Снег за окном падал густо и бесшумно, словно пытаясь засыпать весь мир, укутать его и усыпить. Анна стояла у холодного стекла, глядя на темные силуэты домов, украшенных мигающими гирляндами. Внутри было тепло, пахло хвоей и мандаринами, но это тепло к ней не прикасалось. Оно было чужим, как и ее собственное тело.
Отражение в стекле было размытым, но и этого было достаточно. Широкие бедра, грузные плечи, второй подбородок. Пятнадцать килограммов, которые не просто прилипли, а будто вцементировались, вопреки всем диетам, изнурительным прогулкам с коляской и редким, украденным у сна занятиям спортом. Врач разводила руками: «Гормональная перестройка. Организм каждого индивидуален. Нужно время». Но времени не было. Его съедал каждый взгляд мужа.
Его звали Артем. Когда-то он носил ее на руках, буквально, смеясь, подбрасывая ее хрупкое, почти невесомое тело. Теперь он смотрел сквозь нее. А сегодня вечером, 31 декабря, он посмотрел прямо.
Малыш, Сережа, лежал в своей кроватке и заходился в плаче. Колики. Эти бесконечные, выматывающие душу колики, от которых не было спасения. Анна металась по комнате, качала его, прижимала к плечу, пела хриплым от усталости голосом. Живот у ребенка был твердым, как камень, личико багровело от крика.
— Ты вообще можешь его успокоить? Или он будет орать до утра?
Артем стоял в дверях гостиной, уже одетый для праздника. Новый дорогой свитер, брюки со стрелками. Он собирался к друзьям. «Деловое общение, нельзя пропустить». Ее он не приглашал. Давно.
— У него колики, Артем. Это нормально. Пройдет.
— Нормально? Это ненормально! Я не помню, когда в этом доме в последний раз была тишина. Я работаю как вол, а прихожу в сумасшедший дом!
— Он просто маленький, он не виноват. Помоги, пожалуйста, принеси теплую пеленку.
— Ты — мать. Это твоя работа. Я не для этого дом содержал.
Он бросил фразу, будто отшвырнул камень. «Содержал». Это слово висело в воздухе, тяжелое и ядовитое. Анна почувствовала, как по щекам текут горячие слезы. От бессилия, от ярости, от унижения. Она прижала сына к груди, пытаясь заглушить его плач и свой стыд.
— Просто помоги. Хоть раз. Я тоже устала.
— Ты устала? — он фыркнул, и в этом звуке было столько презрения, что у Анны перехватило дыхание. — Ты целый день дома. Посмотри на себя. Ты даже в джинсы свои не влезаешь. Ты вся какая-то расплывшаяся. Никакого самоуважения.
Она замолчала. Что можно ответить? Она знала каждую складочку, каждую растяжку. Она боролась с ними, как с вражеской армией, и терпела поражение за поражением. Ее тело стало полем битвы, которое отказалось подчиняться.
Сережа кричал еще громче. Артем сжал кулаки.
— Я не могу больше этого терпеть! Я ухожу. И чтобы к моему возвращению тут была тишина. Уяснила?
— Куда? Сейчас Новый год...
— Ты думаешь, я хочу встретить его здесь? С тобой? С этим ревом? — он резко шагнул к прихожей, на ходу натягивая пальто.
Паника, острая и холодная, пронзила Анну. Она бросилась за ним, с ребенком на руках.
— Артем, подожди! Не уходи, пожалуйста! Давай хоть попробуем... Я испеку твой любимый торт...
— Отстань! — он резко дернул входную дверь на себя. Ледяной воздух ворвался в прихожую. — Мне противно на тебя смотреть. Противно слышать этот вечный вой. У меня была жизнь, а теперь у меня есть ты. И это.
Он вышвырнул эти слова, как мусор, и шагнул на лестничную площадку.
— Артем!
— И чтобы вас тут не было, когда я вернусь. Понятно? Выделяю тебе час.
Дверь захлопнулась с таким звуком, будто захлопнулась крышка гроба. Гроба для ее семьи, для ее надежд, для той Анны, которой она была когда-то.
Она стояла, прижав рыдающего ребенка к себе, и смотрела на дверь. Час. На улице минус пятнадцать. У нее была далекая деревня у родителей, но билеты нужно было брать. Денег было мало — Артем выдавал на «домашние нужды», контролируя каждую копейку. Но кое-какая скромная сумма откладывалась тайком, на памперсы «на всякий случай».
Дрожащими руками она начала собирать сумку. Подгузники, пару распашонок, бутылочка, смесь. Свои вещи — старый растянутый свитер, джинсы, которые и правда не сходились на животе. Она не плакала. Шок был слишком глубоким. Действовала на автопилоте.
Через сорок минут она выходила из подъезда, закутанная в нелепую, но теплую куртку, с ребенком в слинге под ней и огромной сумкой через плечо. Снег бил в лицо. Сережа, убаюканный движением, наконец, притих. Было тихо. Ужасно тихо. Только хруст снега под ногами и редкие взрывы хлопушек вдали.
На автобусной остановке она поняла, что до вокзала ночью не доехать. Вызвать такси на последние деньги? Она посмотрела на телефон. На экране — их старая фотография, где она смеется, тонкая, как тростинка, а Артем обнимает ее за плечи. Она выключила телефон.
До вокзала она дошла пешком. Два часа по темным, праздничным улицам. Ноги гудели, спина ныла. Но хуже всего была пустота внутри. Полная, оглушающая тишина в душе.
Вокзал был островом спасения и отчаяния одновременно. Яркий свет, гул голосов, запах пота, дешевой еды и металла. Здесь тоже были люди, выброшенные из новогодней сказки. Пьяницы, бродяги, такие же потерянные, как она.
Она нашла свободную скамейку в углу зала, подальше от основных потоков. Посадила Сережу в переноску, укрыла его своим шарфом. Он кряхтел, но засыпал, измученный. Анна сняла мокрые сапоги и почувствовала, как дрожь пробирается изнутри. Не от холода. От страха. Что делать завтра? Куда ехать? Родители примут, конечно, но их осуждение, их шепоток за спиной: «Развелась, ребенка одна растит, распустилась вся» — будут почти так же болезненны, как слова Артема.
Она закрыла глаза, пытаясь загнать обратно предательские слезы. Нужно было дождаться утра и первой электрички до города, откуда ходил автобус в деревню. Билеты она купила на последние деньги — два клочка бумаги, которые теперь были всем ее богатством.
Рассвет был еще далеко. Нужно было пережить эту ночь.
***
Тишину и оцепенение Анны нарушил тихий, надрывный кашель. Она вздрогнула и открыла глаза. На соседней скамейке, свернувшись калачиком вокруг небольшого свертка в старом стеганом одеяле, лежала молодая женщина. Лицо ее было бледным, с синевой под глазами, а тонкие пальцы судорожно обнимали ребенка. Кашель разрывал ее хрупкие плечи.
Анна машинально поправила шарф на Сереже, проверяя, не замерз ли он. Ее собственное горе было таким огромным и всепоглощающим, что сначала она просто не заметила соседку. Но теперь, очнувшись от шока, она увидела отражение собственного несчастья в другом человеке. Только, казалось, еще более бедственное.
Женщина открыла глаза — темные, огромные от усталости. Их взгляды встретились. Ни слова не было сказано, но в этом молчаливом контакте промелькнуло полное понимание. Они были из одного племени. Племени матерей, оказавшихся на дне, в самом низу, в каменном мешке вокзала под Новый год.
— У вас… все в порядке? — хрипло, первая нарушила молчание Анна.
Женщина покачала головой, снова закашлявшись.
— Ничего. Просто простудилась. А малыш… он вроде держится.
— Как его зовут?
— Лиза. Ей три месяца. А вашего?
— Сережа. Четыре.
Неловкая пауза повисла в воздухе. Они снова замолчали, каждый погруженный в свой вихрь отчаяния. Анна достала из сумки термос с остатками сладкого чая — она налила его еще дома, в той жизни, которая была час назад.
— Выпейте. Горячее. Вам нельзя заболевать серьезно.
Женщина посмотрела на нее с удивлением, потом с благодарностью кивнула.
— Спасибо. Меня, кстати, Катя зовут.
Она сделала несколько глотков, и ее лицо немного ожило.
— Вы надолго тут? — спросила Катя, возвращая термос.
— До утра. Потом на электричку. Муж… — голос Анны сорвался. Она не могла произнести это вслух. — Произошел конфликт.
— Понятно, — Катя кивнула, не требуя продолжения. — Я тут уже вторую ночь. От мужа сбежала. Он бить начал. Не меня, так, пугал. Но Лиза так пугалась, что перестала спать. Я не могла больше. Уехала куда глаза глядят. Теперь вот думаю, куда.
История была рассказана простыми, рублеными фразами. Без эмоций. Эмоции, видимо, остались там, за порогом того дома, где бьют и пугают. Анна почувствовала новый виток стыда. Ее Артем не поднимал руку. Он лишь убивал словами. Что было хуже? Она не знала.
Ночь тянулась бесконечно. Дежурные по вокзалу изредка проходили мимо, бросая на них привычно-равнодушные взгляды. Сережа проснулся, заплакал, требуя еды. Анна, закрывшись курткой, приготовила смесь, покормила его. Катя наблюдала молча, качая на руках свою Лизу.
Под утро, когда в высоких окнах начал разливаться грязно-серый свет зимнего рассвета, Катя, уложив наконец заснувшую дочку, сказала:
— Вы совсем измучены. Сходите, умойтесь, в туалет. Я присмотрю за Сережкой. Мы тут, на виду, никуда не денемся.
Анна хотела отказаться. Страх отпустить ребенка даже на минуту был животным, иррациональным.
— Я… не знаю.
— Да идите, — Катя махнула рукой. — Я сама мать. Не съем я его. Вам же надо ноги размять, лицо освежить. А то на вас лица нет.
В этом была простая, грубая женская правда. Анна посмотрела на спящего Сережу, потом на исхудавшее, честное лицо Кати. И доверие, хрупкое, как первый лед, возникло между ними.
— Хорошо. Я быстро. Очень быстро. Спасибо вам.
Она взяла свою потрепанную сумочку, оставив большую сумку с вещами рядом с Катей, и пошла по направлению к указателям «Туалет». Ноги затекли и болели. Проходя мимо касс, она увидела, что уже открылось окошко для пригородных поездов. Надо будет после туалета уточнить про свою электричку, вдруг изменения.
В туалете было холодно и грязно. Анна умылась ледяной водой, стараясь не смотреть в потрескавшееся зеркало. Потом зашла в кабинку. И там, на полу, рядом с бачком, лежал кожаный предмет. Неброский, темно-коричневый, мужской бумажник.
Сердце на мгновение замерло. Она подняла его. Кошелек был толстым, тяжелым. Из-за замка проглядывал край пачки купюр. Не тех стоптанных тысяч, что были у нее, а новых, хрустящих. Анна оглянулась. Никого. Только капающая вода.
Она вышла из кабинки, держа находку в руке, как горячий уголь. Первый, дикий, отчаянный порыв — открыть, взять деньги. Хотя бы немного. На лекарство для Сережи, на хорошую смесь, на билет не на электричку, а на нормальный поезд. Ей и ребенку было негде жить! Это была судьба. Награда за все мучения.
Пальцы сами потянулись к застежке. Но она замерла. Перед глазами встало лицо Кати, доверившей ей свою дочь. Встало ее собственное отражение в стекле в ночь, когда Артем сказал «противно». Если она возьмет эти деньги, она перейдет какую-то невидимую черту. Станет тем, кем он ее считал — жалкой, безвольной, готовой на все. И она не сможет смотреть в глаза ни Сереже, когда он подрастет, ни этой случайной попутчице, которая проявила к ней человеческое доверие.
С трудом, превозмогая дрожь в руках, она расстегнула кошелек. Денег там было много. Очень много. Но ее взгляд упал не на них, а на маленький визитный картонный прямоугольник в отделении для карт. «Михаил Сергеевич Волков. Президент холдинга «Волга-Сталь». И номер телефона.
Миллионер. Человек из другого мира, где не было вокзальных туалетов, сбежавших жен и детей с коликами. Анна закрыла кошелек. Деньги она не взяла. Вынув свой дешевый телефон, она сфотографировала визитку. Потом, сделав глубокий вдох, вышла из туалета и подошла к дежурному по вокзалу, пожилому суровому мужчине.
— Извините, я… нашла кошелек. Вот. Денег много. Наверное, человек уже ищет.
Дежурный посмотрел на нее с нескрываемым удивлением, взял кошелек, заглянул внутрь и свистнул.
— Нашла, говоришь? И принесла? Редкость нынче. Молодец. Оставишь данные? Хозяин может награду дать.
— Нет, не надо награды, — быстро сказала Анна. — Но… можно я позвоню по визитке, которая внутри? Чтобы человек не волновался? Может, он еще на вокзале.
— Звони, — дежурный пожал плечами, явно считая ее странной.
Анна отошла в сторонку, к заколоченному киоску. Пальцы дрожали, когда она набирала номер. Раздались длинные гудки. Она уже хотела положить трубку, когда на том конце сняли.
— Алло? — мужской голос, низкий, спокойный, без тени спешки или раздражения.
— Здравствуйте… Это Михаил Сергеевич?
— Да, я вас слушаю.
— Меня зовут Анна. Я… я на вокзале. На центральном. Я нашла ваш кошелек. В туалете. Я передала его дежурному. Он в кассе Lost and Found. Деньги все на месте.
На той стороне провода наступила пауза.
— Вы сказали, на вокзале? В половине девятого утра первого января? Это… неожиданно. И очень честно с вашей стороны. Большое спасибо.
— Не за что, — пробормотала Анна. — Я просто… подумала, что вы волнуетесь.
— Я, признаться, даже не заметил пропажи. Уезжал с корпоратива, видимо, выпал. Я недалеко. Вы можете подождать минут двадцать? Я хотел бы лично поблагодарить вас.
— Мне… мне не нужна награда, честно, — снова, испугавшись, сказала Анна.
— Это не вопрос награды. Это вопрос личной благодарности. Пожалуйста. Подождите у главного входа. Я в темном BMW. Прошу вас.
Связь прервалась. Анна опустила телефон. Что она наделала? Теперь она должна встретиться с незнакомым богатым мужчиной, когда она выглядела, как опустившаяся бомжиха, с ребенком на руках и без единой перспективы. Безумие. Надо было просто оставить кошелек и уйти.
Но она почему-то пошла к главному входу. Может быть, потому что в этом звонке, в этом спокойном голосе, было что-то человеческое, чего ей так не хватало все эти месяцы. Или потому что она уже не боялась ничего хуже того, что пережила.
***
Анна стояла у массивных стеклянных дверей главного входа, прижимая к себе спящего Сережу. Катя с Лизой осталась на скамейке, кивнув ей с молчаливым пониманием: «Разбирайся со своими делами». Ветер, проникая сквозь щели, забирался под одежду, но внутренняя дрожь была сильнее. Что она делает? Эта встреча — абсурд. Наверное, он приедет, бросит ей пару тысяч в конверте, кивнет и уедет в свою идеальную новогоднюю жизнь. И она останется здесь, у этих дверей, еще более униженной.
Через пятнадцать минут к тротуару, нарушая правила, плавно подкатил темный внедорожник. Не кричаще дорогой, но от него веяло солидной, тихой стоимостью. Из водительской двери вышел мужчина. Высокий, в длинном элегантном пальто цвета мокрого асфальта, без шапки. Седые виски на темных волосах, резкие, но не грубые черты лица. Ему можно было дать лет сорок пять. Он огляделся, и его взгляд сразу нашел Анну. Не потому что она была одна у входа — вокруг сновали люди. А потому что ее потерянность и вид «женщины с ребенком на вокзале в Новый год» были таким же ярким маяком.
Он подошел уверенно, но без спешки. Взгляд его был внимательным, оценивающим, но без того отвращения, к которому она привыкла в глазах Артема.
— Анна? — спросил он, и его голос, уже знакомый по телефону, вживую звучал еще глубже и спокойнее.
— Да… Михаил Сергеевич? — она едва выдавила из себя.
— Именно. Очень приятно. И это, видимо, главный свидетель моей рассеянности? — он мягко улыбнулся, кивнув на Сережу.
— Сын… Сережа.
— Прекрасное имя. Поздравляю. И еще раз — огромное человеческое спасибо. Вы меня избавили от массы проблем. Документы, карты… — он сделал небольшую паузу, изучая ее лицо. — Вы уже сдали кошелек дежурному? Я зашел, получил. Все на месте. Как и обещал.
Анна просто кивнула, не зная, что сказать. Ждала конверта. Ждала вежливого кивка и ухода. Но он не уходил.
— Вы тут… встречаете кого-то? — он осторожно спросил, хотя ответ, судя по всему, был очевиден.
— Нет. Я… мы ждем электричку. Поздней ночью. Уезжаем.
— Первого января? — в его голосе прозвучало неподдельное удивление. — В такую рань? Вы из города?
Анна сглотнула комок в горле. Солгать? Но зачем?
— Нет. Мы… уезжаем. Насовсем. К родителям.
Она не смогла сказать «меня выгнал муж». Стыд был слишком велик.
Михаил Сергеевич молча смотрел на нее, на ее потрепанную сумку, на синяки под глазами. Взгляд его был не осуждающим, а аналитическим. Казалось, он за секунды просчитывал ситуацию, как сложную бизнес-задачу.
— Понял, — наконец сказал он. — Извините, что лезу не в свое дело. Но вы выглядите совершенно измотанной. А ребенок… на улице мороз. Ждать целый день на вокзале — не лучшая перспектива.
— У нас нет выбора, — тихо, но твердо сказала Анна. Ее начинала раздражать эта псевдозабота. Богач решил поиграть в благотворительность? Пусть даст денег и отстанет.
— Выбор есть всегда, — возразил он так же спокойно. — Например, я сейчас еду завтракать. Один. Ресторан в отеле неподалеку открыт, тихий, с камином. Я был бы очень признателен, если бы вы составили мне компанию. Как человек, вернувший мне не просто деньги, а время и нервы. И, честно говоря, я не могу с чистой совестью уехать, зная, что вы с младенцем будете торчать здесь до вечера.
Предложение повисло в воздухе настолько неожиданное, что Анна сначала не поверила своим ушам.
— Что? Нет… что вы. Я не могу. Мы… мы не по адресу. И я…
— Анна, — он перебил ее мягко, но властно. — Речь не о романтическом свидании. Речь о горячей еде и тепле для вас и ребенка. И о моем желании выразить благодарность не формальным конвертом, а человеческим жестом. Я видел ваш взгляд, когда говорил про награду. Вы не хотите денег. Я это уважаю. Но позволить вам замерзнуть — выше моих сил. Пожалуйста.
В его тоне не было навязчивости. Была уверенность и какая-то старомодная галантность. И главное — он говорил о Сереже. О тепле для ребенка. Это был единственный аргумент, против которого она не могла устоять.
— Но я… я не одета. Я вообще…
— В ресторане отеля кроме нас в это утро будет максимум пара таких же загулявших иностранцев. Никакого дресс-кода. Пойдемте. Моя машина теплая.
Он уже отодвинул заднюю дверь внедорожника, и оттуда действительно пахнуло теплом и дорогой кожей. Анна замешкалась. Это было безумие. Садиться в машину к незнакомому мужчине. Но безумие ли большее, чем ночь на вокзале? Она посмотрела на личико Сережи, прикрытое шарфом. И приняла решение.
— Хорошо. Но ненадолго. И… у меня там подруга осталась. Такая же, с ребенком. Мы с ней…
— Пригласите ее, конечно, — немедленно откликнулся Михаил. — Чем больше детей у камина, тем лучше.
Через пять минут все четверо — растерянная и недоверчивая Катя с Лизой, ошарашенная Анна с Сережей — сидели на мягких задних сиденьях BMW. Машина бесшумно тронулась. Михаил Сергеевич, включив тихую классическую музыку, сказал через плечо:
— Едем в «Гранд Отель». Там есть зимний сад с видом на реку. Должно быть тихо.
Отель поразил их с первого шага. Тепло, запах кофе и хвои, тишина, нарушаемая лишь тихим перезвоном посуды. Портьер бросил на них беглый, но профессионально-вежливый взгляд и кивнул Михаилу: «Добро пожаловать, господин Волков».
Ресторан действительно был почти пуст. Михаил попросил столик в углу у огромного панорамного окна, поставив рядом два креслица для автолюлек, которые принесла услужливая официантка. Катя и Анна чувствовали себя инопланетянками. Они сели, смущенно опустив глаза. Михаил, не глядя в меню, сделал заказ шеф-повару лично, попросив «что-нибудь теплое, сытное и не слишком вычурное для дам, и теплые молочные смеси для самых маленьких, если можно».
Пока готовили завтрак, он разлил по бокалам свежевыжатый апельсиновый сок.
— Итак, — сказал он, откинувшись на спинку стула. — Вы обе явно пережили не самую спокойную ночь. Я не буду лезть в душу. Но если есть вопросы, с которыми я могу помочь — информация, совет, звонок — я к вашим услугам. Это минимальный долг чести.
Катя, более резкая и отчаявшаяся, первой нашла в себе голос.
— Вам-то зачем это все? Мы же вам чужие.
Михаил внимательно посмотрел на нее.
— Во-первых, потому что Анна поступила как честный человек, когда это совсем не просто. Во-вторых, потому что я сам когда-то начинал не с золотой ложки во рту. И в-третьих, — он на мгновение замолчал, и его взгляд стал отстраненным, — потому что сегодня первое января. И я понимаю, каково это — встречать его в полном одиночестве, даже если вокруг люди. Вы мне скрасили это утро.
Анна осмелилась поднять на него глаза.
— А ваша семья? Жена, дети?
— Жена умерла семь лет назад, — тихо, но четко ответил он. — Рак. Детей не было. Так что моя новогодняя ночь — это корпоратив с партнерами, который я покинул ровно в полночь, и пустая квартира. Ваш звонок стал первым человеческим, не деловым контактом за много часов.
Ирония судьбы оглушила Анну. Этот могущественный, уверенный в себе мужчина был так же одинок, как они с Катей. Только в другом измерении. В измерении тишины пентхауса и тоскливого блеска новогодней елки для одного.
Принесли еду. Простую, но изумительную: сырные супы-пюре, запеченную рыбу с овощами, теплые круассаны. Для детей — подогретые бутылочки со специальной смесью, которую шеф раздобыл бог знает откуда. Они ели молча, почти стыдясь своего волчьего аппетита.
Когда напряжение немного спало, Михаил осторожно спросил:
— Каковы ваши планы, если не секрет? Деревня — это надежно, но перспективы?
Катя выпалила свою историю — мужа-тирана, побег, отсутствие денег и документов (они остались у мужа). Анна, под ее напором, сжавшись, рассказала свою. Про лишний вес, про гормоны, про презрение мужа, про «противно» и про дверь, захлопнувуюся в морозную ночь. Говорила, глядя в тарелку, чувствуя, как горит лицо.
Михаил слушал, не перебивая. Когда Анна закончила, он сказал лишь:
— Медицина сейчас далеко ушла. Эндокринолог, хороший специалист, мог бы помочь. Это не приговор, Анна. А что касается вашего мужа… — в его голосе впервые прозвучала холодная сталь. — Человек, способный выставить на мороз женщину с младенцем, не заслуживает даже вашего воспоминания. Вам нужен не он, а хороший адвокат.
Потом он повернулся к Кате:
— А вам — убежище и помощь в восстановлении документов. Я могу дать контакты центра для женщин в сложной ситуации. Он анонимный и безопасный.
Он говорил не как благотворитель, а как тактик, выстраивающий план действий. И в этой деловой уверенности была странная надежда.
Когда завтрак подошел к концу, и дети, сытые и теплые, заснули в своих креслицах, Михаил неожиданно сказал:
— У меня есть предложение. Возможно, оно покажется вам странным. Сегодня все равно выходной. Юристы, центры — все откроется только завтра. Вам обеим нужно выспаться, прийти в себя в безопасном месте. У меня есть загородный дом. Он большой, пустой и, честно, слишком тихий. Там круглосуточно находятся домработница и повар. Я предлагаю вам поехать туда. Переночевать. Отдохнуть. А завтра с свежими силами решать все вопросы. Это не благотворительность. Это взаимовыгодно: вам — крыша над головой, мне — компания в этом слишком большом доме. Хоть какое-то подобие праздника.
Анна и Катя переглянулись. Довериться совсем? Поехать в неизвестность?
— Мы… мы не можем вас благодарить, мы вам ничего не можем дать, — проговорила Анна.
— Вы уже дали. Вы вернули веру в порядочность. А сегодня, за завтраком, вы дали мне возможность почувствовать себя не одиноким скрягой. Так что, пожалуйста. Решайте.
Катя первая кивнула. Ей было нечего терять. Анна, после долгой паузы, тоже. Это была авантюра. Но впервые за много месяцев она почувствовала не страх, а слабый, робкий интерес к тому, что будет дальше. И это чувство было почти забытым.
***
Загородный дом Михаила оказался не дворцом, но удивительно уютным, современным пространством в стиле минимализма с огромными панорамными окнами. Все было продумано для комфорта, но не для показухи. Домработница, немолодая, с умными добрыми глазами, представившаяся Марьей Ивановной, без лишних слов и удивленных взглядов провела их в две смежные комнаты с детскими кроватками и всем необходимым. «В ванной есть все для малышей, грелки, термометры. Если что — я в своем флигеле, звоните в колокольчик». Повар, суровый на вид мужчина, уже колдовал на кухне, и оттуда пахло чем-то домашним и согревающим.
Анна и Катя, оставшись одни, снова переглянулись.
— Сон? — спросила Катя, и ее лицо впервые растянулось в слабой, но искренней улыбке.
— Обязательно сон, — кивнула Анна. Она чувствовала, что падает с ног.
Они уложили детей и рухнули на кровати. Анна погрузилась в сон мгновенно, без сновидений, в глубокую, целительную пустоту. Она проснулась от тишины. Не той давящей тишины пустой квартиры, когда прислушиваешься к каждому шороху, ожидая возвращения мужа, а мирной, наполненной лишь потрескиванием поленьев в камине где-то в гостиной. За окном уже темнело. Первое января. День, который должен был быть дорогой в никуда, а теперь…
Она подошла к окну. Шел снег, крупный, пушистый. В свете уличных фонарей за домом угадывались очертания какого-то сооружения, от которого поднимался легкий пар. Бассейн.
Сережа кряхтел в кроватке. Анна взяла его на руки, проверяя подгузник. Он потянулся и улыбнулся ей своей беззубой, бессознательной улыбкой. И в этот момент что-то в ней дрогнуло и осыпалось, как старая штукатурка. Она не плакала. Она просто смотрела на него и понимала: она спасла его. Вынесла на мороз, но спасла от того, чтобы расти в атмосфере отвращения. Это было главное.
Раздался тихий стук. В дверь выглянула Катя.
— Проснулись? Марья Ивановна зовет ужинать. Михаил Сергеевич сказал, что если есть силы — присоединяйтесь. Не хотите — все принесут в комнаты.
Они решили выйти. Одеться было не во что, кроме своих поношенных вещей, но чувство стыда за свой внешний вид почему-то притупилось. В просторной столовой с длинным деревянным столом горели свечи. Михаил был уже там, в простых темных брюках и водолазке. Он встал, встречая их.
— Хорошо поспали? Дети?
— Спасибо, прекрасно, — сказала Анна, и это была не вежливость, а правда.
Ужин был неформальным и вкусным: томленая телятина с корнеплодами, салат из авокадо, теплый хлеб. Михаил поддерживал легкий разговор, спрашивая о вкусах детей, рассказывая забавные истории про Марью Ивановну, которая работала у него со времен основания первой мастерской. Он избегал личных тем, и это было огромным облегчением.
Когда подали чай и мармелад ручной работы, Катя не выдержала:
— Михаил Сергеевич, а чем вы вообще занимаетесь? Холдинг «Волга-Сталь» — это ведь про металл?
Он улыбнулся.
— Это про металл, да. Но это моя официальная, скучная ипостась. Та, что платит за этот дом и бассейн. А по призванию и образованию я фотограф.
Он произнес это так просто, что Анна даже не сразу поняла.
— Фотограф? Но холдинг…
— Управлять холдингом можно из кабинета и по видеосвязи. Особенно когда у тебя хорошая команда. А вот видеть мир через объектив… это моя отдушина. Страсть, которая не дает зачерстветь. Я специализируюсь на социальной и travel-фотографии. Мои работы публиковали, между прочим, — он назвал несколько уважаемых международных журналов.
Анна смотрела на него с новым интересом. Человек, способный оценить красоту мира, и человек, способный выстроить сталелитейный бизнес, — эти два образа не складывались воедино.
— Вы сейчас что-то снимаете? — спросила она.
— Всегда что-то снимаю, — он кивнул на телефон, лежащий рядом. — Но серьезный проект в разработке — о материнстве в разных культурах. Искаженном, настоящем, сложном, прекрасном.
Он помолчал, глядя на пламя свечи.
— Знаете, когда я потерял жену, я думал, что мир потерял цвета. Мне помогла именно фотография. Она заставила меня искать свет даже в самых темных местах. А сегодня, увидев вас двоих утром на вокзале… вы были самой живой, самой настоящей и самой сильной картиной, которую я видел за последние годы. Изможденные, напуганные, но не сломленные. Сжимающие свое самое дорогое. Это и есть та самая «сложная красота».
В комнате повисла тишина. Его слова не звучали как комплимент. Это была констатация факта. И в этой констатации Анна впервые за долгое время не чувствовала себя уродливой. Она чувствовала себя… замеченной. Не как объект отвращения, а как явление.
— Вы сказали про бассейн, — неожиданно для себя произнесла Катя. — Он… подогреваемый? Даже сейчас?
— Даже сейчас, — Михаил улыбнулся. — Вода +30, воздух, правда, прохладный. Но выйти из теплой воды в падающий снег — это совершенно волшебное ощущение. Сбрасывает всю шелуху. У меня есть купальники всех размеров, новые, Марья Ивановна запасает для гостей. И халаты. Если хотите — можем сходить. Детей Марья Ивановна посидит с ними, у нее внуков пятеро, она ас.
Предложение было настолько неожиданным и дерзким, что Анна и Катя снова переглянулись. И снова в их взгляде читалось одно: «А почему бы и нет?». Страх, стыд, неуверенность — все это осталось где-то там, в прошлой жизни. Здесь и сейчас был шанс на маленькое, настоящее чудо.
Через полчаса они стояли на краю огромного бассейна под открытым небом. Снег тихо падал в свете встроенной подсветки, таяя, едва касаясь поверхности воды, от которой действительно шел густой пар. Они были в простых, но удобных купальниках — Катя в слитном, Анна в танкини, который щедро прикрывал ее живот и бока. И это было неважно. Совершенно неважно.
— Заходите! — крикнул Михаил, который уже был в воде, делая неторопливые брассы. Он выглядел моложе, почти мальчишкой.
Продолжение здесь:
Нравится рассказ? Тогда порадуйте автора! Поблагодарите ДОНАТОМ за труд! Для этого нажмите на черный баннер ниже:
Друзья, мы рады, что вы с нами! С наступающим!)
Пожалуйста, оставьте пару слов нашему автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Виктория будет вне себя от счастья и внимания!
Можете скинуть ДОНАТ, нажав на кнопку ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера, крепкого здоровья и счастья, наши друзья!)