Путь к северному уступу занял у Артема несколько недель. Он двигался по окраинам, через мертвые зоны, где даже природа казалась искажённой дарами: деревья с корой, меняющей узор при ветре, насекомые, оставляющие на камнях сияющие, но быстро исчезающие следы. Его собственный дар, этот внутренний барометр, теперь работал с перебоями, словно его внутреннее смятение влияло на способность. Он питался тем, что находил, и избегал контактов, понимая, что его описание, наверняка, уже разосланы всем патрулям Оракулата и серым плащам. Накопитель отца он зашил в подкладку плаща — это была его единственная путеводная звезда.
Однажды, пересекая высохшее русло реки, он наткнулся на маленькое поселение. Это были не городские маргиналы, а те, кто сознательно отверг общество даров. Они называли себя «Тихими». У них тоже были дары, но они считали их болезнью, слабостью, и старались подавлять их, живя простым физическим трудом. Их лидер, женщина по имени Ольга, с грубыми руками и спокойным взглядом, выслушала его историю. Ее дар был ужасен: она чувствовала боль любого живого существа в радиусе ста метров. «Мы знаем про Институт, — сказала она тихо. — Оттуда иногда сбегают. Не люди. Идеи. Слухи о том, что где-то есть те, кто не сломлен. Лия — легенда даже среди нас». Они дали ему еды и указали самый опасный, но короткий путь через горный перевал, ведущий прямо к уступу.
Перевал стал испытанием на прочность. Дары здесь буйствовали, словно в ответ на близость аномалии. Камни иногда издавали тихий звон, а снег под ногами мог внезапно стать теплым, как песок. Артем боролся не только с холодом и усталостью, но и с нарастающими сомнениями. Что, если правда окажется страшнее лжи? Что, если, лишив людей их причудливых особенностей, он обретает их на пустоту, с которой они не справятся? Мысль о том, чтобы снова чувствовать только дождь, а не его мучительное предвестие, была одновременно пугающей и желанной.
Наконец, он увидел его. Старый Институт, громада из бетона и стекла, вросшая в скалу. Часть его была разрушена, но в крыльях угадывалась жизнь: мерцающий свет в узких окнах, движение транспорта у укрепленных ворот. Это были не просто заброшенные руины, а действующая крепость. Артем наблюдал за ней сутки, изучая распорядок патрулей. Они были одеты не в серые плащи, а в белые комбинезоны, их движения были синхронны и точны. У них, вероятно, были дары, но поставленные на службу системе — острое зрение, умение долго не дышать, возможно, телепатическая связь на коротких дистанциях. Пройти через главный вход было невозможно.
Он решил пробраться через древнюю систему вентиляции, выходы из которой он заметил на дальнем, разрушенном склоне. Путь по узким, заросшим плесенью шахтам был кошмаром. Его дар в замкнутом пространстве выкрикивал панические сигналы о несуществующей сырости. Но он полз, отталкиваясь локтями и коленями, с одним навязчивым вопросом в голове: как выглядит Лия сейчас? Что с ней стало за двадцать лет? Наконец, он выбрался в технический отсек, заваленный старым оборудованием. Здесь пахло озоном и стерильной чистотой. Через решетку вентиляции он увидел коридор. Мимо прошли двое ученых в белых халатах. Один что-то бубнил себе под нос, и из его рта вырывались крошечные, почти невидимые искры — бесполезный дар, который здесь, видимо, терпели как профессиональную компетенцию.
Артем выбрался наружу и прижимаясь к стенам, двинулся вглубь комплекса. Он искал что-то, что напоминало бы жилые помещения или лаборатории с повышенным уровнем секретности. На дверях одних комнат висели таблички с шуточными обозначениями даров: «Зал хронофагов» (те, кто мог замедлять или ускорять собственное сердцебиение), «Отдел спонтанной пигментации». Все это было тщательно структурированным, изученным безумием. И тогда, в конце длинного белого коридора, он увидел дверь без таблички. Только скромный значок: Ω. Его сердце замерло. Дверь была заперта биометрическим сканером. Артем, отчаявшись, уже собирался отступить, как вдруг дверь тихо открылась. Из комнаты вышла женщина. Ей было на вид лет двадцать пять. У нее были обычные каштановые волосы, собранные в простой хвост, и нос с легкой горбинкой. Она была одета в такой же белый халат, но на ногах у нее были потёртые тапочки. В руках она держала чашку с чаем.
Их глаза встретились. Женщина не испугалась. Она лишь слегка приподняла бровь, изучая его грязный плащ, измождённое лицо. «Ты новый уборщик? — спросила она обыденным тоном. — Тебя прислали в мой сектор? Здесь обычно никого не бывает». Артем не мог вымолвить ни слова. Это была она. Лия. Но она выглядела… обычной. Слишком обычной для легенды. «Ты… ты Лия?» — наконец прошептал он. Ее лицо изменилось. Спокойствие сменилось настороженностью, а затем — на глубокую, древнюю усталость. «Меня здесь называют «Субъект Ноль», — тихо сказала она. — Но да, когда-то меня звали Лия. А ты кто? Как ты нашел этот символ?» Она указала взглядом на значок Омега на его груди, который он, сам того не замечая, вытащил из-под одежды, сжимая в руке.
Он вошёл в ее комнату. Это была не лаборатория и не клетка. Это была обычная, слегка аскетичная комната: кровать, стол, книжная полка с бумажными книгами, маленькая зона для приготовления пищи. Никаких признаков того, что здесь содержат самую опасную, по мнению Совета, аномалию. «Они держат тебя здесь?» — спросил Артем. Лия грустно улыбнулась. «Держат? Нет. Я живу. Они наблюдают. Они боятся. Но больше всего они боятся, если я уйду». Она объяснила, что ее дар — не просто ремонт вещей. Он — нормализация. В ее присутствии бесполезные дары других людей слабеют, а то и временно исчезают. Ее сознание — та самая «тишина», о которой говорил Семен. Для мира, построенного на шуме абсурда, она была живым антидотом. «Они приносят мне сломанные вещи, — сказала она, пожимая плечами. — Старые приборы, инструменты. Я чиню их. Это мой «вклад». Так они пытаются приручить и осмыслить то, чего не понимают».
Артем показал ей накопитель, рассказал об отце, о своем открытии, о серых плащах. Лия слушала, и ее глаза наполнялись то печалью, то искоркой надежды. «Твой отец… Игорь… Он был добрым. Он хотел помочь. Они сказали мне, что он погиб в несчастном случае». Она подошла к столу и взяла простой сломанный механический карандаш. Прикоснувшись к нему, она провела пальцем по трещине на корпусе. Пластик сросся, «Я не могу «починить» всех, Артем. Я не могу отменить Сдвиг. Но я — доказательство. Доказательство того, что мы не должны быть такими. Что наша суть — не в этих клоунских трюках». Вдруг по всему комплексу завыли сирены. Красный свет заплясал за дверью. «Они обнаружили тебя, — констатировала Лия. — Сканеры на входе. Твое ДНК не в базе».
Она действовала быстро, без паники. Открыла потайную панель в полу — люк в старую канализационную систему, которую, как она знала, не патрулировали. «Уходи. Возьми это». Она сунула ему в руки небольшой металлический диск. «Это данные всех их исследований. Обо мне. О природе даров. О буфере. Если ты вынесешь это наружу, правда всплывёт». «Иди со мной!» — умоляюще сказал Артем. Лия покачала головой. «Пока я здесь, они считают ситуацию под контролем. Если я исчезну, они начнут охоту на всех, кто хоть отдаленно похож на меня или интересуется мной. Твои «Тихие», твой друг Семен… Город может погрузиться в чистку. Мое место здесь. Пока». В коридоре уже слышались быстрые шаги. «Беги!» — приказала она, и в ее голосе впервые прозвучала власть, не требующая возражений.
Артем прыгнул в люк. Последнее, что он увидел, было лицо Лии, смотрящее на него с какой-то странной, почти материнской нежностью. Затем крышка захлопнулась. Он бежал по темным туннелям, сжимая в одной руке диск с правдой, в другой — значок Омега. Он выбрался на поверхность далеко от Института, на заснеженный склон. Сирены доносились приглушенно. Он сделал это. Он нашел источник тишины в самом сердце шума. Но теперь перед ним стоял выбор еще страшнее, чем бегство. Что делать с этой правдой? Обнародовать ее и рискнуть обрушить хрупкий, безумный, но работающий мир? Или хранить тайну, обрекая человечество на вечную жизнь в карнавале бесполезных чудес? Он посмотрел на диск, отражавший холодный лунный свет. Его личный дар предвещал новый шторм. Но на этот раз это была не буря в атмосфере, а буря в самом фундаменте того, что значит быть человеком. И он, Артем, сын Игоря, бывший классификатор абсурда, теперь держал её в своих руках.