Лена смотрела на экран телефона и чувствовала, как немеют пальцы. В банковском приложении мужа, в разделе «Кредиты», горел красный кружок: «Задолженность 320 000 руб.» Ещё вчера там было пусто. Ещё вчера она думала, что победила.
А началось всё месяц назад — с зубов свекрови.
Валера влетел в квартиру так, будто за ним гнались коллекторы. Хлопнул дверью, сбросил ботинки, едва не сбив с тумбочки вазу с сухим камышом, и с порога заявил:
— Ты, Лена, сухарь. У тебя вместо сердца — калькулятор.
Лена сидела за кухонным столом над ворохом квитанций. Она даже головы не подняла — привыкла. Валера был человеком-фейерверком: быстро вспыхивал, громко шумел и оставлял после себя запах гари.
— И тебе добрый вечер, Валера. Мама звонила?
— Звонила! — рявкнул муж, плюхаясь на табурет. — Она не просто звонила, она плакала! Ты понимаешь, что я её довёл своими отказами? У неё давление! У неё сосуды слабые!
— У Тамары Павловны сосуды из легированной стали, им сносу нет, — спокойно парировала Лена, обводя ручкой сумму в квитанции за капремонт. — Что на этот раз? Крыша на даче потекла или соседский кот опять на её грядки покусился?
Валера набрал воздуха в грудь, словно перед нырком в прорубь:
— Зубы. У неё рассыпается челюсть. Она жевать не может, Лена! Человек на манной каше сидит неделю! Ей нужны импланты. Врач сказал — тянуть нельзя, костная ткань уходит.
— И сколько стоит этот праздник жизни?
Лена наконец оторвалась от бумаг и посмотрела на мужа поверх очков.
— Триста тысяч. Это со скидкой, по знакомству! Швейцарская технология, пожизненная гарантия.
— Валера, — Лена сняла очки и потёрла переносицу. — У нас на счетах, если поскрести по всем сусекам, сорок тысяч. До зарплаты две недели. Мы платим ипотеку за студию Антону и твоя машина требует ремонта коробки передач. Какие триста тысяч?
— Ты не понимаешь! — Валера вскочил и начал мерить шагами шестиметровую кухню. — Это же мама! Она меня растила, ночей не спала, когда я корью болел! Она себе во всём отказывала! А мы… мы просто эгоисты.
— Мы не эгоисты, мы реалисты. Валер, сядь. Вот цифры.
Она развернула к нему тетрадный лист.
— Вот приход, вот расход. Если мы отдадим сейчас всё, что есть, нам нечем будет платить за квартиру. А оставшиеся двести шестьдесят тысяч ты где возьмёшь? Почку продашь? Твою печень, кстати, уже никто не купит.
— Я заработаю! — Валера ударил кулаком по столу, но как-то вяло, без огонька. — Возьму подработки. Таксовать пойду!
— Ты три года назад таксовать собирался, когда маме «срочно» понадобилась теплица из поликарбоната. В итоге подрабатывала я — по выходным чужие отчёты сводила. Валера, нет. Обычные съёмные протезы стоят тридцать тысяч. Они ничем не хуже.
— Ты хочешь, чтобы моя мать носила вставную челюсть?! Которую на ночь в стакан класть?! — голос Валеры сорвался на визг.
— Ей семьдесят пять лет, Валера. Это нормальный возраст для съёмных протезов. И я когда-нибудь состарюсь. Это жизнь.
Два дня в квартире висела тишина — плотная и вязкая, как кисель. Валера демонстративно пил чай без сахара и вздыхал так, что колыхались шторы.
А в субботу явилась сама Тамара Павловна.
Она вошла, опираясь на палочку, хотя ещё неделю назад бодро догоняла автобус на остановке. Лицо скорбное, губы поджаты в ниточку.
— Здравствуй, Леночка, — прошелестела свекровь, присаживаясь на краешек дивана. — Я вот вам вареньица привезла. Вишнёвого. Последнего, наверное…
— Зачем же так трагично, Тамара Павловна? Вишня вроде не вымерла.
Лена поставила чайник.
— Да не в вишне дело… — Тамара Павловна прижала платочек к глазам. — Сил моих больше нет. Рот не открывается, дёсны огнём горят. Врач, светило медицины, Эдуард Карлович, так и сказал: «Тамара Павловна, у вас уникальный случай, только швейцарский цирконий спасёт». Иначе — всё. Атрофия, трубка в горле и жидкое питание.
Валера стоял в дверном проёме бледный, сжимая кулаки. Ему было стыдно перед матерью за жену.
— Мам, ну мы ищем варианты… — промямлил он.
— Да не ищите, сынок, — махнула рукой Тамара Павловна. — Я уже решила. Продам дачу. Дедову дачу, которую он своими руками строил… Сердце, конечно, кровью обольётся, там же каждый гвоздик родной… Но что делать? Не умирать же с голоду.
— Мама, ты что?! — Валера чуть не задохнулся.
Дача была его отдушиной, его местом силы, единственным местом, где он чувствовал себя хозяином.
— Какая продажа?! Мы найдём деньги!
— Валера, — голос Лены прозвучал как щелчок кнута. — Дачу продавать не нужно. И цирконий не нужен. Я звонила в городскую стоматологию. Там прекрасные съёмные протезы делают бесплатно для пенсионеров по полису. А если хотите «Акри-Фри», мягкие — это сорок тысяч. Эту сумму мы осилим.
— Ты хочешь сэкономить на моём здоровье? — Тамара Павловна убрала платочек. Глаза у неё мгновенно стали сухими и колючими. — На матери своего мужа?
— Я хочу, чтобы ваш сын не пошёл по миру с долгами, Тамара Павловна. У него давление сто сорок на девяносто. Ему ещё работать и работать. А «швейцарский цирконий» в районной поликлинике вам никто ставить не будет — это маркетинговый ход частной клиники. Эдуард Карлович ваш — обычный менеджер по продажам в белом халате.
Тамара Павловна поджала губы, поняв, что лобовая атака провалилась.
— Ну, раз моё здоровье вам безразлично… — она величественно поднялась. — Пойду я. Может, люди добрые помогут. Или кредит возьму… Под залог квартиры.
— Мама! — взвыл Валера.
— Иди, провожай мать, — отрезала Лена. — И банку с вареньем забери. У тебя от сладкого изжога.
Казалось, Лена победила.
Вечером Валера был тих, подавлен, но признал, что с продажей дачи мать, конечно, погорячилась.
— Ты права, Лен, — буркнул он, отворачиваясь к стене. — Денег нет. Будем копить на хорошие, но обычные.
Прошёл месяц. Валера стал каким-то подозрительно ласковым. Сам выносил мусор. Не ворчал, что на ужин опять полуфабрикаты. Даже пару раз принёс цветы — без повода, просто так.
«Осознал, — довольно думала Лена. — Слава богу, разум восторжествовал».
А потом Тамара Павловна прислала фото в мессенджер.
На снимке свекровь сияла улыбкой — белой и ровной, как витрина элитного магазина. Подпись гласила: «Спасибо сыночку! Мир не без добрых людей!»
Лена застыла с телефоном в руке. Сердце пропустило удар.
Она зашла в банковское приложение мужа — пароль знала, они никогда ничего друг от друга не скрывали. Так, по крайней мере, она думала.
На зарплатной карте — ноль. Но это ещё ладно, до получки неделя.
А вот в разделе «Кредиты» светился новенький, жирный, красный кружок: «Кредитная карта. Задолженность 320 000 руб. Льготный период заканчивается через 20 дней».
Валера пришёл с работы, насвистывая.
— О, пельмени? — радостно спросил он, заглядывая в кастрюлю.
— Пельмени, — кивнула Лена. — Садись. Разговор есть.
Она положила телефон на стол экраном вверх. Открытый на странице банка.
Валера поперхнулся воздухом. Свист оборвался.
— Лен, я всё объясню… Там акция была! Сто дней без процентов! Я думал — с премии закрою… С подработок…
— С каких подработок, Валера? Ты диван по вечерам давишь с таким усердием, что пружины стонут.
— Она плакала! Она сказала, что нашла покупателя на дачу! Я не мог этого допустить!
Лена смотрела на него и не узнавала. Вроде тот же человек, те же глаза, та же ямочка на подбородке, которую она когда-то так любила. Но внутри — пустота.
— Ты не маме помог, Валера. Ты нас предал. Ты взял деньги из нашего будущего. Из ипотеки Антона. Из моего спокойствия.
— Я отдам! — жалко выкрикнул он.
— Отдашь. Конечно, отдашь. Но уже без меня.
Лена встала и подошла к холодильнику. Достала чёрный маркер из ящика.
— Значит, так, Валера. Мы не разводимся — квартиру делить сейчас невыгодно, да и сына расстраивать не хочу. Но с этого дня у нас раздельное хозяйство.
Она провела жирную чёрную черту прямо по полке холодильника.
— Справа — твоё. Слева — моё. Коммунальные платежи — пополам. Ипотеку за студию Антона плачу я. Но ты подпишешь нотариальный отказ от своей доли в той квартире. Твои кредиты — это твои кредиты. Хочешь — таксуй, хочешь — вторую почку ищи. Но в мой бюджет ты больше не лезешь.
— Лен, ты чего… Мы же семья… — Валера смотрел на неё глазами побитой собаки.
— Были семья, — Лена убрала маркер в карман фартука. — А теперь мы — соседи с общей пропиской. И передай Тамаре Павловне, что её новые зубы очень красиво блестят. Надеюсь, они того стоили.
Лена ушла в комнату и плотно закрыла дверь.
Валера остался на кухне один. Смотрел на остывающие пельмени и чёрную черту в холодильнике, которая теперь делила его жизнь на «до» и «после». Потянулся за телефоном — позвонить маме, пожаловаться. Но вспомнил про долг в триста двадцать тысяч и почему-то передумал.
На следующий день Лена купила в комнату замок. Маленький, врезной, но надёжный. И металлический ящик для документов.
Валера ходил кругами, пыхтел, пытался шутить — но натыкался на вежливую ледяную стену.
Тамара Павловна звонила ещё пару раз, хвасталась, как удобно теперь жевать орехи. Лена просто сбрасывала вызов. Она теперь точно знала: есть люди, которым сколько ни дай — всё мало. А есть те, у кого однажды заканчивается терпение.
У Лены — закончилось.
Теперь Валера по вечерам действительно где-то пропадает. Говорит — таксует. Может, и правда.
А Лена пьёт чай на кухне, смотрит на разделённую полку в холодильнике и думает, что одиночество вдвоём — это не так уж страшно.
Главное — недорого.