– Поправляйся скорее, – всхлипнула девушка, разглядывая бледное лицо мужчины.
Анфиса сидела на жёстком пластиковом стуле у больничной кровати, подтянув колени к груди. В палате пахло лекарствами и хлоркой. За окном уже сгущались вечерние сумерки, а в комнате горел приглушённый свет прикроватной лампы, отбрасывая тёплые блики на бледное лицо Захара.
Он лежал, приподнятый на подушках, с загипсованной ногой, установленной на специальную подставку. Последние полчаса Захар без устали убеждал жену, что всё не так страшно. Говорил, что перелом – дело поправимое, что через пару месяцев он снова будет бегать, что не стоит из‑за этого переживать! Он старался улыбаться, шутить, даже пытался приподняться, чтобы показать, что чувствует себя отлично. Но Анфиса видела: за этой бравадой скрывается усталость и боль – не только физическая, но и душевная.
Она молча слушала его бодрые речи, разглядывая знакомые черты лица, каждую морщинку, каждый оттенок в глазах. И вдруг осознала – больше нельзя держать это в себе! Нельзя прятать за повседневными разговорами то, что на самом деле разрывает её изнутри.
Глубоко вздохнув, она выпрямилась, посмотрела на мужа и тихо, но отчётливо произнесла:
– Знаешь, я люблю тебя.
Голос её дрогнул на последнем слове, а глаза тут же наполнились слезами. Она пыталась сдержать их, сжимая пальцами край стула, но слёзы всё равно блестели, отражаясь в тусклом свете лампы. Взгляд Анфисы был таким искренним, таким полным нежности и тревоги, что Захар замер. Все его бодрые слова вдруг потеряли смысл, а напускная бодрость растаяла без следа.
Он смотрел на неё, и в его глазах вспыхнула трепетная надежда, смешанная с невыразимой нежностью. Но вместе с этим теплом в душе шевельнулось сомнение. Может, это просто реакция на его травму? Может, она говорит это лишь потому, что он в больнице, что выглядит слабым и беспомощным? Эти мысли заставили его сглотнуть и хрипло спросить:
– Ты ведь не просто пытаешься заставить меня замолчать? Чтобы я перестал говорить, что со мной всё в порядке?
Анфиса на мгновение замерла. Глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь в голосе, и, глядя ему прямо в глаза, раздельно произнесла:
– Я… люблю… тебя.
И тут слёзы, которые она так долго сдерживала, хлынули потоком. Они катились по её щекам, оставляя влажные дорожки, а она даже не пыталась их вытереть.
– Я долго об этом размышляла, – продолжила она, слегка заикаясь. – А сегодня утром, когда раздался тот ужасный звонок из больницы… Меня словно пронзило молнией! Я бросилась сюда, не помня себя, представляла самое страшное! Врач ничего конкретного не сказал, только что нужно делать снимки, ждать результатов... И в тот момент, пока я сидела в коридоре и ждала, я вдруг осознала, что я могу потерять тебя! Пусть даже это просто перелом, пусть врачи говорят, что всё заживёт, но в ту минуту мне показалось, что я могу лишиться самого дорогого в жизни! Эта мысль причинила мне невыносимую боль, я так испугалась…
– Анфиса… – только и смог произнести Захар.
Он медленно потянулся к ней – насколько позволяла поза и загипсованная нога – и осторожно взял её руку в свою. Тепло его ладони, лёгкое прикосновение пальцев словно дали ей разрешение не сдерживаться больше.
Анфиса не выдержала – громко всхлипнув, она наклонилась к нему и прижалась лбом к его плечу. Её плечи вздрагивали от рыданий, а он просто держал её за руку, время от времени поглаживая пальцы, позволяя выплакаться.
Захар чувствовал, как её рука дрожит в его ладони, как её тело содрогается от слёз, и сердце его сжималось от нежности и тревоги. Он больше не пытался убеждать её, что с ним всё в порядке. Сейчас это казалось неважным. Важнее было то, что она здесь, рядом, что её любовь – настоящая, глубокая, не зависящая от гипса, больничных стен или его попыток казаться сильным.
И в этом молчании, в этом простом прикосновении было больше искренности и любви, чем в любых словах.
Захар никогда не мог до конца поверить в своё счастье. Каждый раз, глядя на Анфису, он мысленно возвращался к тому дню, когда она сказала “да” – и до сих пор удивлялся, как это вообще стало возможным. Пять лет назад он взял в жёны самую удивительную девушку на свете, хотя прекрасно понимал, её сердце не принадлежало ему целиком. Анфиса согласилась выйти за него не из большой любви, а потому, что оказалась в безвыходной ситуации. Но даже это не могло омрачить его радости – он просто был рядом с ней, и это уже казалось чудом.
Они были знакомы с самого детства. Они жили в одном доме, на одной улице, ходили в одну школу. Захар помнил Анфису ещё маленькой девочкой – в то время ей было всего десять, когда он уезжал поступать в вуз. Тогда он воспринимал её как младшую сестрёнку: всегда приглядывал, защищал от дворовых мальчишек, угощал конфетами, когда случайно встречал на лестнице. Она звонко смеялась, называла его “Захарка” и бежала следом, пытаясь вовлечь в свои детские игры. Он добродушно улыбался, трепал её по волосам и шёл по своим делам, даже не подозревая, что годы спустя эта девочка займёт центральное место в его мыслях и жизни.
Время шло, оба росли, менялись, расходились по своим путям. Захар упорно учился, строил карьеру, обзаводился стабильностью – хорошая работа, стабильный доход, квартира в ипотеке. Всё складывалось так, как он и планировал. И когда через несколько лет он вернулся в родной город, в голове уже чётко оформилось намерение: признаться Анфисе в любви и предложить начать отношения. Он долго готовился к этому шагу, взвешивал каждое слово, представлял, как она отреагирует, гадал, есть ли у него шанс.
В тот день он купил огромный букет алых роз – пышных, свежих, с каплями воды на лепестках. Нёс их бережно, словно самое ценное, что у него есть. Сердце колотилось, ладони слегка вспотели, но он твёрдо шёл к её двери, повторяя про себя заготовленные фразы. Он хотел сказать, как долго думал о ней, как изменился его взгляд на неё за эти годы, как теперь видит в ней не просто подругу детства, а женщину, с которой хочет провести жизнь.
Но когда он наконец оказался у её квартиры и позвонил в дверь, всё пошло не по плану. На пороге появилась Анфиса – красивая, взволнованная, с горящими глазами. А за её спиной стоял молодой человек: высокий, уверенный, с улыбкой, которая явно нравилась ей. Анфиса, слегка смущаясь, представила его: “Это Саша. Мы собираемся пожениться”.
Захар стоял с букетом в руках и чувствовал, как внутри что‑то обрывается. Он опоздал. Слова застряли в горле, улыбка вышла натянутой. Он пробормотал что‑то невнятное про поздравление, передал цветы и поспешно ушёл, оставляя за спиной их счастливые лица и звонкий смех Анфисы…
**************
Захар мог бы попытаться разрушить их союз. У него были возможности! Он знал слабые места Саши, понимал, как легко того вывести из равновесия, да и поводов для конфликтов между влюблёнными хватало. Но каждый раз, когда в голове возникала мысль вмешаться, он останавливал себя.
Анфиса сияла от счастья. Она смотрела на Сашу так, как никогда не смотрела на Захара: с восторгом, с обожанием, с полной уверенностью, что перед ней – её судьба. Её улыбка стала другой – более открытой, более безмятежной. Она смеялась громче, двигалась легче, словно вся её жизнь вдруг наполнилась яркими красками.
И Захар не смог. Не смог стать тем, кто погасит этот свет в её глазах. Не смог взять на себя роль разрушителя её счастья – пусть даже это счастье казалось ему зыбким, ненадёжным. В конце концов, разве он имел право решать за неё? Если Анфиса выбрала Сашу – значит, так тому и быть.
Он смирился. Не в один день, конечно – это происходило постепенно, болезненно, как заживление глубокой раны. Сначала пытался убедить себя, что ничего не чувствует, потом – что со временем станет легче. А потом просто собрал вещи и снова уехал из родного города, стараясь возвращаться лишь по крайней необходимости.
Каждый визит давался нелегко. Проходя мимо кафе, где они когда‑то сидели вместе, или мимо парка, где гуляли в детстве, Захар невольно замедлял шаг. Ему было невыносимо видеть, как Анфиса счастлива с другим. Видеть, как она идёт под руку с Сашей, как тот обнимает её за плечи, как они вместе смеются над чем‑то своим, понятным только им двоим. Каждый такой случайный взгляд на их счастье оставлял в душе тяжёлый осадок, но Захар упорно держал дистанцию, не пытаясь ни заговорить, ни напомнить о себе.
При этом он не мог полностью отпустить ситуацию. Сам не понимая, зачем, Захар время от времени заглядывал на страницу Анфисы в соцсети. Просто открывал её профиль, просматривал новые посты, фотографии, короткие видео. Он не комментировал, не ставил лайки – только смотрел, пытаясь понять, как складывается её жизнь. Где‑то в глубине души теплилась глупая надежда: вдруг она о чём‑то пожалеет, вдруг поймёт, что ошиблась? Но каждый раз, листая её ленту, он видел лишь подтверждение того, что Анфиса по‑прежнему счастлива.
И всё же эта привычка оказалась не напрасной. Постепенно Захар начал замечать тревожные сигналы – сначала едва уловимые, потом всё более явные.
Первым звоночком стали её посты о семье. Анфиса, всегда такая ласковая с родителями, вдруг начала жаловаться подписчикам на непонимание со стороны родных. Она писала о том, как мама не принимает её выбор, как отец пытается диктовать условия, и что дома нет поддержки, только упрёки. Её тексты становились всё эмоциональнее, а тон – резче.
Мама Анфисы, женщина проницательная и чуткая, почти сразу почувствовала неладное в Саше. Она видела, как он ненавязчиво убеждает Анфису, что только он понимает её по‑настоящему, а семья – это прошлое, которое нужно оставить позади. Но Анфиса, увлечённая своими чувствами и ещё не набравшаяся жизненного опыта, не замечала этих манипуляций. Для неё всё выглядело иначе: она думала, что просто отстаивает своё право на счастье, что борется за свою любовь против непонимания близких.
Со временем эти конфликты стали серьёзнее. Анфиса всё чаще упоминала в постах, что дома ей некомфортно, что никто не хочет её слышать... Она начала проводить больше времени у Саши, постепенно отдаляясь от семьи. А тот, казалось, только поощрял подобное поведение.
Захар, наблюдая за этим со стороны, испытывал смешанные чувства. Ему было жаль Анфису, жаль её родителей… В то же время он понимал – вмешаться сейчас означало бы только усугубить ситуацию. Она не примет его помощь, не услышит его предостережений! Пока она верила Саше (а она верила ему безоговорочно) любые слова Захара прозвучали бы как попытка очернить её избранника.
И потому он продолжал молча наблюдать, надеясь, что рано или поздно Анфиса сама увидит правду…
*************************
Анфиса всё чаще проводила вечера за разговорами с подругами – или с теми, кого ещё недавно считала подругами. Сначала эти беседы казались обычными: лёгкий смех, шутки, обсуждение нарядов и планов на выходные. Но постепенно в разговорах стали проскальзывать фразы, которые раньше она никогда бы не произнесла.
Однажды, сидя в кафе за чашечкой чая, она небрежно обронила:
– Мой жених считает, что мне не нужно работать. Говорит, что хочет видеть меня бодрой и весёлой, а не уставшей от труда.
Подруга, помешивая ложечкой сахар, удивлённо подняла брови:
– Но тебе ведь всегда нравилось твоё дело. Ты же говорила, что в салоне тебя ценят…
Анфиса пожала плечами, стараясь выглядеть непринуждённо:
– Ну, Сашенька считает, что это лишнее. Он обеспечивает нас, а я могу заниматься домом, собой. Это же здорово, правда?
В другой раз разговор зашёл об учёбе. Одна из знакомых, недавно поступившая в университет, с воодушевлением рассказывала о лекциях и планах на будущее. Анфиса слушала, слегка улыбаясь, а потом вдруг сказала:
– Учёба такая скучная! Хорошо, что Сашеньке не нужна жена с дипломом. Образования из колледжа вполне достаточно. Я и так всё знаю, что нужно для жизни.
Знакомая замолчала, не зная, что ответить. А Анфиса поспешила добавить:
– Да и времени на учёбу нет. Столько всего нужно успеть по дому, да и Сашенька любит, когда я рядом.
Со временем она всё чаще жаловалась на родителей. В очередной встрече с подругой она, не скрывая раздражения, рассказывала:
– Мои родители вдруг решили, что могут указывать, как мне жить! Звонят, спрашивают, куда я пошла, что делаю. Будто я маленькая! Они не видят, что я уже взрослая и сама принимаю решения! Сашенька говорит, что это нормально – строить свою жизнь без чужого мнения.
Подруга осторожно заметила:
– Но они ведь переживают за тебя…
– Переживают? – перебила Анфиса. – Они просто не хотят, чтобы я была счастлива. Им важно, чтобы всё было по их правилам.
Постепенно круг её общения сужался. Те, кто пытался мягко возразить или вразумить, незаметно исчезали из её жизни. А те, кто оставался, всё чаще слышали от неё горькие выводы:
– С возрастом понимаешь, что настоящей дружбы не существует. Все ищут в тебе выгоду! Вот раньше я думала, что подруги – это на всю жизнь. А теперь вижу – стоит тебе стать счастливой, как сразу начинаются косые взгляды, завистливые разговоры.
Она не замечала, как сама отталкивает людей – тех, кто искренне хотел ей помочь. Для неё теперь существовали только свои и чужие. Своим был Сашенька, который всегда понимал её лучше всех. Чужими – все остальные, кто не разделял её взглядов.
За три года многое изменилось. Анфиса перестала ходить на работу – “чтобы не уставать и всегда быть бодрой и веселой”. Бросила учёбу – “потому что это не нужно”. Разорвала отношения с родителями – “они не уважают её выбор”. А друзья… друзья постепенно исчезли из её жизни – одни отступили, устав от постоянных жалоб, другие просто перестали звонить, чувствуя, что их присутствие больше не нужно.
Она осталась одна. Точнее, с человеком, который никогда не собирался жениться на ней. Сашенька продолжал жить как прежде – легко, без обязательств, время от времени напоминая, что она сама выбрала этот путь. А Анфиса, оглядываясь назад, уже не понимала, как оказалась в этой пустоте. Всё, что когда‑то составляло её жизнь – работа, учёба, семья, друзья – исчезло. И теперь у неё не было ничего, кроме зависимости от человека, которому она была нужна лишь до тех пор, пока играла отведённую ей роль.
Захар все же пытался предостеречь Анфису. Он подбирал слова осторожно, стараясь не звучать навязчиво, но и не умалчивать о том, что видел. В коротких сообщениях, в редких телефонных звонках он мягко указывал на тревожные знаки: на то, как она отдалилась от родных, как бросила учёбу, как всё чаще говорила только о Саше и его взглядах.
– Ты уверена, что это то, чего ты хочешь? – спрашивал он в одном из разговоров. – Может, стоит немного замедлиться и подумать?
Анфиса отвечала коротко, с ноткой раздражения:
– Захар, ты не понимаешь. Сашенька заботится обо мне. Он знает, как лучше.
Он пытался объяснить, что забота не должна лишать человека самостоятельности, что важно сохранять связи с близкими, не отказываться от своих целей. Но каждый раз его слова будто ударялись о невидимую стену. Анфиса не спорила яростно, не устраивала сцен – она просто отстранялась, отвечала односложно, а потом и вовсе перестала реагировать на сообщения…
*******************
Прошло пару лет. Жизнь Захара текла размеренно: работа, редкие встречи с друзьями, визиты к родителям. Своей семьи у него так и не появилось – он не спешил, присматривался, да и после истории с Анфисой как‑то неосознанно держал дистанцию с женщинами, боясь снова ввязаться в непростые отношения.
Под Новый год он приехал к родителям – традиция, которую он не пропускал ни при каких обстоятельствах. В доме всегда пахло мандаринами и хвоей, мама готовила любимые блюда, отец с улыбкой ворчал, что опять слишком много еды, но сам первым тянулся за пирожками. Захар чувствовал, как напряжение отпускает его, стоило переступить порог родного дома.
В канун праздника он вышел в ближайший магазин – нужно было докупить пару мелочей для праздничного стола. Декабрьский вечер был морозным, но не колючим; в воздухе кружились редкие снежинки, а улицы уже сияли новогодними гирляндами. Захар быстро купил то, что нужно, и направился обратно.
Подойдя к своему дому, он замер. На подоконнике в подъезде, съёжившись и обхватив колени, сидела Анфиса. Её плечи вздрагивали, а из глаз бесшумно катились слёзы. Рядом, на полу, стоял потрёпанный чемодан с оторванной ручкой, а рядом – переноска, из которой доносилось громкое, требовательное мяуканье кошки.
– Анфиса? Что ты тут делаешь? – растерянно спросил Захар, невольно замедляя шаг.
Захар не понимал, почему она сидит здесь, в подъезде его дома, в морозное утро 31 декабря. Он не знал, что ещё полгода назад родители Анфисы продали свою квартиру и переехали в другой город – к родственникам, пытаясь начать жизнь с чистого листа после всех семейных потрясений. Не знал, что Анфиса осталась без крыши над головой, потому что Саша, с которым она жила, накануне выставил её за дверь вместе с вещами и кошкой.
– Сижу, – с горечью усмехнулась она, глядя куда‑то в сторону. – А что мне ещё остаётся? Мне некуда идти.
Её голос звучал ровно, почти без эмоций, но в этой ровности было что‑то пугающее. Захар почувствовал, как внутри всё сжалось. Мужчина глубоко вдохнул, словно собираясь с силами, и решительно шагнул к Анфисе.
– Пойдём, – мягко сказал он, слегка касаясь её плеча. – Здесь холодно, да и сидеть на подоконнике в декабре, не самая разумная вещь.
Она не сопротивлялась. Поднялась, взяла чемодан и переноску, послушно пошла за ним. В лифте она стояла, опустив глаза, а кошка в переноске тихо замяукала, будто пытаясь привлечь внимание.
Дома Захар сразу провёл её в гостиную, усадил на мягкий диван, заботливо подложил под спину подушку. Потом быстро сходил на кухню, вернулся с кружкой горячего чая, поставил перед ней.
– Выпей. Тебе станет теплее.
Анфиса машинально обхватила кружку ладонями, но не притронулась к чаю. Молчала, глядя куда‑то перед собой. Захар сел напротив, внимательно посмотрел на неё и твёрдо сказал:
– Рассказывай. Всё рассказывай.
Александр бросил её – беременную, без денег, без жилья. Анфиса до последнего не верила, что такое возможно. Ещё вчера они вместе обсуждали, как обустроить детскую, выбирали имя, строили планы. А сегодня утром он собрал её вещи, бросил на стол несколько купюр и сказал: “Ты сама во всём виновата. Я не готов к такой жизни”.
Срок был не таким уж и большим – три с половиной месяца, но у девушки даже мысли не возникало “решить проблему”. Ей нужно было срочно решать, где жить, на что кормить себя и будущего ребёнка. Но все пути оказались закрыты...
Родители переехали в другой город ещё полгода назад, не оставив нового адреса – они устали от бесконечных проблем дочери и решили начать жизнь с чистого листа без неё. Подруги, которых она когда‑то оттолкнула, обвинив в зависти и непонимании, теперь не отвечали на звонки. А те немногие, кто всё же брал трубку, сухо говорили: “Прости, у нас свои заботы”.
И вот теперь Анфиса сидела на жёстком стуле в маленькой кухне Захара, обхватив себя руками. За окном медленно темнело, а в комнате горел тёплый свет настольной лампы. Она говорила тихо, прерываясь на всхлипы:
– Я не знаю, что делать, правда не знаю. Куда мне идти? Как жить? У меня нет работы, образование… сам знаешь. А Саша ещё и посмеялся, сказав, что я сама виновата. Если бы я была послушной, он бы так со мной не поступил…
Её голос дрожал, слёзы катились по бледным щекам, оставляя мокрые дорожки. Она не вытирала их – просто смотрела куда‑то в одну точку, будто не видя ничего вокруг.
Захар сидел напротив, молча слушая её рассказ. Он не перебивал, не пытался утешить пустыми фразами. Просто внимательно смотрел, впитывая каждое слово, каждую ноту отчаяния в её голосе. В груди тяжело стучало сердце – ему было больно видеть её такой: сломленной, потерянной, одинокой.
Наконец, Анфиса замолчала. Захар провёл рукой по лицу, словно отгоняя ненужные мысли, и глубоко вздохнул. Потом посмотрел ей прямо в глаза и решительно произнёс:
– Выходи за меня замуж. Ты знаешь, что я люблю тебя. Я сделаю всё, чтобы ты была счастлива.
Анфиса резко подняла голову, будто не веря своим ушам. На мгновение слёзы перестали течь, а взгляд стал осмысленным, удивлённым.
– Ты серьёзно? – её голос дрогнул. – Ты понимаешь, что предлагаешь? Я не могу ответить на твои чувства. И ещё этот ребёнок…
Она запнулась, не зная, как закончить фразу.
– Он будет моим, – твёрдо сказал Захар. – И моей любви хватит на вас обоих! Ты ни в чём не будешь нуждаться, обещаю.
Он говорил спокойно, уверенно, без тени сомнения. Его голос звучал так, будто он уже всё решил и теперь просто ставит её перед фактом.
– Однажды я уже согласилась на подобное, – в её голосе звучала горькая ирония. – И теперь расплачиваюсь за свою наивность.
Она опустила глаза, снова вспоминая, как верила Саше, как убеждала себя, что он – её судьба. Как отказывалась слушать предупреждения друзей и родных, думая, что знает лучше.
– Если захочешь, я найду тебе хорошую работу – у меня много связей, – продолжил Захар. – Куплю квартиру, открою счёт с запасом средств на непредвиденные случаи. Только согласись…
Он не обещал вечной любви или сказочного счастья. Он предлагал опору, стабильность, защиту. То, чего у неё не было уже давно.
Анфиса долго молчала. Смотрела на свои дрожащие руки, на кружку остывшего чая, на мягкий свет лампы. В голове крутилось множество вопросов, сомнений, страхов, но где‑то глубоко внутри зарождалась робкая надежда. Надежда на то, что, возможно, ещё не всё потеряно.
Наконец она подняла глаза на Захара. В её взгляде читалась усталость, но уже не безысходность.
– Хорошо, – тихо сказала она. – Я согласна.
********************
С тех пор минуло немало времени. Жизнь Анфисы и Захара постепенно наладилась, обрела устойчивый ритм, в котором нашлось место и заботе, и взаимному уважению, и тихому, тёплому счастью. Их брак сложился счастливо, хотя и не совсем традиционно: между ними не было пылкой влюблённости, с которой обычно начинаются истории о любви, но зато появилась прочная связь, основанная на доверии и поддержке.
Захар безмерно любил сына. С первых дней он взял на себя немало родительских обязанностей: вставал по ночам, менял подгузники, качал на руках, когда малыш не мог уснуть. Он с удовольствием проводил с ним время – гулял в парке, читал книжки, учил первым словам. Захар не стеснялся баловать ребёнка, но делал это разумно: покупал интересные игрушки, водил в зоопарк и на детские представления, следил, чтобы у мальчика было всё необходимое для развития. При этом он никогда не упускал возможности подчеркнуть: “Ты – наша радость. Мы с мамой очень тебя любим”.
Анфиса постепенно оттаивала. Первые месяцы после рождения ребёнка были непростыми: она всё ещё переживала из‑за прошлого, порой чувствовала вину перед сыном за то, что не смогла уберечь себя от ошибок. Но забота о малыше, спокойная уверенность Захара и его неизменная поддержка помогали ей возвращаться к жизни. После декрета она вышла на работу – Захар помог ей устроиться в компанию, где ценили её навыки. А через год поступила на заочное отделение вуза: давно мечтала получить высшее образование, но раньше всё как‑то не складывалось. Теперь у неё появились новые цели, а вместе с ними – ощущение, что она снова строит свою жизнь, а не просто плывёт по течению.
Жизнь текла спокойно и размеренно. По выходным они вместе гуляли с сыном, ездили к родителям Захара, готовили что‑нибудь вкусное по выходным. Анфиса научилась радоваться простым вещам: утреннему кофе на кухне, смеху ребёнка, вечерним разговорам с Захаром о планах на будущее. Она всё ещё не могла сказать, что любит его так, как любят в романтических фильмах, но чувствовала глубокую благодарность и привязанность – и это тоже было настоящим, тёплым, живым.
А потом случилась авария. Захар ехал вечером домой после работы, когда на перекрёстке в его машину врезался лихач на спортивном авто. Удар был сильным: автомобиль Захара получил серьёзные повреждения, капот всмятку, лобовое стекло треснуло, двери покорежило. Сам он, к счастью, отделался переломом ноги – врачи сказали, что повезло: если бы не сработавшие подушки безопасности, последствия могли быть куда серьёзнее.
В больнице он лежал с загипсованной ногой, слегка ошарашенный, но в целом спокойный. Переживал больше не за себя, а за то, как Анфиса и сын справятся без него хотя бы пару недель. Когда она пришла к нему в палату, он попытался улыбнуться:
– Ну вот, испортил планы на выходные. Прости.
Анфиса молча подошла к кровати, села рядом, взяла его руку в свои. Её глаза были полны тревоги, но голос звучал твёрдо:
– Главное, что ты жив. Остальное – ерунда.
И тогда она сказала то, чего он ждал долгие годы. Негромко, почти шёпотом, глядя ему прямо в глаза:
– Я люблю тебя.
Эти слова прозвучали так просто, так естественно, что у Захара на мгновение перехватило дыхание. Он не стал переспрашивать, не стал искать в её взгляде сомнения – он просто поверил. И почувствовал, как внутри разливается тепло, вытесняя последние остатки боли и тревоги.
– Спасибо, – тихо ответил он, сжимая её пальцы. – Это стоило любой боли.
Он знал, что скоро встанет на ноги. Гипс снимут, он пройдёт реабилитацию, снова начнёт ходить без опоры. А потом – потом он отвезёт Анфису в какое‑нибудь волшебное место, где они вновь сыграют свадьбу. На этот раз – по‑настоящему, с гостями, цветами, смехом и слезами радости. С клятвами, которые будут не просто словами, а отражением того, что уже живёт в их сердцах…