Зиму спустя
Вода накрыла меня с головой, поглотила, утянула в свою темную глубину, и на мгновение время остановилось. Смолкли все звуки, белый свет померк, будто бы я внезапно оглох и ослеп. Это было прекрасно, но пугающе. Переждав до тех пор, покуда терпело сердце, я рванулся ввысь, к светлеющей поверхности реки, и с плеском вынырнул наружу, фыркая и жадно хватая ртом свежий воздух.
Река была дюже глубока посреди тихой заводи. Я любил купаться именно здесь, потому как это место напоминало мне о родной деревне и знакомых сызмальства берегах. Прошлое перестало докучать горькими воспоминаниями, но кое-что из прежней жизни я не желал забывать. То, что продолжало тянуть меня за душу, невзирая ни на что…
Темная речная вода неохотно отпустила меня с глубины, продолжая обнимать за плечи. Подплыв ближе к мосткам, я схватился за тугой жгут русалочьего цветка и с силой потянул стебель, вырвав его с корнем.
«Надобно было с ножом нырять! – промелькнуло у меня в голове. – Дед Прозор сказывает, негоже эдак с одолень-травой поступать… ну, что поделаешь… в иной раз буду разумнее!»
Выбравшись на берег, я натянул на себя одежу и присел в сторонке, занявшись цветком. Стебель пришлось срезать, а белую звездочку цветка я зажал в ладонях. Сомкнув веки, поднес ладони к губам и нашептал те заветные слова, о коих мне сказывал чародей. Пальцы мои обжег невидимый огонь, задрожавший и на нежных лепестках. В мгновение ока цветок иссох, и я, отыскав в охотничьем мешке кусок тряпицы, бережно завернул в него сухоцвет.
- Вот и славно… теперь Борислав получит от меня оберег… пущай охраняет его от бед в походах и в дорогах дальних…
Поднявшись на ноги, я собрал вещи и зашагал едва различимой тропинкой к лесной поляне, на которой в полдень мы условились свидеться с Бориславом.
Минула целая зима, отзвенела весна, и подоспело красное лето, а я до сей поры не ведал, что творится на заставе. Дед Прозор сдержал свое обещание: он отправил Русая к Бориславу с весточкой. На мое недоумение старик отвечал:
- Чему дивишься? Русай уж не единожды на заставе бывал… сыщет кого надобно, не сомневайся! Он его к тебе и приведет… а приведет на лесную поляну, где мы с тобою первоцветы собирали! Там со своим ратником и свидишься – завтра, в полдень…
- Пошто ж непременно в полдень? Али наверняка ты ведаешь, когда Борислав придет?
Дед Прозор усмехнулся:
- Провидец я, али позабыл? К полудню пожалуют… ну, коли не к полудню, то сразу после полудня… с утра ступай туда да ожидай…
- Добро! Благодарствую, дед!
Я с теплотой коснулся плеча старика. Тот, покряхтев, вопросил:
- Оберег-то для ратника состряпаешь? Когда я тебя минувшим летом на заставу провожал, то одолень-траву ты за пазухой унес с собою! Я уж тебе сказывал словечки особые, кои пригодиться могут…
- Помню! – тряхнул головой я. – А нешто и у меня это выйдет?
- А пошто бы и нет? – хитро взглянул на меня дед Прозор. – Ты уж премудрости многие постиг… самое главное-то еще впереди, однако ж оберег для человека доброго состряпать тебе по силам…
- Да я… я с радостью! Токмо как узнаю, все ли ладно я сделал?
- А ты самолично это узреешь. Коли верные слова молвишь да силушкой своей чародейской с цветком поделишься, он вмиг в сухоцвет превратится! Таковой сухоцвет ратнику твоему под сердцем носить будет надобно, и тогда худого с ним ни в одном бою не случится… покуда не утеряет он свой оберег… али еще чего…
- Ох, взаправду, дед Прозор! – воодушевился я. – Испробую силы свои! Пойду утром на реку, одолень-траву сорву и все сделаю, как ты велел! Пущай Борислав добрым словом меня поминает… ведь когда свидимся в иной раз, никому не ведомо…
И вот на другое утро я уже шагал по тайной тропке к далекой поляне, где мне предстояла столь волнительная и долгожданная встреча. Солнечные лучи, проникая сквозь кроны деревьев, золотом блистали на лесном ковре из зеленого мха и сочных трав. По обеим сторонам тропки тянулись заросли черницы*, пестреющие россыпью круглых спелых ягод. В любое иное время я не сдержался бы и непременно остановился, дабы полакомиться лесными дарами, но нынче душевное волнение брало верх надо всеми остальными чувствами и желаниями.
Мне припомнились слова деда Прозора, которые он произнес, когда мы бродили давеча по лесу:
«А это – молодильные ягоды, Велимир! Дюже как на пользу идет всякий день летом по пригоршне эдаких ягод съедать…»
Я добрался до поляны, когда солнце еще не засветило прямо в макушку, и, бросив охотничий мешок, раскинулся в высокой траве, с наслаждением вдыхая пряные запахи.
Глядя в высокое голубое небо, я вспоминал о той ночи, когда мы с Бориславом и остальными дружинными простились в лесу. Сколько всего случилось за минувшее время! Всего я не мог рассказать Бориславу, но и половины было бы довольно, дабы знатно его подивить! Я страшился лишь одного: того, что он мог не получить весточки от Русая… но время шло, и вот, в лесу неподалеку я услыхал треск сучьев под чьими-то ногами.
«Дюже славно, что нынче мой слух обострился!» - помыслил я и вскочил на ноги.
Через несколько мгновений на поляне показался Русай. Он метнулся ко мне, и я привычно потрепал его по мохнатой холке:
- Русай… рад я тебе… ты привел Борислава?
Не поспел я договорить, как из тенистых зарослей показалась статная фигура новгородца. Он замер на месте, впившись в меня взглядом, а затем мы бросились навстречу друг другу.
- Велимир?! Живой! Друже!
- Борислав!
Крепкие объятия сменились слезами радости, которые мы оба пытались скрыть, старательно пряча глаза. Наконец, он проговорил:
- Присядем, что ли?
Растянувшись на траве, мы некоторое время молчали от переизбытка чувств. Наконец, Борислав не выдержал:
- Русай когда явился нынче на рассвете, я аж дар речи потерял! Сам-то я поднялся-то до́ свету, будто что меня толкнуло. Ну, пошел на двор, воздуха свежего глотнуть, а там – туманом все белым застелено. Покуда возле колодца возился, глядь – а поодаль, шагах в десяти, Русай стоит! Ну, надобно молвить, от неожиданности я аж крякнул. А волк-то подошел ко мне, в глаза заглянул – аки человек, клянусь! В дрожь меня невольно бросило. Я припомнил, что ты тогда в лесу будто с разумным существом с ним беседовал. Словно не дикий зверь это был перед тобою, а пес привратный! Ну, отважился и я: рукою огладил его по холке… и тут, веришь ли, все сразу смекнул: что это ты мне весточку о себе послал, и что Русай за мною явился! Ну, я – к Тешате, благо, что знакома была ему вся эта история со знахарем. Само собою, ничего лишнего я ему не сказывал – ни про чародейство, ни про то, что Русай мне дорогу указывать станет. Добро, хоть Тешата упираться не стал – отпустил меня с заставы, коня дал. Верхом я добрался до лесу, оставил коня на опушке, и – к тебе бегом! А Русай-то лихо от заставы в лес припустил! Я едва поспевал за ним! Уморился… нешто старею?!
Дружинный выдохнул после долгой речи и усмехнулся, но в глазах его я прочел затаенную тревогу.
- Будет тебе, Борислав! Ты еще крепок, пошто на себя грешишь? А Русай и впрямь бежит быстро… в ту ночь недостало мне сил до избушки деда Прозора добраться…
- И что же?! Что с тобою сталось?!
- Как видишь, жив-здоров! Послал я Русая за хозяином, тот его и привел… на волокушах дед Прозор меня до избушки дотащил…
- Ох ты… и сдюжил дед?! – поднял брови дружинный.
- Сдюжил… забываешь ты, Борислав, что он – не простой старик, а чародей!
- И впрямь… ну, сказывай же скорее, как исцелил тебя дед Прозор да всю ли премудрость ты у него перенял?
- Погоди. Сначала ты мне о зиме минувшей поведай. Что на заставе тогда случилось? Ливонцы-то, поди, более не совались?
- Не совались, - кивнул Борислав. – А случилось тогда нечто невероятное и страшное, Велимир…
- Волки иноверцев подрали? – усмехнулся я.
- Да, а тебе откудова это известно? Впрочем, пошто я вопрошаю! Тебе ведь чародей наверняка все рассказал! Я-то тогда сразу смекнул, что дело нечисто. А произошло все на другую ночь после того, как тебя мы в лесу оставили. Места я себе не находил – все мыслил, жив ли ты, и добрел ли до избушки деда Прозора. Совесть меня грызла, что не следовало тебя посреди леса бросать! Порывался я сызнова в лес податься да следы твои сыскать, но тут иная беда приключилась. Донесли нам дозорные со стен заставы, что волчьи стаи по полю рыщут. Мол, нападают они на ливонцев да дерут их насмерть…
Я присвистнул:
- То еще, вестимо, было зрелище…
- А то! Ну, князь самолично на стену поднялся и воочию узрел, сколь кровавая бойня развернулась на поле! То были огромные волки, Велимир! Ливонцы, само собой, пытались отбиться, да где там! Страшно все это было, положа руку на́ сердце… уж на что я духом крепок, а и то меня проняло… поутру, как светать стало, мы дружно вздрогнули, глянув со стен заставы. Все поле перед нами телами было усеяно… багровым оно казалось – то снег пропитался вражьей кровью… стал Святослав Ярославич отряд снаряжать, дабы объехать округу да оглядеться, остался ли кто живой. Но в живых, Велимир, там никого не осталось… искалеченные тела перед нами лежали – разодранные, с отгрызенными конечностями, с порванными глотками… таковой жути, друже, я на поле брани прежде не видывал… потолковал я с князем и всеми своими догадками с ним поделился.
- И что же Святослав Ярославич?
- Нахмурился он и долго молчал – вестимо, думу крепкую думал. А после хлопнул меня по плечу и сказал: «Что ж, Борислав! Нынче волки эти сослужили нам добрую службу! Однако ж простой народ узреть подобное не должен. Да и никто другой, окромя тех людей, кто был на заставе. Чую, со дня на день подоспеет подмога к нам из Новгорода, так к тому времени нам надлежит это поле мертвецов расчистить. Ступай! Я покамест дам наказ сотенному и воеводам, и никому о своих догадках не сказывай! Ну, ступай!»
- Вот это да, - выдохнул я с изумлением, - вот это дед Прозор постарался! Это он ведь волков наслал на ливонцев, Борислав!
- Я так и мыслил. За то поклон ему от нас нижайший и долгая лета! Чародей твой не просто заставу спас: он во́рога, думается мне, на долгий срок утихиморить сумел! Ни одного из них в живых не осталось, а ежели и оставались, так волки явно далеко уйти им не дали… так-то…
Дружинный смолк, глядя в бездонное голубое небо. Солнце уже перевалило за полдня, а мы с Бориславом еще не сказали друг другу самого важного. Это чуял он, об этом мыслил и я. Мне пришлось начать первым:
- От души я рад, что застава выстояла! А что с лекарями? Сорока с Суханом не пострадали?
- Куда им! – хмыкнул Борислав. – Живехоньки… за минувшее время к нам ни одна чужеземная нечисть не сунулась… вот как дед Прозор твой их всех распугал!
Я невольно улыбнулся.
- А про Сбыслава не слыхал? Это тот паренек-древодел из Залесья, о коем я тебе сказывал.
- Сынок деда, что тебя дюже крепким хмельным медом снабдил?
- Угу.
- Кажись, восвояси он отправился! Аккурат по весне…
- Ну и добро, - с облегчением тряхнул головой я. – Хоть бы пожил еще дед Семовит… тосковал он по сыну – ох, тосковал…
- Чего не ведаю, того не ведаю. Но, даст Бог, поживет еще старичок на радостях-то, что сын воротился…
- Борислав! Дурно али хорошо про меня на заставе сказывают?
- Пошто ж дурно? – отозвался дружинный. – Как и велено было князем, все почитают, что у знахаря лесного ты обретаешься. Вопрошали, само собой, куда делся, мол, Велимир, да как эдак вышло, но лишнего я не выдал, не пужайся. То, что князь сам повелел тебя спасти, об этом многие ведают. А дальше ко мне с расспросами не совались… некоторые мыслят, что и вовсе помер ты!
Он невесело усмехнулся, а я проговорил:
- А ведь правда это, Борислав! Скоро я и впрямь перестану быть человеком…
- Чего? – дружинный уставился на меня в недоумении. – Что же с тобою будет? В зверя какого оборотишься?
Он зычно рассмеялся, но смех его вышел натянутым, невеселым.
- То, что я скажу, может показаться небылицей али ложью, но, поверь мне, это чистая правда! Скоро мы с дедом Прозором проведем особый обряд… тайный обряд… через который я стану истинным чародеем… я переменюсь и душою, и, может статься, телом…
- Это как же так? – не смекал Борислав.
- Всего открывать я тебе не вправе… просто уразумей, что нынче ты видишь меня таковым в последний раз…
- Да как же, друже! Сказывай, чего с тобою станется-то?! Чай, не помрешь от заговоров старика-то?!
- Тело мое будет живо, - криво ухмыльнулся я. – А вот все существо преисполнится силы особой! Сам я не ведаю, как это будет, Борислав… не пытай ты меня… но я вот что сказать хотел: коли случай подоспеет, свидимся еще с тобою! Ежели стану истинным чародеем, сумею и весточку о себе послать каким угодно образом…
Дружинный покачал головой:
- Ну, дела… Велимир, положа руку на́ сердце, ты меня пужаешь! Пошто ж сказываешь, что человеком перестанешь быть?
- Так мне дед Прозор говаривал… остальное – тайна особая, которую простому человеку открывать не положено…
- Вот оно, значится, как, - вздохнул Борислав. – Что ж, ежели это твоя судьба – прими ее, друже, и не отвергай дара! Чему быть, того не миновать… старик спас тебя от погибели, и, вестимо, так было предначертано! Значится, предначертано тебе и стать чародеем…
Долгое время мы после этого молчали, покуда на солнце не набежала туча, и тогда цветущую поляну поглотила тень. Я нехотя поднялся на ноги; Борислав сделал то же самое.
- Вестимо, мне пора, - проговорил он. – Иначе не поспею добраться до заставы засветло… заплутаю еще, неровен час…
- Не заплутаешь! – пообещал я и кликнул Русая. – Он выведет тебя из лесу. Так, Русай?
Пара песочно-желтых глаз возникла передо мною, и наши взгляды встретились. Затем волк потянул носом воздух и, развернувшись, потрусил к краю поляны.
- Погоди, Русай! – остановил я его. – Обожди малость. Вот, Борислав… возьми это и храни под сердцем: тогда ни в битвах, ни на дорогах дальних беды с тобою не случится!
Я вытащил из-за пазухи сухоцвет, завернутый в тряпицу, и протянул дружинному.
- Что это? – изумился он.
- Это одолень-трава. Я сделал для тебя оберег, Борислав. Храни его у себя! Спрячь в холщовый мешочек и носи за пазухой…
- И впрямь оберег? Благодарствую, друже! Буду беречь его как зеницу ока!
Мы обнялись, и в то мгновение мне почудилось, что прежней жизни уже не будет.
- Прощай, Борислав…
- Рано покамест прощаться! – возразил дружинный. – Пути наши разошлись, но другом я тебя, как и прежде, стану почитать! Пришли весточку о себе, когда все свершится! Даже ежели нам нельзя будет свидеться, я хотя бы успокою душу тем, что ты жив и здоров!
- Добро, - кивнул я. – Так и поступим…
Мы разошлись в разные стороны, простившись на лесной поляне, и каждый уносил с собою в сердце что-то свое. Борислав возвращался на заставу, к привычной жизни, с оберегом за пазухой и верой в светлый грядущий день. Я же спешил в избушку деда Прозора, дабы начать готовиться к тому, что было мне предначертано.
До Ночи кровавой луны оставалось не больше седмицы, и времени на пустые сожаления попросту не было. Я шел навстречу своей судьбе с затаенным страхом в душе и сладкой дрожью нетерпения. Что ожидало меня впереди, я не ведал, но чуял всем сердцем приближение чего-то большого и необыкновенного.
*Черница, чернега, чернижник – устаревшие названия черники.
Дорогие читатели! Следующая глава будет заключительной в книге "Медвежья кровь". Она выйдет по плану, 30 декабря! После этого нас ждет новогодний перерыв, но я постараюсь порадовать небольшой зимней историей. Начало публикации новой книги о жизни Велимира планируется уже в Новом году! Надеюсь, будете ждать! Ваш автор❤️
Назад или Читать заключительную главу 107. Обретение (выйдет 30 января)
Поддержать автора: https://dzen.ru/literpiter?donate=true