Глава 6. Танцующая тень
Потеря письма стала тревожным, но ясным сигналом: тени, окружавшие ее, начали шевелиться. Они почувствовали опасность. Лизе следовало действовать, но не в лоб. Она вспомнила слова Курагина об «интересных образцах». Если они пытались выманить ее на открытый конфликт, она должна была заставить их действовать первыми, раскрыв свои карты.
Она продолжила свои «изыскания» по ливонскому эпизоду с показной старательностью. Заказывала в архивах документы той эпохи, делала вид, что изучает старые газеты и дневники. Она даже позволила себе пару раз «случайно» обронить при других фрейлинах: «Представляете, какие любопытные детали всплывают о путешествиях Ее Величества в молодости!» — и тут же, будто спохватившись, замолкала с таинственным видом.
Эта игра давалась нелегко. Каждый вечер она возвращалась в свою комнату с ощущением, что ее голова вот-вот расколется от напряжения. Однажды ночью ее разбудил скрип половицы за дверью. Она замерла, прислушиваясь к тихому шороху, а затем — к едва уловимому звуку, будто что-то просунули под дверь. Утром она обнаружила на пороге скомканный клочок бумаги. На нем был нацарапан всего один знак: стилизованное перо, обвитое змеей. Угроза была немой, но красноречивой. Перо — символ ее занятий. Змея — яд клеветы.
Лиза не стала уничтожать записку. Она спрятала ее в потайное отделение своей шкатулки, рядом с единственной фамильной драгоценностью — скромной жемчужной брошью матери. Теперь у нее было уже две улики: исчезнувшее письмо и этот символ. Но они вели в тупик.
Помощь пришла с неожиданной стороны. Граф Андрей Курагин, несмотря на свою отстраненность, оказался человеком слова. Он не приближался к ней открыто, но между ними установилась странная, почти телеграфная связь. Однажды утром в стопке книг, которые Лиза заказывала для императрицы, оказался тонкий томик в простом переплете — «Трактат о ядах растительного и животного происхождения» некоего итальянского алхимика. Книга была явно не дворцовой библиотеки. На полях возле главы «Яды, воздействующие на разум: от безумия к доверчивости» кто-то сделал пометку: «См. аконит и его свойства вызывать спутанность сознания. Интересный выбор для дискредитации, требующей ясности ума». Рядом — вопросительный знак.
Это был намек. Чистый, безличный, но направленный. Яд в письме был не только метафорическим. Возможно, автор намекал на использование реальных отравляющих веществ? Или сравнивал клевету с действием аконита? Лиза поспешила в дворцовую библиотеку и, покопавшись в фармакологических справочниках, узнала, что аконит, он же борец, в малых дозах использовался тогда в медицине, а в больших — вызывал бред и смерть. Слухи, яд, бред, смерть репутации… Звенья смыкались.
Она поблагодарила его тем же способом. В следующий раз, когда императрица попросила передать графу Курагину какую-то дипломатическую записку (Екатерина все чаще использовала его для неформальных поручений), Лиза вложила в конверт засушенный цветок василька — простой, полевой, ничего не значащий при дворе. Но на крошечном клочке папиросной бумаги карандашом было выведено: «Аконит изучается. Василек благодарен за указание пути». Она понятия не имела, поймет ли он, но рискнула.
Через день ей вернули пустой конверт от той же записки. Но на внутренней стороне клапана, в самом уголке, стояли две крошечные буквы, выведенные острым пером: «В. К.». Василий Косой? Это было имя одного из приближенных Орлова, известного своей жестокостью и преданностью братьям. Мелкого дворянина, выдвинувшегося благодаря кулаку и бесчестности. Человека, который вполне мог написать грязное письмо и подбросить угрозу.
Сердце Лизы заколотилось от возбуждения, смешанного со страхом. У нее было имя. Вернее, инициалы и направление. Но этого было мало. Нужно было связать В. К. с конкретным действием, с тем самым письмом. И здесь на помощь пришла старая Марфа Петровна. Лиза, поделившись с ней своими «опасениями насчаянии сохранности архивов» (не упоминая, конечно, об истинной причине), получила бесценную информацию: «Василий Косой, тот что при графе Орлове, человек темный, но грамотный. Писарь из него был бы никудышный, каллиграфии не обучен. Но слышала я… — она понизила голос, — у него есть брат в канцелярии Коллегии иностранных дел. Младший, тихий. Тот как раз почерки переводить мастак».
Это был ключ. Брат-копиист, способный воспроизвести любой почерк. Мотив — выслужиться перед могущественным покровителем через брата. Средства — доступ к архивным документам и образцам подчерков, включая, возможно, и те, что могли намекнуть на ливонскую поездку.
Теперь у Лизы была не просто догадка, а нить, которую можно было потянуть. Но тянуть ее следовало не ей. Она была фрейлиной, а не следователем. И тут она совершила самый рискованный шаг за все это время. Она решила поделиться своими находками не напрямую с императрицей, а с тем, кто мог преподнести это как свою собственную, независимую догадку. С графом Курагиным.
Их следующая встреча была назначена не в саду, а в самом безопасном месте — на людях, во время небольшого концерта камерной музыки в одной из гостиных. Звуки квартета создавали прикрытие для тихого разговора. Они сидели рядом, как положено придворным, глядя на музыкантов.
«Граф, — тихо начала Лиза, не глядя на него, — я, кажется, нашла тот самый «интересный образец» в архивах. Он связан с братьями. Один — известный своей преданностью… определенной партии. Другой — тихий переписчик с доступом к старым письмам».
Андрей не повернул головы, но его плечо слегка напряглось.
«Имена?»
«Инициалы: В. К. Старший. А младший — в канцелярии иностранных дел».
Он кивнул, почти незаметно.
«Подтверждения?»
«Пока только логика улик и… пропавшее письмо, которое кто-то счел нужным изъять. И знак. Перо и змея».
Впервые за весь вечер он бросил на нее быстрый, оценивающий взгляд. В его глазах читалось уважение, смешанное с тревогой.
«Вы зашли дальше, чем следовало. В. К. — человек отчаянный. А отчаянные люди опасны. Оставьте это мне. У меня есть… способы проверить эту гипотезу, не привлекая внимания. Ваша задача теперь — вести себя как ни в чем не бывало. Забудьте о Ливонии. Увлекитесь чем-нибудь безобидным. Вышивкой. Или сочинением пасторальных стишков».
«Забыть? Но…»
«Ваше расследование закончено, мадемуазель Воронцова, — его голос прозвучал сухо, но не без доли теплоты. — Вы блестяще выполнили свою часть. Теперь настала моя очередь. И помните: самая опасная тень — это та, что начинает танцевать, забыв, что ее сила в неподвижности».
Концерт закончился. Граф поднялся, поклонился и удалился, не оглядываясь. Лиза осталась сидеть, ощущая странную пустоту. Он был прав. Она вышла на открытое пространство, и теперь ей нужно было снова стать тенью. Но тенью, знающей то, что может сжечь. Она встала, поправила складки платья и присоединилась к другим дамам, обсуждавшим игру виолончелиста. На ее лице была легкая, безучастная улыбка. Внутри же бушевала буря из облегчения, страха и горького осознания: она втянула в свою игру того, кто сам не хотел ни в какие игры играть. И цена проигрыша для них обоих могла оказаться слишком высокой.
На следующее утро она попросила у императрицы разрешения заняться составлением каталога фарфоровой коллекции — работа кропотливая, нейтральная и далекая от политики. Екатерина, взглянув на нее с легким удивлением, разрешила. Казалось, буря миновала. Но Лиза знала — это затишье. Глаза ее невольно искали в толпе придворных высокую фигуру в темном кафтане. Его нигде не было видно. Граф Андрей Курагин исчез из дворца.