Двадцать девятое декабря. Утро началось с хрустального мороза за окном и сообщения от Андрея: «Есть предложение. Самый свежий снег, самая глубокая тишина и термос с лучшим чаем в городе. Хочу пригласить вас всех в лес. Набраться тишины перед праздничным грохотом».
Таня поинтересовалась у Любы, не слишком ли та слаба. Но сестра, напротив, загорелась.
— Я почти две недели смотрела на больничные стены! Мне нужен воздух. Хочу в лес! И хочу, наконец, вживую увидеть этого вашего волшебника из чайной.
Андрей приехал за ними уже подготовленным: на заднем сиденье лежали валенки на всякий случай, пледы и корзина. А еще там сидел Балбес! Улыбался своей доброй улыбкой и хлопал мохнатым хвостом по сидению.
Люба, укутанная в самый тёплый Танин пуховик, устроилась на пассажирском сиденье, а Таня с Ваней и Балбесом — сзади. Поначалу было немного стеснённо, но Люба, с её природной общительностью, быстро разговорила Андрея, расспрашивая о его чайной, о книгах, о Балбесе. И Таня, слушая их спокойный, доброжелательный диалог, чувствовала, как последние льдинки недоверия тают. Ей было радостно, что Андрей нашел общий язык с сестрой. Это как будто еще больше сближала и с Андреем и с Любой.
Город остался позади, уступив место белым полям, редким деревенькам, дымкам из труб, тянущимся в неподвижное бирюзовое небо. А потом начался лес. Тюменская тайга зимой — это величественное, молчаливое царство. Сосны и ели, одетые в тяжелые, нетронутые шубы снега, стояли как исполинские стражи. Снег под лучами низкого солнца искрился алмазной крошкой, и тишина была настолько абсолютной, что звенела в ушах. Они остановились на окраине старой лесной дороги, где снег лежал пушистым, нетронутым одеялом.
— Вот, — сказал Андрей, заглушив двигатель. И тишина нахлынула, мягкая и всепоглощающая. — Главная достопримечательность нашего края. Бесплатно.
Ваня с Балбесом первым выскочил из машины и замер, поражённый. Он никогда не видел такого огромного леса. Рядом с селом, где он жил у бабушки и дедушки, был редкий березовый лесок. А здесь мощь, бесконечность! Ваня просто стоял, запрокинув голову, впитывая масштаб.
Балбес же, напротив, тут же принялся прыгать по сугробам, оглядываясь на людей. Его счастливая морда говорила: «Эй, чего стоите, давайте бегать! Что с вас взять, двуногие, не понимаете вы своего счастья!»
Люба, опираясь на Андрея, выбралась наружу, глубоко вдохнула колючий морозный воздух и выдохнула долгим облаком.
— Боже, как же хорошо... Словно лёгкие промываются от больничного запаха.
Андрей раздал всем по горсти нежареных семечек и дроблёных орехов.
— Первое правило леса: нужно заплатить за вход. Птицам и белкам.
Он показал Ване, как нужно замереть, вытянув руку ладонью вверх, на которой лежали семечки. Мальчик стоял, не дыша. И случилось чудо. Сначала одна, потом ещё несколько синичек-пухляшек, ярких, как солнечные зайчики, вспорхнули с ветки и, не боясь, уселись к нему на пальцы, забирая семена. Ваня смотрел на крошечную птичку, сидящую у него на руке, с благоговением, будто держал драгоценный, живой самоцвет. В его глазах читался восторг.
— Вот, смотри, — тихо сказал Андрей, указывая на снег чуть поодаль. — Кто тут ходил?
Ваня осторожно, чтобы не спугнуть синиц, подошёл. На идеально белом снегу был отпечатан чёткий, изящный узор.
— Это заяц, — пояснил Андрей. — Он скакал здесь совсем недавно, на рассвете. Видишь, большие отпечатки задних лап впереди? Он так прыгает.
Для Вани это было открытием важнее любой книги. Следы! Невидимое существо оставило визитную карточку. Он пошёл по ним, как по карте сокровищ, пока цепочка не скрылась в густом ельнике. Потом нашёл следы птичьих лапок и что-то похожее на лисий след — Андрей подтвердил его догадку. Лес наполнился невидимой, но ощутимой жизнью.
Балбес тоже заинтересовался следами, жадно принюхиваясь к отпечаткам на снегу. Была бы его воля, он бы умчался в лес, но видя строгий взгляд Андрея, пес сдержался.
Люба, тем временем, устроилась на поваленном стволе огромной сосны, укутавшись пледом, и наблюдала за ними с мягкой улыбкой. Таня подошла к ней, протягивая термос.
— Как ты?
— Я в полном порядке. В смысле, тело немного болит, но душа… душа поёт. — Она сделала глоток горячего чая с имбирём и мёдом, приготовленным в термосе Андрея, и взглянула на сестру, мотнув головой в сторону Андрея. — Он — настоящий, Тань. Я чувствую людей. Он такой надежный. И смотрит на тебя так, будто ты самая редкая книга, которую он искал всю жизнь.
Таня покраснела и ничего не ответила, но сердце забилось чаще.
Позже, когда Люба осталась греться в машине, а Ваня с азартом первопроходца в компании Балбеса исследовал опушку в поисках новых следов, Таня и Андрей пошли неспешной тропой вглубь. Снег скрипел под ногами, единственный звук в мировой тишине. Солнце уже клонилось к верхушкам елей, окрашивая снег в нежно-розовый цвет.
— Спасибо, — тихо сказала Таня. — За всё. За сегодня. За эти две недели. Ты мне очень помог. И с Ваней, и вообще. Ты как якорь, который закрепил меня в этой волшебной зиме.
— Не за что, — он улыбнулся, и его дыхание превратилось в маленькое облачко. — Мне кажется, якорь — это ты. Все вы. Просто ты этого не замечала, пока тебя не выдернуло из привычной бухты.
Они шли молча ещё несколько минут. Потом Андрей остановился, глядя на закат сквозь ветви.
— Знаешь, когда ты впервые зашла с Ваней в мою чайную… ты была похожа на человека в скафандре. Очень компетентного, но абсолютно герметичного. И я видел, как этот скафандр дал трещину. Прямо у меня на глазах. Как ты увидела мою елку, потом — когда смеялась, вытирая мороженое у Вани со щеки. А потом мы везли ёлку и в приюте встретились. — Он посмотрел на неё, и в его карих глазах не было ничего, кроме искреннего восхищения. — Я наблюдал за этим преображением, как читают лучшую сказку. Самую честную. Не про внезапное волшебство, а про то, как лёд тает с души по капле, под лучами маленького солнышка. Вашего солнышка Вани.
Он кивнул в сторону Вани, который теперь пытался осторожно потрогать сосульку на ветке а Балбес тоже стоял, тыкаясь мордой ему в колено.
Таня слушала, и комок подступил к горлу. Её видели. Не её успехи, не её броню, а именно этот трудный, неловкий, прекрасный процесс оттаивания. И не осуждали, а восхищались им.
Она не нашла слов. Любые слова показались бы фальшивыми. Вместо этого она сняла свою толстую варежку, потом осторожно, будто боясь спугнуть, взяла его за руку. Он ответил крепким, тёплым пожатием. Их взгляды встретились, и в этой тишине, под сенью засыпающей тайги, было сказано всё, что нужно. Не нужно было торопиться. Пусть будущее придет своим чередом…
Они вернулись к машине, держась за руки, и разомкнули ладони только у самой двери. Люба, наблюдая из окна машины, многозначительно подмигнула Тане, та смущённо отвернулась, но улыбка не сходила с её лица.
Дорога домой была тихой и умиротворённой. Ваня в обнимку с Балбесом заснул почти сразу, утомлённый воздухом и впечатлениями. Люба дремала. Таня смотрела в окно на уплывающий в сумерках лес, на первые звёзды на тёмно-синем бархате неба. Она чувствовала в ладони остаточное тепло его руки. И в душе царила лесная тишина — глубокая, чистая, наполненная не пустотой, а ясным, светлым покоем. Как будто все тревоги, все обиды, весь городской шум остались где-то далеко позади, замещённые скрипом снега под ногами, доверчивой тяжестью синички на детской ладони и немым, честным диалогом взглядов. Она закрыла глаза. И впервые за много лет ей не хотелось никуда бежать. Ей хотелось просто быть. Здесь, с этими людьми, в этой тишине, которая была громче любых слов.
Продолжение следует...
Меня зовут Ольга Усачева, это 16 глава моей новой истории "Успеть до Нового года"
Как купить и прочитать мои книги целиком, не дожидаясь новой главы, смотрите здесь