла к подъезду, даже не оглянувшись на мать, которая стояла посреди двора, раздавленная предательством самого родного человека.