первая часть
Они сели в машину. Дождь хлестал по лобовому стеклу, дворники едва справлялись. Навигатор проложил маршрут в сто двадцать километров по побережью — два часа пути в такую погоду. Два часа, чтобы подготовиться к новой правде. Или к новой лжи.
Дорога вилась вдоль побережья, то поднимаясь на холмы, то спускаясь к самой воде. Дождь не прекращался, серая пелена скрывала горизонт, и казалось, что весь мир сжался до размеров этой машины, до двух женщин, которых судьба связала самым жестоким образом.
Таня молчала, глядя в окно. Оля сосредоточилась на дороге, но мысли то и дело уносились прочь — к письмам Дины, к газетной вырезке, к страшным словам «покончила с собой».
— Вы любили его? — спросила вдруг Таня, не поворачивая головы. — По-настоящему любили?
Оля задумалась. Ещё неделю назад она ответила бы, не раздумывая: да, конечно, он был её мужем, отцом её ребёнка, её жизнью. Но теперь…
— Я любила человека, которого не существовало, — сказала она наконец. — Я любила образ, маску, роль. Настоящего Сергея я не знала. Никто из нас не знал.
— А я любила. До безумия. До потери себя.
Таня прижала ладонь к стеклу.
— Когда он приезжал, мир становился цветным. Когда уезжал — всё серело. Восемь лет я жила от встречи до встречи. Восемь лет ждала, когда он переедет к нам насовсем.
— Он обещал?
— Постоянно. Говорил, что вот-вот закончит дела в городе, продаст бизнес, переберётся к морю навсегда. Я верила. Каждый раз верила.
— Мне он говорил, что мечтает о большом доме за городом. Что однажды мы купим участок, построим особняк, заведём собаку. Настя так хотела собаку.
- Матвей тоже. Серёжа обещал подарить щенка на восьмой день…
Оля горько усмехнулась.
— Он всем обещал. Всё обещал. И никому ничего не давал по-настоящему.
Они проехали рыбацкую деревушку, потом ещё одну. Посёлки становились всё меньше, дома — всё беднее. Наконец навигатор сообщил, что до цели осталось пятьсот метров.
Дом стоял на отшибе, у самого леса. Не белоснежный красавец с синими ставнями, как у Тани, а скромный деревянный домик, обшитый потемневшими от времени досками. Крыша покрыта мхом, забор покосился, во дворе — заросшие сорняками клумбы.
— Это здесь? — Таня недоверчиво смотрела на постройку. — Не похоже на дом Сергея. Он любил красоту, комфорт.
— Судя по документам — здесь.
Оля заглушила мотор. Дождь стих, но небо оставалось свинцовым, тяжёлым.
Они вышли из машины, подошли к калитке.
— Смотрите, — Таня указала на окно. — Там свет.
Действительно, за мутным стеклом угадывался слабый огонёк — то ли свеча, то ли лампа.
— Кто-то живёт! — прошептала Оля. — Полина?
Они переглянулись. Страх и решимость боролись в глазах обеих.
— Постучим? — спросила Таня.
— Постучим.
Калитка скрипнула так громко, что Оле показалось, этот звук слышен на много километров вокруг. Они прошли по заросшей тропинке, поднялись на крыльцо. Оля занесла руку, чтобы постучать, но дверь открылась сама.
На пороге стояла женщина. Старая, лет восьмидесяти, не меньше. Седые волосы собраны в узел на затылке, лицо изрезано морщинами, но глаза — яркие, пронзительные, живые.
- Я ждала вас, — сказала она.
- Давно ждала.
Оля растерялась.
— Вы знаете, кто мы?
— Догадываюсь. Вы пришли из-за Серёжи. Из-за моего внука.
— Внука?
Женщина отступила в сторону, приглашая войти.
— Меня зовут Антонина Фёдоровна. Я мать его отца. Того, который бросил Зою, когда Серёженьки было три года.
Оля почувствовала, как ноги подкашиваются. Ещё одна бабушка. Ещё один слой лжи.
- Но Зоя Павловна говорила, что её муж ушёл к другой женщине.
— Так и было. Ушёл к моей невестке, Раисе. Они уехали далеко, начали новую жизнь. А я осталась. Муж мой к тому времени уже умер, я была одна. Зоя меня ненавидела за сына, за предательство. Не хотела, чтобы я общалась с внуком.
Таня опустилась на старый скрипучий стул.
— Но Сергей приезжал сюда? К вам?
— Приезжал. Тайком, с пятнадцати лет. Нашёл меня сам через справочную службу. Сказал, что хочет знать свои корни. Я была так счастлива. У меня никого не было, понимаете? Муж умер, сын уехал и никогда не писал. А тут — внук. Красивый, умный, ласковый мальчик.
— И вы общались все эти годы?
— Да. Он приезжал два-три раза в год. Привозил продукты, деньги на лекарства. Этот дом он купил для меня. Записал на Полину Андреевну, мою подругу, которая умерла год назад. Чтобы мать не узнала, не нашла.
Оля смотрела на старую женщину и не могла понять, что чувствует. Это было не предательство — это была забота. Сергей заботился о бабушке, которую ему запретили видеть. Прятал её, как прятал всё в своей жизни.
— Вы знали о нас? — спросила она. — О его семьях?
Антонина Фёдоровна покачала головой.
— Он говорил, что женился. Показывал фотографию девочки — Настеньки. Говорил, что счастлив. О другой семье я не знала. Серёжа умел хранить секреты. Этому он научился рано, когда приходилось врать матери, чтобы приехать ко мне.
— Когда вы узнали, что он погиб? — тихо спросила Таня.
— Вчера. Прочитала в интернете — соседка научила пользоваться телефоном. Искала новости о нём, нашла некролог.
Старческие глаза наполнились слезами.
— Он должен был приехать через неделю. Привезти лекарства. Теперь не приедет никогда.
Оля подошла к ней, опустилась на колени рядом со стулом.
— Мне жаль. Правда жаль.
— А мне жаль вас, девочки.
Антонина Фёдоровна погладила Олю по голове сухой морщинистой рукой.
— Он сломал вам жизни. Как его отец сломал жизнь Зои. Как его прадед сломал жизнь моей свекрови. В нашем роду мужчины не умеют любить одну женщину. Это проклятие.
— Проклятие? — переспросила Таня.
— Так говорила моя свекровь. Её муж тоже гулял, тоже врал. И его отец до него. Из поколения в поколение — ложь, измены, разбитые сердца. Я думала, Серёжа будет другим. Он был таким добрым мальчиком.
Таня встала, прошлась по комнате. Остановилась у старого комода, на котором стояли фотографии в рамках.
— Это он? — она указала на снимок молодого мужчины.
— Это мой сын. Отец Серёжи. Похоже, правда?
Оля подошла, посмотрела на фотографию. Сходство было поразительным: те же глаза, та же улыбка, та же ямочка на подбородке. Сергей был копией своего отца.
— Где он сейчас? — спросила она.
— Умер. Пять лет назад. Рак. Серёжа ездил на похороны, но Зое не сказал. Они так и не помирились — она и её бывший муж. Столько ненависти. Столько боли.
Оля вдруг поняла то, чего не понимала раньше. Сергей вырос в мире, где ложь была нормой. Где отец бросил семью, где бабушки ненавидели друг друга, где секреты плодились, как грибы после дождя. Он не знал другой жизни. Не знал, как любить честно, открыто, без масок. Это не оправдывало его. Но объясняло.
— У меня есть письма, — сказала вдруг Антонина Фёдоровна. — Письма, которые Сережа писал мне, когда был подростком. Хотите прочитать?
— Да, — ответила Оля. — Хочу.
Старуха достала из комода перевязанную лентой пачку конвертов.
— Он был хорошим мальчиком. Правда хорошим. Просто заблудился. Как его отец до него. Как все мужчины в нашем роду.
Оля взяла письма. Первое было датировано двадцатью годами назад. Почерк детский, неровный, с ошибками.
«Дорогая бабушка!
Я нашёл вас. Мама не знает, что я пишу. Она говорит, что вы плохая, но я не верю. Папа был плохой, раз ушёл. Но вы не виноваты. Я хочу приехать. Можно?»
Оля читала письма одно за другим, и перед ней разворачивалась история мальчика, который рос между двух миров. Мальчика, который учился врать раньше, чем научился любить.
Мальчика, который отчаянно искал семью и нашёл способ иметь их сразу несколько.
— Мне нужно позвонить Зое Павловне, — сказала Оля наконец. — Она должна знать о вас.
Антонина Фёдоровна испуганно отшатнулась.
— Нет. Она меня ненавидит. Она никогда не простит.
— Её сын мёртв. Может быть, теперь она сможет. Может быть, теперь вы обе сможете.
Звонок Зое Павловне был одним из самых тяжёлых в жизни Оли. Она стояла на крыльце ветхого домика, слушая гудки, и чувствовала, как с каждой секундой её решимость тает.
— Оля, что случилось? Ты нашла тот дом?
Голос свекрови был встревоженным, напряжённым.
— Нашла. Но там не то, что мы думали. Зоя Павловна, мне нужно сказать вам кое-что важное.
— Говори.
— Я нашла вашу свекровь. Мать вашего бывшего мужа. Она жива.
Молчание. Долгое, тяжёлое, давящее.
— Антонина… — произнесла наконец Зоя Павловна. — Эта женщина ещё жива?
— Да. Сергей навещал её все эти годы. Купил ей дом, помогал деньгами. Тайна.
— Тайна, — повторила свекровь, и в её голосе зазвенела сталь. — Конечно, тайна. Он знал, что я никогда бы не позволила.
— Зоя Павловна, она старая, одинокая женщина. Ей семьдесят лет. Она потеряла мужа, потом сына, теперь внука. У неё никого не осталось.
— И что ты хочешь от меня? Чтобы я пожалела её? Эта семья разрушила мою жизнь. Её сын бросил меня с трёхлетним ребёнком, а она… Она даже не пыталась его остановить.
— Она не виновата в том, что сделал её сын. Как вы не виноваты в том, что сделал ваш.
Снова молчание. Оля слышала тяжёлое дыхание свекрови в трубке.
— Настя спрашивала о тебе, — сказала вдруг Зоя Павловна совсем другим тоном. — Три раза за утро. Скучает.
— Я скоро вернусь. Обещаю.
— Эта женщина… Антонина… Она правда одна?
— Совсем одна. В доме почти нет еды. Лекарства заканчиваются. Сергей должен был приехать через неделю, но…
— Но он мёртв, — закончила Зоя Павловна. — Да, он мёртв, и все его секреты выползают наружу, как черви из-под камня.
Оля вздрогнула от этого образа, но промолчала.
— Я приеду, — сказала вдруг свекровь. — Скинь мне адрес. Настю оставлю у соседки.
— Вы уверены?
— Нет. Но ты права. Хватит ненависти. Хватит секретов. Пора посмотреть правде в глаза — всей правде, какой бы уродливой она ни была.
Три часа ожидания показались вечностью. Таня сидела с Антониной Федоровной, слушала её истории о молодом Сергее, о его первых приездах, о письмах и подарках.
Оля бродила вокруг дома, не в силах усидеть на месте. Она думала, о Дине женщине, которая покончила с собой из-за Сергея. Думала о письмах, полных любви и отчаяния. Думала о том, скольким людям он причинил боль за свою жизнь. И при этом он заботился о бабушке. Тайно, годами, несмотря на запрет матери.
В нём было что-то человеческое, что-то доброе, погребенное под слоями лжи, но всё же живое. Как совместить эти две правды? Как примерить образ любящего внука с образом хладнокровного обманщика. Машина Зои Павловны появилась на дороге около трех часов дня. Свекровь вышла, огляделась, увидела покосившийся домик и её лицо окаменело.
- Так вот куда уходили его деньги, - произнесла она.
- Я думала, он откладывает на будущее. А он содержал эту.
- Зоя Павловна
Оля положила руку ей на плечо.
- Она — старая женщина. - Пожалуйста.
Свекровь глубоко вздохнула, расправила плечи и пошла к дому. Встреча двух женщин была похожа на столкновение двух айсбергов медленное, неотвратимое, полное скрытого напряжения. Они стояли друг напротив друга в тесной комнатке, и сорок лет ненависти висели между ними, как занавес.
- Зоя - произнесла Антонина Федоровна первой.
- Ты почти не изменилась.
- А вы постарели.
- Это бывает, когда живёшь в одиночестве. Когда не с кем разделить годы.
Зоя Павловна огляделась. Её взгляд скользнул по бедной обстановке, по трещинам в стенах, по старой печке в углу.
- Он мог бы купить вам нормальный дом. Он мог себе это позволить.
- Я не хотела нормальный дом. Я хотела, чтобы он приезжал. Чтобы сидел вот за этим столом, пил чай из этих чашек. Мне не нужно было богатство. Мне нужна была семья.
Зоя Павловна села на стул. Словно из неё разом вышел весь воздух, вся сила.
- Вы украли у меня сына,- сказала она тихо.
- Вы и ваш сын. Сначала муж ушёл, потом Сережа начал врать, прятаться. Я чувствовала, что теряю его, но не понимала почему.
- Я не крала. Он сам меня нашёл. Мальчик хотел знать свои корни. Хотел понять, откуда он.
- И что вы ему рассказали? Что его отец герой? Что я злодейка, которая не отпускала его к любящей бабушке?
Антонина Федоровна покачала головой.
- Я рассказала правду. Что мой сын был слабым человеком. Что он не умел любить, не умел хранить верность. Я предупреждала Серёжу, не повторяй его ошибок. Видимо, недостаточно убедительно. Или гены сильнее слов.
Они замолчали. Таня и Оля стояли у двери, не решаясь вмешаться.
- У него было две семьи, - сказала вдруг Зоя Павловна.
- Вы знали?
- Узнала сегодня. От этих девочек. Двое детей. Внук и внучка. Они даже не знают друг о друге.
Антонина Федоровна подняла на неё глаза.
- У меня есть правнуки? Двое. Насте 8 лет, Матвею скоро будет 8.
Старуха прижала руки к груди. По морщинистым щекам потекли слёзы.
- Я думала, умру одна. Думала, род закончится на мне. А оказывается.
- Оказывается, мой сын наплодил детей по всему побережью, - жёстко сказала Зоя Павловна.
- Как его отец до него. Как его дед.
- Дети не виноваты.
- Знаю. Никто не виноват, кроме мертвых.
Зоя Павловна встала, подошла к окну. Долго смотрела на заросший двор, на покосившийся забор.
- Здесь нельзя жить, - сказала она наконец.
- Дом разваливается. Зима скоро вы замерзнете. Я привыкла. Хватит привыкать. Хватит прятаться по углам.
Свекровь повернулась к Антонине Федоровне.
- Поедете со мной.
Оля не поверила своим ушам.
- Зоя Павловна, у меня большой дом. Три комнаты пустуют с тех пор, как умер муж.
- Сергея я потеряла, но его бабка ещё жива. И правнуки тоже живы. Хватит ненавидеть мёртвых. Пора заботиться о живых.
Антонина Федоровна смотрела на неё с недоверием.
- Ты это серьёзно?
- Я это серьёзно. Собирайте вещи. Мы уезжаем сегодня.
Оля шагнула вперед.
- Зоя Павловна, вы уверены? Это большой шаг.
- Я уверена в одном, - свекровь посмотрела на неё, и в её глазах блестели слезы.
- Мой сын прожил жизнь во лжи. Умер во лжи. Я не хочу так. Хочу остаток дней провести в правде, какой бы горькой она ни была.
заключительная