Новогодние каникулы в Санкт-Петербурге. День третий
- В марте мы приостановили рассказы о новогодней поездке в Санкт-Петербург — до весны хватило сил и времени только на два насыщенных разнообразными впечатлениями дня. Тогда надо было вспомнить про весенний Крым, а теперь самое время вернуться в питерскую зиму...
Петербургское утро встретило нас сияющей надписью «С Новым годом!» на улице Чайковского, на которую мы в утренних сумерках вынырнули из нашего двора-колодца. Небо было ещё серовато-синим, и очень красивы были на его фоне снег и фонари. Поскальзываясь в снегу, мы дошли до метро, чтобы добраться до Васильевского острова.
Вот и скульптурная конка, запряжённая парой лошадей. Модель 1870-х годов, воссозданная по чертежам Путиловского завода — родоначальница питерского трамвая. Внутри уютно и маняще светилась огнями кофейня...
Андреевский бульвар с памятником поручику бомбардирской роты Василию Корчмину — весь в снегу, и почти безлюдный.
Мы прогуливались по снежной аллее, любуясь красиво вписанным в снежный пейзаж Андреевским собором.
У нас было в запасе ещё довольно много времени до открытия музея, поэтому мы отправились через Румянцевский сад на Университетскую набережную.
Там, в скверике, созданном в честь 300-летия Санкт-Петербургского государственного университета, мы намеревались познакомиться с ещё одним ангелом, созданным по мотивам рисунков художника Романа Шустрова. В сквер нам удалось проникнуть, благодаря оплошности не закрывшего калитку дворника — «Петербургский студент» сидел в снежной «юбочке» у засыпанного глубоким снегом фонтана. Мы успели снять пару кадров, когда вернувшийся дворник попросил нас покинуть территорию и запер калитку на замок.
Вдоль университета и по Биржевой линии мы вышли аккурат к дому Елисеевых на набережной Макарова, на верхнем этаже которого расположена квартира-музей А.И.Кунджи.
Морозное утро кусало за коленки и носы, так что к музею мы прибыли слегка подмёрзшими. Колоритный дворик с мёрзнущими котами мы прошагали в темпе — очень хотелось в тепло.
Но — увы! 15 минут, оставшихся до 11:00, пришлось проторчать на морозе у запертых дверей.
Потом нас наконец впустили в подъезд, и на лифте мы поднялись на четвёртый этаж. Несмотря на угрозы на сайте Академии художеств, что в квартиру Куинджи можно попасть только по билетам, купленным в интернете, и желательно заранее (мы за пару недель покупали) — ажиотации в прихожей не наблюдалось. Кроме нас на первый сеанс прибыли ещё два или три посетителя — и спокойно купили билеты прямо на входе.
Известный русский пейзажист Архип Иванович Куинджи провёл в этом доме последние 13 лет своей жизни. Квартира в Биржевом переулке привлекла внимание художника, прежде всего, огромной мансардой-мастерской, из которой открывается величественный вид на Стрелку Васильевского острова и Петроградскую сторону. Дом, выходящий на набережную Малой Невы, называют «домом художников»: в разное время здесь жили такие известные живописцы, как братья Г.Г. и Н.Г.Чернецовы, А.К.Беггров, М.П.Клодт, А.И.Корзухин, Г.Г.Мясоедов, И.И.Шишкин, И.Н.Крамской.
Осмотр музея-квартиры начинается с гостиной — самого большого помещения жилой части квартиры. Сразу обращает на себя внимание портрет самого хозяина — знаменитого пейзажиста Архипа Ивановича Куинджи, исполненный живописцем Крамским в 1870-х годах.
К началу 1890-х годов Архип Иванович сменил немало адресов на Васильевском острове и сам некоторое время был хозяином трёх жилых домов по 10-й линии, которые впоследствии он продал с крупной выгодой для себя. Эта сделка положила начало баснословному состоянию Куинджи, о котором все говорили. Выбор собственного жилья четы Куинджи был довольно символичным: они поселились в доме, где жил друг и учитель Архипа Ивановича Иван Николаевич Крамской.
Ещё в семидесятых годах девятнадцатого столетия этот дом перешёл во владение одного из братьев Елисеевых, с именем которого связано появление необычной мансарды, ставшей впоследствии мастерской Куинджи. Она была построена по оригинальному проекту архитектора Гавриила Васильевича Барановского в 1887 году.
Куинджи всегда нравились высокие точки обзора, а из окон мансарды дома Елисеевых в то время открывалась широкая городская панорама.
Жизнь четы Куинджи в новой квартире была размеренной и спокойной: у себя они принимали только самых близких друзей, среди которых особенно желанными гостями были живописец Илья Ефимович Репин и знаменитый уже химик Дмитрий Иванович Менделеев. Нередкими гостями были ученики из пейзажной мастерской Академии художеств.
Архип Иванович и его жена — обрусевшая гречанка из Мариуполя — вели образ жизни довольно скромный: не держали прислуги, не обставляли квартиру роскошной мебелью и дорогими безделушками, не занавешивали окна тяжёлым бархатом, несмотря на солидные денежные средства, которыми они обладали. Самым дорогим предметом в доме был рояль, подаренный художником на свадьбу жене в 1875-ом году. Иногда они вместе музицировали: Вера Леонидовна была хорошей пианисткой, а Архип Иванович ещё в юности самостоятельно выучился играть на скрипке.
Мебель в доме была простая, купленная молодыми супругами сразу после свадьбы на аукционе. Потом они перевозили её из квартиры в квартиру. Вместо занавесок на окнах вился плющ. Богатый и знаменитый живописец пренебрегал вещами — главным для него оставалось искусство.
До наших дней дошли воспоминания жены великого русского химика Дмитрия Ивановича Менделеева Анны Ивановны Менделеевой, которые она опубликовала после смерти Куинджи в газете «Новое время»: «На ходу снимая передник (видно было — занималась хозяйством), дама, которая оказалась женой Куинджи, ввела нас в большую комнату, меблированную до крайности просто: коричневый диван, таких же два кресла, несколько стульев, перед диваном стол и больше ничего; только роскошный плющ вился вокруг окна, образуя густую зелёную раму, и перебрасывался далеко по стенам».
К сожалению, даже эта скромная обстановка не дошла до наших дней: после смерти Куинджи его жена была вынуждена оставить эту квартиру, так как она была слишком велика для неё одной. Всю меблировку она, видимо, увезла с собой. О дальнейшей судьбе Веры Леонтьевны почти ничего не известно, кроме того, что она умерла в Петрограде, пережив мужа на десять лет.
Сейчас в гостиной представлены предметы мебели, подобные тем, что можно было видеть в петербургских квартирах второй половины XIX — начала XX века. Однако портрет работы Крамского, скрипка и рояль остались на своих местах.
В соседней с гостиной комнате той зимой проводилась небольшая выставка графических работ «Зима — аллегория и реальность». Экспозиция оказалась небольшой, но довольно любопытной. Работы старых мастеров хотелось разглядывать в мельчайших деталях — благо, в таковых не было недостатка. Единственным поводом для лёгкой досады были предсказуемые сложности со съёмкой гравюр, убранных под бликующие стёкла.
Зима как сюжет искусства привлекла внимание художников уже в эпоху Возрождения. Огромное влияние на развитие европейского пейзажа в целом и зимнего в частности оказало творчество великого нидерландского живописца Питера Брейгеля Старшего (около 1525/30 — 1569). В традиции Брейгеля и фламандской живописи выдержан «Зимний пейзаж» Габриэля Перелля. Зимняя природа показана в состоянии тягостного оцепенения. Деревья неподвижны и точно погружены в глубокий сон. Свет вечернего солнца, безнадежно спорящий с наступлением огромной черной тучи, наполняет сцену неизбывной печалью.
Традиции XVII века обрели вторую жизнь в творчестве пейзажистов XIX столетия. Например, в гравюре Иоганна Вёльфле по оригиналу Андреаса Схелфхаута изображен зимний ландшафт, «населенный» людьми, которые заняты своими повседневными делами. Однако в соответствии с канонами романтического века в этом притягательном «домашнем» образе зимы чувствуются нотки меланхолии и грусти.
Тем же настроением проникнута и литография Карла Федерле по полотну Рихарда Циммермана «Деревенская кузница зимой».
«Зимний пейзаж» монограммиста G. R. восходит к искусству выдающегося немецкого художника Каспара Давида Фридриха (1774–1840). Эта работа выделяется чувством тоски и одиночества, возникающего при взгляде на согбенную фигуру странника, которого окружают заснеженные стволы деревьев. Тёмное, низко нависшее небо освещает сцену призрачным светом, сообщающим всему какой-то мертвенный оттенок. В сознании художника зима, по-видимому, связывалась с философской идеей умирания природы и одиночества человека.
Аллегорические воплощения зимы часто были связаны с бытовым жанром. В отдельно стоящей фигуре зимними атрибутами могли быть меховые одежды, коньки и жаровня — всё, что мы видим на рисунке неизвестного мастера XVIII века. В гравюре Джона Огборна по рисунку Уильяма Гамильтона зимнее время воплощено в виде жанровой сцены с костром. Аллегорический подтекст нередко был свойствен и архитектурным сооружениям. Так, в проекте фонтана Жан Шарля Делафосса, возможно предназначенного для сада или парка, зимняя тема выражена наплывами льда, в которые превратились водяные струи.
Закончив осмотр выставки, мы вернулись назад через кабинет. Теперь следовало подняться в мастерскую Мастера.
Старинная деревянная лестница, могучая, но видавшая виды, возносилась круто вверх. «Двигаться только по левой стороне!» — гласила предостерегающая надпись, и было отчего насторожиться! Ступени опасно скрипели под ногами, а деревянные перила правой стороны жили, судя по всему, своей собственной рискованной жизнью…
Наверху нас ждало огромное помещение с арчатым, высоченным потолком. Да, вот это мастерская! Полная света, воздуха, простора…
Окна на Неву, вид на Петропавловскую крепость… У окон лежали наборы пастели и фломастеров, и посетителям предлагалось делать рисунки, чтобы поучаствовать в грядущем конкурсе. Но в эту историю мы вписываться не стали.
В мастерской художника представлена экспозиция, посвященная педагогической деятельности Архипа Ивановича Куинджи в Академии художеств, где он с 1894 по 1897 год был профессором пейзажной живописи и руководил мастерской. Среди его учеников были К.Ф.Богаевский, Н.К.Рерих, А.А.Рылов и другие. После кончины мастера Рерих высказал мысль о создании в исторической мастерской музея. Это удалось осуществить к 150-летию со дня рождения А.И.Куинджи в память о его заслугах перед русской культурой.
Коллекция живописи на стенах — сам Куинджи, Рерих, Бродский, Рылов, Горбатов… Интересные работы, по большей части незнакомые нам. Вот только по нашей жадности до впечатлений показалось, что маловато!
Зато были ещё фотографии, рисунки и множество афиш. Среди прочих — афиша посмертной выставки Куинджи...
Роскошный дружеский шарж, очень смешной — Куинджи на крыше лечит грачей. Один грач — с перебинтованным горлом, другому Куинджи ставит клизму. Третий под шумок что-то тырит у Архипа Ивановича из кармана…
Мы осмотрели музей быстрее чем предполагали. И вышли на улицу, в зиму и внезапно выглянувшее солнце! Попытались зайти в музей оптики, но цена на билеты показалась высоковатой. К тому же всё фойе было заполнено школьниками — наше присутствие в этой компании показалось нелепым. И мы по Биржевому мосту отправились на Петроградскую сторону.
Малая Нева, подмерзающая по случаю морозов, была хороша в солнечном свете!
Над Петропавловской крепостью клубились дымы.
На Мытнинской площади обнаружился очень симпатичный трактир, поначалу совершенной пустой.
Но по случаю обеденного времени он очень быстро наполнялся посетителями, и когда мы уже вкусно и довольно недорого отобедали, там было весьма шумно. Мы прекрасно отдохнули в этом прекрасном и уютном заведении и отправились на Камчатку!
Мемориал Цою — в подвале, где когда-то он работал кочегаром. Атмосферное место. Портрет на стене, скульптура у входа, аутентичные надписи, плакаты и фото на стенах подвала. Музыкальный магазинчик с портретами музыкантов 1980-х. Народ по лавкам пьёт пиво... Странное ощущение — с одной стороны, здесь Виктор Цой провёл так много времени, тут сочинял песни, которые до сих пор слушает страна (уже другая!)… Но тогда тут была настоящая жизнь. А теперь — странный такой мемориал, и нет к тому однозначного отношения…
4 января 2025 г.