Человеческая жизнь весит ровно три мусорных пакета и обрывок старого одеяла.
Елена поняла это в пять вечера, когда за её спиной лязгнул засов роддома, отсекая тепло, свет и саму мысль о том, что она кому-то нужна.
Мир захлопнулся, оставив её один на один с ледяным ветром и криком младенца, который ещё не знал, что он здесь лишний. А ведь ещё утром казалось, что мир пропитан только радостью. Запах мандаринов в коридорах пятого городского роддома был таким густым. Он просачивался сквозь щели палат. Там, за толстыми кирпичными стенами, город уже вовсю репетирует праздник.
Из ординаторской доносились приглушённые взрывы смеха, шуршала подарочная бумага. Персонал отмечал конец смены перед долгими выходными.
Лена сидела на самом краю кровати, заправленной по больничному туго. На ней было старое пальто, которое теперь болталось на похудевших плечах. В палате стояла та особенная вакуумная тишина, которая бывает только в местах, откуда все уже ушли.
Ещё утром здесь было не продохнуть от суеты.
Соседки, Наташа и Марина, счастливо переговаривались, наводя марафет перед зеркалами. За ними приехали вовремя. Лена видела в окно, как к крыльцу подкатывали машины, украшенные нелепыми лентами и розовыми шарами. Мужчины в нарядных костюмах неловко принимали из рук медсестёр кружевные свёртки, а потом небо прошивали яркие точки улетающих шаров.
Каждое такое облако было чьим-то счастьем, уносящимся прочь от этих стен.
Теперь в палате остались только она и Тёмочка. Сын тихо сопел в прозрачном пластиковом кювете, похожей на маленькую лодку.
Лена в десятый раз перепроверила сумку. Выписка, две пачки подгузников и чепчик с кружевом, купленный на последнюю зарплату. Она коснулась пальцем мягкой ткани. Это была единственная по-настоящему новая вещь в их общем приданом. Телефон на тумбочке молчал, экран оставался тёмным и холодным.
Дима обещал быть к двум, он клялся, что найдёт лучшую машину, что приедет с цветами, что Зинаида Петровна уже приготовила детскую.
Пальцы не слушались, когда она всё же решилась набрать его номер. Гудки шли долго, выматывающие, а потом трубка ожила и на Лену обрушился хаос звуков. Звон хрусталя, нестройный хор голосов и резкий пронзительный женский смех.
— Дима?
Позвала она. Голос прозвучал сипло, будто она долго кричала в пустоту.
— А, Ленка… Голос мужа был вязким, тягучим, он явно с трудом подбирал слова.
— Ну что ты звонишь? Праздник же, ну…
— Дима, нас выписали, мы ждём три часа, где ты?
На заднем плане раздался властный, хорошо поставленный голос Зинаиды Петровны.
— Димочка, не отвлекайся, мы за твой успех пьём, за новую жизнь, теперь ты свободный человек, без балласта, наливай!
Дима икнул в трубку.
— Слушай, тут такое дело, маме не здоровится, давление, понимаешь? Я не могу её оставить, я такси тебе заказал, оплатил, Белая лада, номер… не помню.
— В общем, он где-то у ворот. Спустишься, он там. Ты же мать теперь, Лен. Привыкай сама справляться. Жизнь штука жёсткая.
— Дима, на улице минус восемнадцать. У меня летние туфли, я не брала сапоги, ты же обещал забрать нас на машине.
— Ой, не начинай свою волынку, а. Вечно ты драму строишь.
Муж сорвался на разгражённый голос.
— Такси ждёт. Всё, дома поговорим.
Трубка ответила короткими гудками. Лена медленно опустила руку. Телефон выпал на матрас.
В дверях появился охранник, грузный мужчина с багровым лицом.
Он не смотрел на неё, разглядывал носки своих заношенных ботинок. На его лице читалась смесь усталости и плохо скрываемого брезгливого нетерпения.
— Девушка, ну что вы сидите? — пробосил он.
— Сказано же, палата нужна. Платников везут, у них всё по часам, собирайтесь.
— Но такси…, — муж сказал.
— Машина у ворот, — прошептала Лена, подхватывая спящего сына.
— Вот и идите к воротам. Мне приказали территорию очистить. Давайте, без обид.
Он подхватил её пакеты и зашагал к выходу.
Холод ударил по лицу ещё в тамбуре, а когда автоматические двери разъехались, он впился в кожу тысячу раскалённых игл. Воздух казался застывшим стеклом, которое ломалось в лёгких при каждом вдохе. Сумерки быстро сгущались, окрашивая сугробы в мертвенно-синий цвет.
Никакой белой лады не было.
Охранник выставил сумки на заснеженную ступеньку и скрылся за дверью, лязгнув за совом.
Лена осталась одна на крыльце. Ветер дёргал полы её лёгкого пальто, мгновенно высасывая остатки тепла. Она побрела к воротам, скользя по обледенелому асфальту. Ноги в резиновых шлёпанцах в которых её привезли на скорой, на тонкий носок онемели почти сразу. Сначала их жгло, потом они начали ныть, а спустя сотню метров превратились в два тяжёлых, нечувствительных куска дерева.
До дома было четыре квартала. Двор встретил её непривычной тишиной.
Рядом с мусорными баками высилась гора чёрных мешков. Лена замерла. Она узнала этот мешок. У него была оторвана ручка, она сама заклеивала её скотчем неделю назад. Лена положила ребёнка на край бетонного парапета, лихорадочно хватаясь за пакеты. Тонкий полиэтилен рвался под пальцами.
Из недр мешков посыпались вещи. Вот её любимый свитер, книги. А вот…
Она вскрикнула, прижимая руку к губам. Из разорванного мешка выкатился свадебный альбом. Он был раскрыт. С фотографией на неё смотрели счастливые родители в день их серебряной свадьбы. Снег уже начал засыпать лица, влага пропитывала бумагу, превращая память в серую кашу. Лена упала на колени, пыталась собрать снимки, но пальцы не слушались.
В снегу прямо под её коленом что-то блеснуло. Она потянулась и подняла маленькую пустышку во льду. Лена прижала её к губам, пыталась отогреть своим дыханием, но её собственного тепла уже не хватало.
Она дышала на лёд, а он становился только крепче. Дверь подъезда открылась тяжёлым звуком. На пороге появилась Зинаида Петровна.
Она выглядела великолепно. На её плечах лежала тяжёлая норка. Та самая шуба, которую отец Лены подарил маме на юбилей.
Лена знала каждую ворсинку на этом меху. После похорон родителей она хранила эту шубу как единственную ниточку, связывающую её с домом.
Свекровь поправила воротник, и до Лены долетел шлейф чужих, притерно-сладких духов. Запах захватчика.
— О, явилась, Зинаида Петровна даже не вздрогнула.
А мы уже и поминки по твоему замужеству справили.
— Зинаида Петровна, почему мои вещи здесь? Где Дима?
— Дима спит, устал он от тебя, деточка. Мы решили, что квартира Диме нужнее, он теперь человек перспективный, а не приживалка с приплодом.
— Это моя квартира, Лена попыталась встать, но ноги подогнулись.
— Твой папа, свекровь прищурилась, был неосмотрительным человеком, а ты ещё хуже.
— Ты же сама подписала дарственную неделю назад. Для страховки ребёнка, — как Дима сказал.
— Так что по документам здесь всё моё.
Зинаида достала из сумки купюру и бросила её на снег.
— Вот тебе пятьсот рублей, до вокзала хватит. Иди в приют, Леночка, а здесь ты — никто.
— Номер Дима сменил, она скрылась за дверью. Лена осталась в темноте.
Она смотрела на деньги, лежащие на снегу рядом с изуродованным альбомом.
Вдалеке послышался рокот мощного мотора. Свет фар разрезал темноту двора. Тяжелый внедорожник медленно вкатился в узкий проезд, хрустя снегом.
Дверь открылась, и на снег ступил человек. Высокий, широкоплечий, в длинном чёрном пальто. Он шёл медленно, и каждый его шаг отзывался гулким хрустом. Так ломается лёд под ногами того, кто знает свою силу.
Это был Анатолий. Родной брат её матери, которого она не видела почти десять лет.
Анатолий подошёл ближе. Он посмотрел вниз. Его взгляд упал на синие босые ноги племянницы, торчащие из резиновых шлёпанцев, на замерзающего ребёнка и на мешки с мусором.
На его лице дрогнула жилка. Он не закричал. Он просто медленно снял своё тяжелое пальто.
— Дядя Толя…, — выдохнула она, теряя сознание от нахлынувшего чувства безопасности.
— Молчи, малая…. Голос Анатолия был тихим, но в нём слышался рок от надвигающегося шторма.
— Я всё вижу. Он подхватил её на руки вместе с ребёнком, легко, будто они ничего не весили. Усадил в машину.
Внедорожник шёл по трассе мягко, в салоне пахло дорогой кожей и едва уловимо хорошим табаком.
Анатолий молчал, его тяжёлые руки уверенно лежали на руле, а взгляд был прикован к дороге, на которой позёмка выписывала свои замысловатые и пугающие узоры.
Лена, закутанная в его огромное пальто, сидела на заднем сиденье, прижавшись к двери.
Она всё ещё не могла разжать пальцы, вцепившиеся в Тёмочку. Её руки, белые и неподвижные, будто срослись с шерстяной тканью одеяла, превратившись в единый окаменевший узел.
Дом в Аксае возник из темноты внезапно. Это не был вычурный новострой с башенками. За высоким кирпичным забором стояло добротное двухэтажное здание из тёмного камня, напоминающее небольшую крепость. Здесь не было лишних украшений, только надёжность, продиктованная временем и характером хозяина.
Когда они вошли внутрь, Лену накрыла волна тепла. Оно было густым, обволакивающим, пахнущим сухим деревом и камином.
Анатолий помог ей снять пальто, но когда он попытался осторожно взять спящего ребёнка, чтобы переложить его в заранее приготовленную плетёную люльку, Лена резко отшатнулась.
Её глаза, расширенные почти чёрные от ужаса, смотрели сквозь дядю. Она не произнесла ни звука, лишь сильнее прижала сверток груди, и в этом жесте было столько животного, отчаянного желания защитить, что Анатолий лишь коротко кивнул и отступил на шаг.
— Садись, он указал на глубокое кресло у камина.
— Сейчас Зинаида принесёт чай.
Дом работница. Тихая женщина с добрым, изброждённым морщинами лицом возникла из тени коридора так бесшумно, будто всегда там была.
Она поставила на низкий столик тяжелый поднос. В воздухе поплыл густой аромат чабреца и мёда.
Лена опустилась в кресло, но спина её оставалась прямой и напряженной, как натянутая струна, готовая лопнуть от малейшего прикосновения.
Анатолий сел напротив. Огонь в камине лизал сухие сосновые поленья.
Они стреляли искрами, и этот звук был единственным, что нарушало тишину.
— Телефон дай, — негромко сказал дядя.
Лена вздрогнула. Она медленно, словно преодолевая сопротивление невидимой силы, достала аппарат из кармана.
Анатолий взял его своими крупными пальцами, которые казались слишком грубыми для тонкого пластика. Он нажал несколько кнопок, вглядываясь в экран под густыми седыми бровями.
— Смотри, — он развернул телефон к ней, — это твой чёрный список.
Лена смотрела на цифры, не понимая. Её взгляд скользил по именам, пока не остановился на знакомом номере.
— Мой номер, Анатолий ткнул пальцем в экран.
— Дима поставил меня в блок два года назад, в тот самый день, когда ты перестала отвечать на мои звонки.
— Но это ещё не всё. Он перешёл в список контактов и открыл запись под именем «Дядя Толя».
Лена увидела незнакомый номер.