Три тысячи рублей на двоих, съемная комната у бабушки и сын, который спрашивает: "Мама, а почему у нас нет папы?" Я сидела на кухне и понимала: дальше некуда. Тогда я зашла на сайт знакомств. Не за любовью — за билетом. Прошло 20 лет, три мужа, диагноз в 41 год. Я не жалею. Но стыдно.
Швед, немец, француз — я выбирала мужчину как авиарейс
Профили мужчин 35+ из Европы. Я листала фотографии как каталог в турагентстве. Германия? Стабильно, но скучно. Франция? Красиво, но наверняка враньё. Швеция? Честно говоря, я знала только IKEA.
Немец писал длинные письма про философию. Француз слал комплименты и фотографии с пляжа. А швед Ларс прислал одно сообщение: "Когда я могу прилететь к тебе?"
Я выбрала его. Потому что он не тянул время.
Осенью 2005-го он провел две недели в Орске. Высокий блондин с рюкзаком пил чай на нашей кухне, ел бабушкины пельмени и недоумевал, почему мы храним картошку на балконе. Бабушка шептала: "Лен, ты уверена? Он же иностранец".
Я не была уверена ни в чем. Кроме того, что здесь, в России, будущего у меня нет.
Я искала спасителя, а нашла контракт
Через месяц я прилетела к Ларсу. Он показал квартиру, познакомил с родителями, водил по городу. Я смотрела на детские площадки без разбитых бутылок, на улицы, где женщины гуляют ночью одни — и понимала: я хочу, чтобы мой сын рос здесь.
Ларс предложил пожениться. Мы знали друг друга три месяца.
Это не была любовь. Это была сделка, хотя мы оба делали вид, что нет. Ему было 42, он хотел семью. Мне было 28, я хотела стабильность. Мы оба получили, что хотели.
Весной 2006-го мы с пятилетним сыном приземлились в Норрчёпинге с двумя чемоданами. Первую ночь я не спала. Лежала в чужой квартире, в чужой стране, рядом с мужчиной, которого почти не знала, и думала: "Что я наделала?"
Государство платит мне за то, что я существую — я думала, это ошибка
Первый месяц я ходила как в тумане. На счет приходили деньги — просто так. 1050 крон на ребенка ежемесячно. Еще 1200, потому что отец не платит алименты. Еще деньги на жилье.
В России у меня было 3000 рублей на двоих. Здесь — больше 40 000 рублей, и я не работала ни дня.
Я пришла к социальному работнику: "А что мне за это нужно сделать?"
Она удивленно посмотрела: "Растить ребенка".
Еще безумнее: в Швеции дают 480 родительских дней на каждого ребенка — не важно, сколько ему лет. Моему было пять с половиной, но нам дали все дни. Я получала деньги за то, что сижу с ним дома. Или работала полдня и забирала его из школы в три.
Я правда думала, что компьютер ошибся и скоро придет письмо: "Верните всё".
Письма не было. Деньги приходили каждый месяц.
Сын за три месяца выучил язык, я год боялась телефонных звонков
Сына отдали в подготовительный класс. Через неделю он принес рисунок с подписью на шведском. Через месяц начал отвечать по-шведски. Через три — говорил лучше меня.
Дети впитывают язык как губка. Взрослые учат его как камень воду.
Я ходила на курсы, делала все задания, смотрела новости, читала детские книжки. Вживую понимала почти всё. Но когда звонил телефон — немела от ужаса.
Голос без лица. Быстрая речь. Я просто клала трубку или не брала совсем.
Однажды позвонили из школы сына. Что-то случилось на уроке. Я не разобрала половину слов. Положила трубку и разрыдалась.
В России я была юристом. Могла вести переговоры, составлять договоры, доказывать что угодно. Здесь я была немой.
Я заставила себя преодолеть. Попросила Ларса говорить со мной только по-шведски. Записалась на дополнительные курсы. Каждый звонок был маленькой победой. Через год страх ушел.
Но акцент остался навсегда.
Первый брак: я использовала его — и мне стыдно до сих пор
Через два года я поступила в университет — бесплатно, без экзаменов. Специальность — социальный работник. Параллельно сын ходил на баскетбол, плавание, музыкальную школу — учился играть на трубе в семь лет.
В России я бы выбирала: либо учеба, либо ребенок. Здесь я могла всё одновременно.
Но я почти не видела Ларса. Училась, возила сына на тренировки, писала курсовые по ночам. У меня не было сил на брак.
Ларс работал на почте, приходил уставший, хотел тишины и близости. Я давала ему ужин и учебники. Он хотел жену. У него была соседка по дому.
Мы прожили пять лет. За это время я выучила язык, получила диплом, нашла работу, обрела уверенность. И когда я встала на ноги — я ушла.
Не было измен. Не было скандалов. Просто однажды вечером я села напротив и сказала: "Я больше не могу".
Он спросил: "Почему?"
Я не знала, что ответить. Потому что он скучный? Потому что мне 33, а я чувствую себя на 60?
Правда была проще: он мне больше не был нужен.
Ларс выполнил свою функцию. Дал мне и сыну гражданство, крышу над головой, стабильность. Я использовала его как билет в новую жизнь. И когда билет был использован — выбросила.
Мне стыдно до сих пор.
Он до сих пор присылает поздравления на Рождество. Спрашивает, как сын, как я. Желает счастья. И каждый раз я читаю его сообщения и думаю: хороший человек заслуживает правды. А я дала ему только функцию. Я превратила живого мужчину в инструмент собственного спасения. И самое страшное: я бы сделала это снова.
Работа в детской тюрьме: девочка мечтала стать врачом
После университета я работала с трудными подростками, потом в санаториях, потом в опеке. Нигде не задерживалась дольше двух лет — наступала невыносимая скука, я срывалась на коллег и уходила.
Но одна работа сломала меня по-настоящему.
Учреждение для несовершеннолетних преступниц. Девочки с 13 лет. Грабежи, нападения, запрещенка.
Одной было четырнадцать. Приехала из Сомали, попала в плохую компанию, украла телефоны в школе, чтобы доказать, что "своя". Сидела у меня в комнате, смотрела в окно и плакала.
"Чем ты хотела стать?" — спросила я.
"Врачом. Я хорошо училась. В Сомали у меня не было шанса, но здесь... А теперь у меня судимость".
Через полгода я начала просыпаться в холодном поту. Через год поняла: я выгораю. Ушла.
Сейчас работаю школьным куратором восемь лет — мой рекорд.
СДВГ: я узнала, что больна, и вся жизнь обрела смысл
В 2019 году я пошла к психологу. Не могла сосредоточиться на работе, постоянно забывала вещи, срывала дедлайны.
Диагноз: СДВГ. Синдром дефицита внимания.
Мне было 41 год. И вся моя жизнь вдруг сложилась в картинку.
Импульсивный переезд в чужую страну к незнакомцу. Неспособность усидеть на одном месте дольше двух лет. Конфликты с начальством — я не сдерживалась, когда меня что-то бесило. Три брака — каждый раз, когда отношения требовали работы, я просто уходила.
Психолог объяснила: людям с СДВГ нужна постоянная стимуляция. Рутина для нас — как удушье. Мы не ленивые, не конфликтные, не безответственные. У нас мозг работает иначе.
Я начала принимать препараты. Стало легче. Но диагноз не изменил меня — он просто объяснил, почему я такая.
Второй муж: я думала, это любовь, а он завел другую
После Ларса я два года была одна. Потом познакомилась с Микаэлем.
Полная противоположность. Эмоциональный, творческий, импульсивный. Дизайнер, играл на гитаре, писал стихи. Мы могли говорить до утра. Он смеялся над моими шутками. Мы были близки так, будто завтра конец света.
Я думала: вот оно. Настоящее.
Мы прожили вместе четыре года.
Потом я заметила. Телефон он начал носить везде — даже в душ. Задерживался на работе. Отмахивался, когда я хотела близости: "Устал, не сегодня".
Однажды утром взяла его телефон. Пароль — дата нашей первой встречи. Он даже не сменил.
Переписка с коллегой. "Не могу дождаться, когда увижу тебя снова". Фотографии. Планы на выходные.
Я сидела на краю кровати с его телефоном в руках. Он спал рядом.
Я встала, оделась, собрала вещи. Написала: "Я знаю. Не звони". И ушла.
Он звонил. Писал. Приезжал. Говорил, что это ошибка, что любит меня. Я не открывала дверь.
Самое страшное? Я почти ничего не почувствовала. Ни боли, ни обиды. Просто усталость. Опять провал. Опять неправильный выбор.
Может, это тоже СДВГ. Мне сложно привязываться по-настоящему. Когда человек разочаровывает — я просто выключаю эмоции и ухожу.
Третий муж: тишина, деревня и страх повторения
Юхану было 48, когда мы познакомились. Инженер, живет в деревне, разведен, нет детей. Спокойный, надежный, предсказуемый.
Прямо как Ларс.
Первые полгода я сопротивлялась. Не хотела повторять ошибку. Но он был терпелив. Не давил. Просто был рядом.
Я переехала к нему. В деревню, где ближайший магазин в пяти километрах, автобус два раза в день, из окна — лес и пашня.
Через два года родилась дочь. Мне было 42.
Сейчас ей семь. Мы с Юханом вместе столько же — мои самые долгие отношения.
Но я всё равно иногда ловлю себя на мысли: а вдруг и это временно? Вдруг через год мне станет скучно? Вдруг я проснусь и захочу уйти?
Я пытаюсь жить сегодняшним днем. Не загадывать. Но страх остается.
Полярные ночи: когда хочется просто лечь и не вставать
Климат мягкий. Зима +5°C, лето +20°C. Звучит идеально, правда?
Но есть цена.
С октября по февраль солнце встает в девять утра и садится в три дня. А иногда просто не показывается — серое небо весь день.
Уходишь на работу в темноте. Возвращаешься в темноте. Машины ездят с включенными фарами даже днем.
Первые три года я думала, что сойду с ума. Постоянная усталость. Апатия. Утром невозможно встать с кровати — не от лени, от физической невозможности. Тело наливается свинцом.
Купила лампу дневного света — имитирует солнце. Ставлю на стол, включаю утром на два часа. Помогает, но не всегда. Бывают недели, когда я просто функционирую: работа-дом-сон-работа. Никаких эмоций, никаких желаний.
Некоторые эмигранты уезжают именно из-за этого. Не из-за языка, не из-за культуры — из-за темноты.
Я остаюсь. Потому что весна здесь — как воскрешение.
Старший сын вырос шведом, младшая дочь не знает России
Старшему сыну 24. Окончил университет, работает программистом в Стокгольме, встречается со шведкой. Говорит по-русски, но с акцентом.
Он не помнит Россию. Для него дом — это Швеция.
Когда ему было 14, начались проблемы. Прогулы, плохая компания, его задержала полиция — разрисовали стену торгового центра.
Я сидела в участке и думала: я привезла его сюда ради лучшей жизни. А он делает то же, что российские подростки.
Соцслужбы подключились мгновенно. Психолог, социальный работник, встречи каждую неделю. Не для наказания — для помощи. Его не отправили в колонию, не поставили на учет. Разобрались: почему он так себя ведет.
Оказалось: злился на меня за развод с Ларсом. На себя — за то, что не чувствует себя ни русским, ни шведом. На мир — просто потому что 14 лет.
Через год успокоился. Закончил школу, поступил в университет. Сейчас — стабильная работа, планы на будущее.
Младшей дочери семь. Родилась здесь, ходит в шведскую школу. Я учу ее русскому, но это сложно. Зачем ей язык, на котором вокруг никто не говорит?
Иногда рассказываю про Россию. Про бабушкину кухню, где мы пили чай. Про снег по колено. Она слушает как сказку. Для нее это другая планета.
Природа — единственное, что держит меня здесь
Если бы мне сейчас предложили вернуться в Россию с шведской зарплатой и всеми гарантиями — я бы отказалась.
Из-за природы.
Гуляю каждый день. Это моя терапия, спасение, медитация.
От дома до леса — три минуты. Асфальтированные дорожки, указатели, освещение. Но при этом настоящий лес. Запах сосновой смолы. Мох на камнях. Абсолютная тишина.
Каждое утро к нам на участок приходят косули. Не боятся. Жуют траву в трех метрах от окна. Зайцы, лисы, ежики — обычное дело. Однажды лось прошел через огород.
В Швеции есть закон — "аллемансрэттен", право каждого. Можешь ходить где угодно: по лесам, полям, чужим участкам. Ставить палатку, собирать ягоды, разводить костер. Главное — не мусорить.
Заборов почти нет. Участки открытые. И я ни разу за двадцать лет не видела мусора в лесу. Ни бутылок, ни пакетов, ни окурков.
Когда на работе стресс, когда дома напряжение, когда мысли роятся в голове — я иду в лес. Час хожу между деревьями. Возвращаюсь другим человеком.
Без этого я бы не выжила.
Что я поняла про шведов за 20 лет
Шведы вежливы, корректны, но холодны. За двадцать лет у меня нет ни одной близкой шведской подруги. Есть коллеги, с которыми мы пьем кофе. Есть соседи, с которыми здороваемся. Но настоящей дружбы — нет.
Все мои друзья — эмигранты. Русские, поляки, украинцы. Мы понимаем друг друга с полуслова. Мы знаем, каково это — быть чужим.
Шведские мужчины не ревнивы, не собственники. Они не будут контролировать телефон, проверять, с кем ты общаешься. Но они и не будут биться за тебя. Если отношения не работают — просто уйдут. Без попыток исправить, без слез, без выяснений до утра.
Это комфортно и страшно одновременно.
Кто я: застряла между двух миров
Я больше не русская. Двадцать лет здесь изменили меня. Я думаю иначе, говорю иначе, живу иначе. Когда смотрю российские новости или читаю комментарии соотечественников — чувствую себя чужой.
Но я и не шведка. У меня акцент. Другие воспоминания, другой опыт. Когда шведы говорят о детстве — я молчу. Моё детство было в другой стране, в другой реальности.
Я между двух миров. Слишком шведская для русских. Слишком русская для шведов.
В этом есть свобода — я не привязана ни к одному месту. Но есть и одиночество. Глубокое, тихое, которое никуда не уходит.
Моя правда через двадцать лет
Я не жалею о переезде.
Швеция дала моим детям детство без страха. Образование без долгов. Медицину, к которой можно обратиться. Государство, которое не бросит. Возможность дышать полной грудью.
Я плачу за это одиночеством, темными зимами, ощущением, что никогда не впишусь полностью. Но это честная цена.
Я не жалею, что уехала.
Жалею, что использовала хорошего человека. Что сын вырос без отца. Что я потеряла связь с родиной. Что, возможно, не способна любить по-настоящему.
Но если бы я снова оказалась на той съемной кухне в 2005-м, с пятилетним сыном на руках и тремя тысячами в кармане — я бы сделала то же самое.
Потому что выбор был не между правильным и неправильным.
Выбор был между выживанием и капитуляцией.
Я выбрала выжить.
Мне пишут: "Ты предательница, бросила Родину". Пишут: "Ты героиня, ты смогла".
Но правда в том, что я ни то, ни другое. Я просто женщина, которая двадцать лет назад сделала отчаянный выбор — и до сих пор разбираюсь с последствиями.
Идеального места не существует. Швеция — не рай. Здесь свои проблемы, своё одиночество, своя боль.
Но здесь я могу дышать.
Друзья, это последняя статья на этом канале, ему не дают больше дышать. Встречаемся на новом, вот первая душевная история: