Елена смотрела на киш с лососем и шпинатом, как художник смотрит на только что законченное полотно. Золотистая корочка из песочного теста ещё слегка подрагивала от жара духовки, а аромат сливок, мускатного ореха и рыбы заполнял маленькую кухню сталинской трешки, вытесняя затхлый запах старых обоев и валерьянки.
Это был её манифест. Её заявление о правах. Прошел месяц с тех пор, как они с Игорем переехали к его матери, Галине Петровне, чтобы «подкопить на ипотеку». Месяц холодной войны, где оружием служили не пули, а неправильно поставленные чашки и переложенные полотенца.
Дверь в кухню открылась бесшумно. Галина Петровна, женщина с осанкой отставного полковника и прической, залакированной до состояния пуленепробиваемого шлема, вплыла в помещение. Её взгляд, способный заморозить кипящий бульон, скользнул по столу и остановился на пироге.
— Ужин готов, Галина Петровна, — улыбнулась Лена, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Французский киш. Игорь такое обожает.
Свекровь подошла ближе. Она не наклонилась, чтобы понюхать, не взяла нож, чтобы проверить пропеклось ли тесто. Она просто смотрела на открытый пирог с выражением брезгливого недоумения, словно Лена подала к столу жареную крысу.
— Рыба? — сухо спросила Галина Петровна.
— Семга. И шпинат со сливками.
— С молоком, значит, рыбу мешала. И яйцами залила.
Галина Петровна взяла тарелку с пирогом. Лена затаила дыхание, ожидая, что сейчас её труд поставят в центр стола. Но рука свекрови, тяжелая и уверенная, двинулась в другую сторону.
К мусорному ведру.
— У нас так не принято, — заявила свекровь, переворачивая тарелку.
Лена услышала влажный, чавкающий звук, с которым её французский шедевр встретился с картофельными очистками и спитым чаем.
— Что вы... — Лена задохнулась от возмущения, чувствуя, как к горлу подкатывает горячий ком. — Что вы делаете?!
Галина Петровна отряхнула руки, словно коснулась чего-то грязного, и повернулась к невестке. В её глазах не было злобы — только железобетонная уверенность в своей правоте.
— Я спасаю желудок своего сына, милочка. Рыба с молоком — это расстройство кишечника. А у Игоря слабый ЖКТ с детства. Я не позволю травить его твоими модными экспериментами.
Она подошла к плите, отодвинула Лену бедром — движение было отработано годами очередей в советских магазинах — и зажгла конфорку под огромной, покрытой нагаром кастрюлей.
— Будет щи. Суточные. На мозговой косточке. Как он любит.
В этот момент в прихожей хлопнула дверь.
— Девочки, я дома! Чем так вкусно пахнет?
На кухню заглянул Игорь. Уставший, в расстегнутом пальто, он улыбался той блаженной улыбкой мужчины, который уверен, что домашний уют создается сам по себе, магическим образом. Он втянул носом воздух.
— О, выпечкой пахло? Или мне показалось?
Лена открыла рот, чтобы закричать, чтобы показать пальцем на мусорное ведро, где погибал её ужин, чтобы потребовать справедливости. Но она встретилась взглядом с Галиной Петровной. Свекровь стояла спокойно, с половником в руке, как часовой на посту. В её взгляде читалось: «Пожалуйся. Устрой истерику. Докажи ему, что ты истеричка, а я — заботливая мать».
Это была ловушка.
— Тебе показалось, дорогой, — мягко сказала Галина Петровна, не сводя глаз с невестки. — Леночка пыталась что-то испечь, но у неё... подгорело. Пришлось выбросить, чтобы не было запаха гари. Садись, я налью щей.
Игорь чмокнул жену в бледную щеку.
— Ну, ничего, Лен. Бывает. Мамины щи все равно лучше всего на свете.
Лена молча вышла из кухни.
В ту ночь она не спала. Она лежала и слушала, как на кухне капает кран — еще один символ власти Галины Петровны, которая запрещала чинить его «каким-то там мастерам», потому что «дед сам все делал, и Игорь должен научиться».
Война была объявлена. До этого момента Лена пыталась быть хорошей. Она пыталась понравиться. Она учила рецепты, она мыла полы именно тем средством, которое одобряла «мама», она терпела советы о том, как правильно гладить рубашки (оказывается, воротничок нужно гладить трижды, читая молитву, иначе карьера мужа не пойдет).
Но мусорное ведро стало точкой невозврата.
Утром Лена встала раньше обычного. Галина Петровна, по своему обыкновению, уже гремела на кухне в шесть утра, считая, что сон после рассвета — это признак морального разложения.
— Доброе утро, Галина Петровна, — сказала Лена, входя в кухню. Она была одета не в халат, а в аккуратные джинсы и рубашку. Волосы собраны в тугой хвост.
— Проснулась, соня? — буркнула свекровь, нарезая батон ломтями толщиной с кирпич. — Яйца будешь? Или опять что-то свое, «французское»?
Лена подошла к столу. Она взяла нож. Галина Петровна напряглась, но Лена лишь взяла яблоко из вазы.
— Я подумала над вашими словами, Галина Петровна.
— Над какими именно? Я много мудрого говорю, всего не упомнишь.
— Насчет того, что у вас так не принято.
Лена откусила яблоко с громким хрустом.
— Вы совершенно правы. Двум хозяйкам на одной кухне тесно, если они готовят по-разному. Поэтому я решила учиться у вас.
Свекровь замерла с ножом в руке. Это было не то, чего она ожидала. Она ждала обиды, бойкота, слез, жалоб Игорю. Покорность? Это было подозрительно, но лестно.
— И правильно, — настороженно произнесла Галина Петровна. — Опыт не пропьешь.
— Именно. Я хочу знать всё. Как вы солите, как режете, сколько минут варите. Я буду записывать.
Лена достала из кармана маленький блокнот и ручку.
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас. Вы же делаете гренки? Покажите, как правильно.
Галина Петровна расправила плечи. Власть — наркотик посильнее сахара. Возможность поучать была для неё слаще меда.
— Ну смотри, бестолочь. Масла на сковороду надо лить много, чтобы хлеб пропитался. Игорь любит жирненькое...
Лена смотрела внимательно. Она записывала. Но не рецепт гренок.
В её блокноте, скрытом от глаз свекрови ладонью, появлялись совсем другие заметки:
1. Г.П. использует сливочное масло 82%, но хранит его в тепле — оно прогоркает.
2. Г.П. не моет яйца перед разбивкой. Сальмонелла — наш друг?
3. Жарит на смеси маргарина и подсолнечного масла. Трансжиры.
4. Самое главное: она никогда не пробует еду в процессе. Она готовит по памяти, которой уже лет сорок.
— Вы так щедро льете масло, Галина Петровна, — восхищенно сказала Лена. — Игорь поэтому так поправился за последний месяц? От хорошей жизни?
Глаза свекрови сузились.
— Мужчина должен быть в теле. Худой мужик — это либо больной, либо злой.
— Согласна, — кивнула Лена. — Абсолютно согласна.
Она захлопнула блокнот. План начал формироваться. Галина Петровна была уверена, что её кухня — это неприступная крепость консерватизма и традиций. Она не знала одного: традиции имеют свойство устаревать, а организмы — изнашиваться.
Свекровь победила в битве за киш. Но войну выиграет тот, кто контролирует не плиту, а последствия.
— Галина Петровна, а давайте сегодня ужин приготовлю я? — предложила Лена, невинно хлопая ресницами. — Строго под вашим руководством. Исключительно по вашим рецептам. Котлеты с пюре?
Свекровь хмыкнула, переворачивая шкварчащий хлеб.
— Попробуй. Но если испортишь продукты — вычту из твоих карманных денег.
— Конечно. Никакой самодеятельности. Только классика.
Лена улыбнулась. У неё в сумочке лежала баночка со специями, о существовании которых Галина Петровна даже не подозревала. Называлась она невинно, но эффект обещала потрясающий. Нет, не яд. Лена чтила Уголовный кодекс. Но ведь кулинария — это химия. А химия способна менять состояния веществ. И людей.
«У нас так не принято», — эхом отозвалось в голове Лены.
Ну что ж. Придется ввести новые обычаи.
Среда началась со звука, который Лена ненавидела больше всего на свете: скрежета старой советской мясорубки. Этот чугунный монстр, привинченный к столешнице так намертво, что казался частью несущей конструкции дома, перемалывал не только жилистую говядину, но и остатки Лениного спокойствия.
— Хлеба больше клади! — командовала Галина Петровна, нависая над плечом невестки, как коршун над добычей. — Мясо нынче дорогое, а хлеб дает сочность. И лука! Чтобы слезы текли!
Лена кивала, методично проталкивая в жерло куски батона, вымоченного в молоке. Она играла роль послушной послушницы идеально.
— Конечно, Галина Петровна. Как скажете.
Но пока свекровь отвлеклась на телевизор, где в очередном ток-шоу выясняли ДНК какой-то знаменитости, Лена совершила первое тактическое движение. Она не стала класть в фарш прогорклый жир, который Галина Петровна бережно хранила в баночке из-под майонеза «на черный день». Вместо этого она незаметно добавила в миску ложку ледяной воды и щепотку сахара. Старый поварской трюк: вода дает пышность, сахар усиливает вкус мяса, работая как натуральный усилитель вкуса.
— Ты мешаешь вяло, — прокомментировала свекровь, возвращаясь во время рекламы. — Дай сюда.
Галина Петровна погрузила руки в фарш, сминая его с агрессией, достойной боксера-тяжеловеса.
— Вот так надо! Чтобы структура была!
Лена вытерла руки полотенцем и смиренно отошла.
— Вы правы, у меня так сил не хватит.
Вечером, когда котлеты скворчали на сковороде, заливая кухню запахом жареного лука, вернулся Игорь. Он сел за стол, привычно потирая живот. Галина Петровна торжественно водрузила перед ним тарелку с тремя огромными, чуть подгоревшими по краям (фирменный стиль) котлетами и горой сероватого пюре.
Игорь отрезал кусочек, отправил в рот и замер.
Галина Петровна ждала привычного бурчания или молчаливого поглощения. Лена смотрела в свою тарелку, считая про себя до трех.
— М-м-м... — протянул Игорь, и его глаза расширились. — Мам, слушай... Ты что-то поменяла?
— Ничего я не меняла, — насторожилась свекровь. — Рецепт моей бабушки.
— Просто они сегодня... какие-то особенно сочные. Прямо тают. И вкус такой... насыщенный. Никогда такие вкусные не получались. Ты превзошла саму себя!
Галина Петровна моргнула. Она сама еще не пробовала. Она отщипнула кусочек от своей котлеты, пожевала. Вкус был знакомый, но... другой. Глубже. Ярче. Мясо чувствовалось мясом, а не хлебной замазкой, хотя хлеба было столько же. Свекровь бросила подозрительный взгляд на Лену.
Невестка сидела с видом ангела, впервые попавшего на землю.
— Я старалась делать всё точь-в-точь, как вы учили, Галина Петровна. Наверное, это ваша рука мастера. Вы же замешивали.
Крыть было нечем. Признать, что котлеты вкуснее обычного — значит признать, что раньше она готовила хуже. Сказать, что это заслуга Лены — невозможно. Галина Петровна попала в логическую ловушку.
— Ну, мясо просто свежее попалось, — буркнула она. — Ешь давай, не болтай.
Но Лена видела, как в глазах свекрови зажегся огонек тревоги. Враг проник за периметр.
Следующие два дня прошли в режиме холодного перемирия. Лена продолжала "учиться". Она мыла посуду, она чистила овощи. А еще она провела ревизию главного арсенала Галины Петровны — полки со специями.
Это было печальное зрелище. Пакетики с черным перцем, открытые еще при Брежневе, выдохшийся лавровый лист цвета осенней грязи, окаменевшая соль и банки с надписями «Хмели-сунели», внутри которых была просто серая пыль без запаха. Галина Петровна готовила по привычке, сыпала эти специи ложками, потому что они давно потеряли свою силу. Она привыкла брать количеством, а не качеством.
В пятницу днем, пока свекровь ушла в поликлинику «поругаться в очереди», Лена реализовала вторую фазу плана «Троянский конь».
Она сходила на рынок к знакомому торговцу специями. Она купила свежайший, ядреный черный перец, от запаха которого слезились глаза на расстоянии метра. Она взяла настоящий жгучий чили, молотый кориандр, аромат которого сбивал с ног, и соль экстра-класса.
Вернувшись домой, Лена аккуратно пересыпала свежие, мощные специи в старые, засаленные банки свекрови. Содержимое выглядело так же. Но это была подмена ядерной боеголовки на муляж — только наоборот. Теперь в банке с надписью «Перец» лежал не выдохшийся порошок, а концентрат огня.
В субботу Галина Петровна объявила генеральное сражение.
— Завтра воскресенье, — провозгласила она. — Приедет тетя Зина. Я буду готовить свое коронное жаркое в горшочках и печь шарлотку. Тебя, Лена, к плите не подпущу. Испортишь еще продукты перед гостями. Будешь только резать.
— Как скажете, — покорно согласилась Лена. — Я только помогу подготовить ингредиенты.
Воскресное утро началось с суеты. Галина Петровна летала по кухне фурией. Она швыряла мясо в горшочки, рубила картошку. Настал момент истины. Свекровь схватила банку с черным перцем.
Лена затаила дыхание.
Галина Петровна, привыкшая, что её перец едва пахнет, щедро сыпанула в каждый горшочек по доброй чайной ложке с горкой.
— Перцу надо много, Зинка любит поострее, — прокомментировала она.
Затем пошла соль. Лена знала, что новая соль более соленая, чем тот влажный камень, который был раньше. Но Галина Петровна сыпала «на глаз» — на свой старый, замыленный глаз.
Потом шарлотка. Свекровь достала банку с корицей. Лена заменила старую корицу (которая была больше похожа на опилки) на настоящую цейлонскую, пряную и терпкую. Галина Петровна бухнула две столовые ложки в тесто.
— Корицей яблоко не испортишь!
Горшочки отправились в духовку. Запах поплыл по квартире почти сразу. Но это был не запах уютного жаркого. Это был агрессивный, чихательный дух перца, который просачивался даже через закрытую дверь кухни.
— Что-то сильно пахнет, — заметил Игорь, проходя мимо кухни.
— Это аромат настоящей еды! — рявкнула Галина Петровна, вытирая пот со лба. — Не то что ваши суши.
К двум часам приехала тетя Зина — женщина необъятных размеров и такой же необъятной прямоты. Все сели за стол. Торжественный момент. Галина Петровна, раскрасневшаяся от жара духовки и гордости, поставила перед каждым глиняный горшочек.
— Приятного аппетита! — провозгласила она.
Тетя Зина первой сняла крышечку из теста. В нос ей ударил столб перечного пара. Она закашлялась.
— Ох, Галя, ядреный дух!
— Ешь, Зина, это для аппетита.
Игорь зачерпнул ложкой содержимое, подул и отправил в рот.
Его лицо начало меняться. Сначала оно покраснело. Потом побагровело. Глаза вылезли из орбит, а на лбу мгновенно выступила испарина. Он попытался вдохнуть, но перец перехватил горло.
— Кхе... Кхе... Воды... — прохрипел он.
Тетя Зина, успевшая проглотить ложку, издала звук, похожий на гудок паровоза, и схватилась за стакан с компотом.
— Галя! Ты что, с ума сошла?! — взвизгнула она, обмахивая рот рукой. — Там один перец! И соль голимая!
Галина Петровна опешила.
— Не выдумывайте! Я делала всё как всегда! — Она схватила свою ложку, попробовала...
Её лицо скривилось, как будто она лизнула лимон, посыпанный хинином. Это было невозможно есть. Блюдо было пересолено, а острота сжигала рецепторы дотла. Свежие специи, использованные в дозировках для старой трухи, превратили жаркое в химическое оружие.
— Это... это какая-то ошибка, — пролепетала свекровь, хватая ртом воздух. — Перец... испорченный, наверное...
— Испорченный?! — гаркнула тетя Зина. — Да им тараканов травить можно! Галя, у тебя вкус совсем отбило на старости лет?
За столом повисла тяжелая, жгучая тишина. Обед был безнадежно испорчен. Игорь пил уже третий стакан воды. Галина Петровна выглядела так, словно её ударили пыльным мешком по голове. Её авторитет, её "коронное блюдо", её триумф — всё рухнуло.
И тут Лена тихо поднялась со стула.
— Знаете... — сказала она мягким, извиняющимся голосом. — Я тут, на всякий случай, приготовила немного риса с курицей. В пароварке. Диетического. Просто боялась, что жаркого на всех не хватит. Может, разогреть?
Игорь посмотрел на жену с такой надеждой, с какой смотрят на спасателей МЧС.
— Лена, умоляю. Неси.
Галина Петровна сидела молча, глядя в свою тарелку с огненным месивом. Она не понимала, что произошло. Банки были те же. Руки те же. Но результат предал её.
Лена принесла рис. Простой, белый, рассыпчатый рис и нежные кусочки курицы. Без лишнего жира. С легким ароматом трав. После перцового ада это казалось манной небесной. Тетя Зина ела и нахваливала. Игорь попросил добавки.
— Спасибо, Леночка, — сказала тетя Зина, вытирая губы. — Спасла ты нас. А тебе, Галя, пора, видно, на пенсию и с кухни. Вкусовые сосочки уже не те, а?
Галина Петровна медленно подняла взгляд на невестку. В её глазах плескалась не ярость, а холодное, пронизывающее осознание. Она увидела, как Лена едва заметно улыбнулась уголком рта, убирая со стола нетронутую шарлотку, от которой несло корицей так, что першило в горле.
Свекровь поняла. Это была не случайность. Это была диверсия.
Но доказать ничего нельзя. Специи в банках — её. Готовила — она. Солила — она.
Лена победила в этом раунде, использовав силу врага против него самого. Но Галина Петровна была не из тех, кто сдается после одного проигранного сражения. Она отодвинула тарелку.
— Спасибо за совет, Зина, — ледяным тоном произнесла хозяйка дома. — Но на пенсию мне рано. Лена, завтра мы с тобой поговорим о уборке. Мне кажется, ты стала забывать, где у нас лежат тряпки. И кстати... Я нашла твой блокнот.
Сердце Лены пропустило удар. Она забыла блокнот на столе всего на минуту, когда меняла специи.
Война переходила на новый уровень. Теперь маски были сброшены.
Галина Петровна сидела за кухонным столом, положив руки на клеенчатую скатерть. Перед ней лежал злополучный блокнот в кожаном переплете. Свет от люстры падал на её лицо, подчеркивая каждую морщину, делая её похожей на судью, готового зачитать смертный приговор.
— Садись, — сказала она, не поднимая глаз, когда Лена вошла.
Лена села напротив. Бежать было некуда.
— Вы читали? — спокойно спросила она.
— Читала. — Свекровь открыла страницу наугад и с выражением продекламировала: — «Объект Г.П. считает майонез универсальным соусом, лекарством от всех болезней и клеем для души. Уровень холестерина в её блюдах сопоставим с биологическим оружием. Кодовое название операции: "Липидный шторм"».
Галина Петровна подняла взгляд. В нём была смесь обиды и странного уважения.
— "Липидный шторм", значит? А вот здесь: «Котлеты по структуре напоминают асфальт, уложенный в дождь». Это про мои фирменные?
— Это метафора, — пожала плечами Лена. — Литературный прием.
— Ты меня ненавидишь? — прямо спросила свекровь.
— Нет. Я просто хочу, чтобы ваш сын дожил до сорока лет без инфаркта. И чтобы я могла готовить на этой кухне, не чувствуя себя партизаном в тылу врага.
Галина Петровна захлопнула блокнот. Звук прозвучал как выстрел.
— Ты хитрая. Специи подменила ловко. Я оценила. Но ты забыла одно: это моя кухня. И мой сын. В пятницу у Игоря день рождения. Это будет решающая битва.
— Дуэль? — усмехнулась Лена.
— Именно. Я готовлю горячее. Ты — закуски и десерт. Пусть Игорь сам скажет, чей стол ему милее. И проигравшая... — Галина Петровна прищурилась, — проигравшая навсегда перестает лезть в готовку другой. Полный суверенитет.
— Договорились.
Оставшиеся три дня кухня напоминала штаб подготовки к запуску ракеты. Они разделили полки в холодильнике малярным скотчем. «Север» принадлежал Галине Петровне, «Юг» оккупировала Лена. Они готовили молча, сталкиваясь спинами, но не произнося ни слова. Воздух был наэлектризован так, что молоко скисало быстрее обычного.
Галина Петровна решила пойти ва-банк. Она достала из морозилки стратегический запас — огромного гуся. Она собиралась запечь его с яблоками, черносливом и картофелем, предварительно обмазав смесью меда, горчицы и, конечно же, того самого жирного майонеза. Это была тяжелая артиллерия старой школы.
Лена выбрала тактику асимметричного ответа. Тартар из тунца на подушке из авокадо. Брускетты с ростбифом и карамелизированным луком. А на десерт — легчайший мусс из маракуйи. Её ставка была на свежесть и современность.
Настал вечер пятницы. Стол был накрыт. Он ломился от еды, но выглядел шизофренически: с одной стороны возвышался монументальный, истекающий жиром гусь, похожий на загорелого культуриста, с другой — изящные, дизайнерские закуски Лены, напоминающие экспонаты современного искусства.
Игорь пришел с работы позже обычного. Он выглядел измотанным. Под глазами залегли тени, галстук был сбит набок.
— С днем рождения, сынок! — Галина Петровна бросилась к нему, пытаясь поцеловать. — Садись скорее, я гуся запекла!
— С праздником, милый, — Лена мягко взяла его за руку. — Я сделала твои любимые легкие закуски.
Игорь сел во главе стола. Он посмотрел на гуся. Потом на тартар. Потом на мать. Потом на жену.
Обе женщины замерли, ожидая вердикта. Это был момент истины. Кого он выберет? Мамину сытную, удушающую заботу или женину изысканную, полезную эстетику?
Игорь взял вилку. Его рука дрогнула.
— Знаете что? — тихо сказал он.
— Что, Игореша? Тебе ножку отрезать? — засуетилась Галина Петровна.
— Попробуй брускетту, она с бальзамиком, — вклинилась Лена.
Игорь с грохотом уронил вилку на тарелку. Звон фарфора заставил обеих вздрогнуть.
— Я не хочу есть, — сказал он. Голос его был тихим, но в нем звенела сталь.
— Как не хочешь? — опешила свекровь. — Я два дня мариновала...
— Я не хочу есть ЭТО! — вдруг заорал Игорь, вскакивая со стула. — Я вообще не хочу есть дома!
Женщины онемели. Игорь, всегда мягкий, покладистый Игорь, стоял красный, и жилка на его виске пульсировала.
— Вы думаете, я не вижу? — он ткнул пальцем в гуся, потом в тартар. — Вы устроили тут полигон! Я прихожу домой и боюсь открыть холодильник, потому что там идет война! Одна кормит меня так, что я дышать не могу, вторая считает калории так, что я чувствую себя лабораторной крысой!
Он схватился за живот.
— У меня гастрит обострился, мама! От твоих перцев в прошлое воскресенье я чуть дыру в желудке не заработал. А от твоих, Лена, "полезных пару" я постоянно голодный и злой! Я уже месяц обедаю шаурмой возле метро, просто чтобы поесть нормальной, вредной, но спокойной еды без ваших истерик!
В комнате повисла тишина, тяжелее, чем тот самый гусь.
— Шаурмой? — прошептала Галина Петровна с ужасом.
— Да! С майонезом и кетчупом! — выкрикнул Игорь. — И знаете что? Это самая вкусная еда, потому что повар в ларьке не смотрит на меня так, будто я приз в лотерее, который надо поделить!
Он махнул рукой, вышел из кухни и через секунду хлопнула дверь спальни.
Галина Петровна медленно опустилась на стул. Весь её боевой запал испарился.
— Шаурмой... — повторила она. — Мой сын ест крыс у метро.
Лена тоже села. Её идеальный тартар вдруг показался ей нелепым и претенциозным.
— Мы идиотки, — констатировала она.
Галина Петровна посмотрела на неё. Впервые без злобы.
— Полные, — согласилась она. — Довели мужика.
Свекровь потянулась к графину с домашней настойкой, которую обычно доставали только на Новый год. Налила две рюмки. Одну подвинула Лене.
— Пей. Это на калине. От давления помогает.
Лена не стала спорить. Она выпила, скривилась, закусила кусочком своего же изысканного сыра.
— Галина Петровна, гусь пахнет потрясающе, — призналась она. — Честно. Просто для него это тяжело.
— Знаю, — вздохнула свекровь, отламывая кусок хлеба. — Я просто хотела как лучше. Как раньше. А ты... у тебя закуски красивые. Как в журнале. Только мужику мяса надо.
Галина Петровна снова открыла блокнот Лены, который так и лежал на подоконнике.
— Слушай, а вот тут, на последней странице... — она пролистала назад. — Ты написала: «Единственное, что у Г.П. получается божественно — это тесто. Секрет, видимо, в том, что она разговаривает с дрожжами. Нужно научиться, иначе мои пироги всегда будут подошвой».
Свекровь подняла брови.
— Ты правда так думаешь?
Лена покраснела.
— У меня тесто никогда не поднимается. А ваши пирожки с капустой... я их два сожрала ночью, пока вы спали. Это магия какая-то.
Уголки губ Галины Петровны дрогнули и поползли вверх. Комплимент попал точно в цель. Профессиональная гордость была восстановлена.
— Секрет не в разговорах, дуреха. Секрет в том, что я опару ставлю в тепло, а не на сквозняк, как ты. И муку просеиваю дважды.
Галина Петровна посмотрела на огромного остывающего гуся.
— Так. Гуся мы завтра перекрутим. Сделаем макароны по-флотски. Игорь любит. Жир сольем.
— А я сделаю легкий овощной салат. Без авокадо, обычный. С огурцами и сметаной, — предложила Лена.
— Со сметаной можно, — кивнула свекровь. — И... слушай, научи меня этот твой киш делать. Рыбный. Только без молока.
— Со сливками можно?
— Ну, если 10 процентов, то ладно.
Галина Петровна налила еще по одной.
— Мир?
— Мир, — Лена чокнулась с ней.
Дверь спальни приоткрылась. Игорь, все еще бледный, но уже не такой злой, осторожно выглянул в коридор. Он ожидал увидеть руины или трупы. Но увидел, как его жена и мать сидят рядом, доедают гуся руками, макая мясо в брусничный соус, и что-то оживленно обсуждают, склонившись над блокнотом.
— А вот сюда, Галина Петровна, если добавить чуть-чуть карри, будет цвет золотистый...
— Карри? Это желтое такое? Ну, давай попробуем. Но только щепотку! У нас так не принято, но... ради эксперимента.
Игорь тихо закрыл дверь. Желудок предательски заурчал, требуя гуся, но он решил не рисковать. Пусть заговорщицы закрепят союз. Главное, что война закончилась.
А на кухне две хозяйки уже планировали меню на следующую неделю. Меню, в котором удивительным образом уживались бабушкины пирожки и французские соусы, опыт и дерзость. И где мусорное ведро больше не было инструментом репрессий, а служило исключительно по прямому назначению.
