Глава 8. Маска спокойствия
Следующие недели стали для Лизы высшим пилотажем актерского мастерства. Она превратилась в живую эманацию безмятежности. Ее улыбка стала чуть более частой, но абсолютно пустой. Она с восторгом обсуждала с другими фрейлинами узоры на новых обоях, достоинства французской пудры и сплетни о парижских модах, которые доходили с опозданием в полгода. На философские разговоры князя Щербатова она отвечала легким смешком: «Ах, князь, вы так заумно изволите выражаться, у меня голова кругом! Лучше посмотрите, какой прелестный гиацинт расцвел в оранжерее!»
Императрица наблюдала за этой метаморфозой с молчаливым интересом. Однажды, когда они были наедине за разбором почты, Екатерина негромко спросила:
«Ты совсем оставила свои исторические изыскания, Лиза? Ливония больше не манит?»
Голос ее был нейтрален, но Лизе почудилась в нем тонкая нить испытания.
«Ваше Величество, — ответила она, тщательно сортируя письма, — я поняла, что мои познания пока слишком поверхностны для таких глубоких вод. Чтобы не наделать ошибок, лучше заняться чем-то, где мое невежество не навредит. Фарфор, например, куда безопаснее истории.»
Императрица кивнула, и на ее губе дрогнул не то усмешка, не то одобрение.
«Мудрое решение. Иногда отступление — лучшая стратегия для будущего наступления.»
Это было все. Никаких дальнейших расспросов. Но Лизе казалось, что между ними установилось новое, негласное понимание. Она играла свою роль, а Екатерина позволяла ей это делать, возможно, даже поощряя.
Тем временем при дворе происходили незаметные на первый взгляд сдвиги. Василия Косого стали видеть реже в свите Орлова. Ходили слухи, что он впал в немилость из-за какой-то дерзости. Его брат-копиист внезапно получил выгодное назначение в губернскую канцелярию далекой провинции — почетная ссылка. Это были точечные, аккуратные удары. Работа мастера. Работа Курагина.
Однажды на балу, посвященном имениннику из рода Шереметевых, Лиза столкнулась с неожиданным сюрпризом. Оркестр заиграл новый, модный контрданс. И перед ней, с безупречным поклоном, возник граф Андрей Курагин.
Он выглядел… прежним. И все же нет. В его серых глазах не было прежней ледяной отстраненности. Была глубокая усталость, но также и странное, твердое спокойствие. На нем был темно-зеленый, почти черный бархатный кафтан, который делал его еще выше и стройнее.
«Мадемуазель Воронцова, — произнес он обычным, слегка насмешливым тоном, но его взгляд был серьезен. — Осмелюсь ли я пригласить вас? Или вы все еще боитесь, что танец помешает вашему изучению… фарфора?»
Вокруг слышались сдержанные хихиканья. Весь двор смотрел. Отказ был бы скандалом. Принять — означало снова выйти на авансцену.
«Я полагаю, один танец не повредит коллекции, граф, — ответила она, кладя свою руку на его протянутую ладонь.**
Его пальцы сомкнулись вокруг ее пальцев — крепко, почти защищая. Они вышли на паркет. Музыка закружила их в вихре шагов. В такте танца, когда они сближались на мгновение, он наклонился к ее уху. Его дыхание было теплым, а слова — быстрыми и четкими, как выстрелы:
«Стена рухнула. Доказательства у нее. Молчи. Завтра будет шторм. Будь готова.»
Затем он отдалился, выполняя фигуру, его лицо снова стало бесстрастной маской светского льва. Лиза едва не сбилась с шага, но годы тренировок взяли верх. Ее ноги сами выполняли па, улыбка не дрогнула. Внутри же все перевернулось. «Доказательства у нее». У императрицы. Шторм.
Танец закончился. Он проводил ее на место, поклонился и удалился, как будто ничего не произошло. Но электричество, пробежавшее между ними, было замечено многими. Лиза ловила на себе взгляды: завистливые, злобные, любопытные. Щербатова язвительно улыбалась. Граф Орлов, стоявший в стороне, смотрел на удаляющуюся фигуру Курагина с таким мрачным выражением, что стало ясно — он понял: его человек проиграл.
Ночь прошла в лихорадочном ожидании. «Будь готова.» К чему? К обвинению? К оправданию? К падению?
Утром, когда Лиза, как обычно, явилась в кабинет, атмосфера была иной. Императрица не сидела за столом. Она стояла у окна, спиной к комнате, и в ее позе читалось напряженное ожидание. На столе лежала невысокая папка из темной кожи.
«Закрой дверь, Лиза, — сказала Екатерина, не оборачиваясь. — И подойди сюда.»
Лиза повиновалась. Когда она остановилась в почтительном расстоянии, императрица обернулась. Ее лицо было суровым, но не гневным. Скорее, усталым от необходимости вершить суд.
«На столе лежит результат одного… частного расследования, проведенного по моему негласному поручению, — начала она. — Оно касается клеветы, подлога и злого умысла против лица, пользующегося моим доверием. Твоего лица, Лиза.»
Лиза замерла. Все внутри сжалось в ледяной ком.
«Я… я не знала, Ваше Величество…»
«Молчи. Сейчас твоя очередь слушать. Граф Курагин, которому я поручила это дело, представил исчерпывающие доказательства. Здесь — признание младшего брата, переписчика. Здесь — образцы почерка и указание на старшего брата, Василия Косого, как заказчика. Здесь же — свидетельства о попытках запугать тебя. Все это направлено не столько против тебя лично, сколько против того, что ты олицетворяешь при моем дворе: ум, честность, преданность делу, а не клану.»
Екатерина сделала паузу, подошла к столу и положила ладонь на папку.
«Я спрашиваю тебя сейчас, как монарх, но хочу услышать ответ как женщина. Зная, что эти люди действовали по приказу или с молчаливого одобрения весьма влиятельных особ… что бы ты сделала на моем месте?»
Это был самый страшный вопрос из всех возможных. Лизу бросило в жар. Она понимала, что ее ответ может определить не только ее судьбу, но и политическое равновесие при дворе. Правда? Но правда могла расколоть двор, навлечь гнев могущественной партии. Ложь? Но это предало бы доверие императрицы и того, кто рисковал ради нее.
Она подняла глаза и встретилась взглядом с Екатериной. И в этом взгляде не было требования. Было доверие.
«Ваше Величество, — голос ее звучал тихо, но четко, — на вашем месте… я бы поступила так, как велит долг государыни, а не личная обида. Виновные в подлоге и угрозах должны быть наказаны по закону, чтобы неповадно было другим. Но… если их действия были лишь отголоском более глубокого недовольства, возможно, стоит дать возможность этим… влиятельным особам… сохранить лицо. Чтобы гнойник был вскрыт, но чума не расползлась.»
Она замолчала, боясь, что сказала слишком много или слишком мало.
Императрица долго смотрела на нее, и постепенно суровость в ее чертах смягчилась, уступив место глубокой, почти грустной удовлетворенности.
«Ты говоришь как государственный деятель. И как человек с большим сердцем. Именно это я и надеялась услышать. — Она взяла папку и подошла к камину. — Подлог и угрозы будут наказаны. Василий Косой отправится служить на границу. Его брат уже в провинции. Что же касается… более высоких покровителей, — она бросила папку в огонь, и пламя с жадностью охватило кожу и бумагу, — они увидят, как горят плоды их интриг. И поймут, что следующая искра может опалить их самих. Иногда немое послание огня красноречивее любого указа.»
Лиза смотрела, как сгорают доказательства, чувствуя, как с ними тает и лед страха внутри нее. Ее не оправдали публично. Ее… защитили. Мудро и жестко.
«Теперь, — сказала Екатерина, отойдя от камина, — что касается тебя. Ты прошла испытание с достоинством. И я вижу, что твое место не только среди фарфора. С завтрашнего дня, помимо чтения, ты будешь помогать мне в составлении ответов на письма от иностранных ученых и философов. У тебя есть для этого ум и такт. А теперь иди. И передай графу Курагину, — тут в глазах императрицы мелькнула едва уловимая искорка, — что его миссия выполнена блестяще. И что я жду его доклада… по фарфору, разумеется.»
Лиза вышла из кабинета, чувствуя себя новым человеком. Шторм миновал, не сокрушив ее, а закалив. Она прошла через огонь интриг и вышла из него не пеплом, а закаленным стальным клинком. И у нее был союзник. Тот, кто не бросил ее в беде. Тот, чье молчаливое «Жив. Занят.» значило для нее теперь больше всех придворных речей.
Она шла по коридору, и ей навстречу попадались придворные. В их взглядах она больше не видела насмешки или снисхождения. Она видела уважение, смешанное с опаской. Они поняли: тихая фрейлина Воронцова — не игрушка. Она — сила. И у этой силы появился могущественный покровитель в лице самой императрицы. И, возможно, не только.