Осень 2025 года выдалась холодной и дождливой. Четверо друзей — Артём, Вика, Дима и Катя — решили вырваться из города на выходные. Им было по двадцать пять, они учились вместе в универе, потом разъехались по работам, но раз в год обязательно собирались на «поход с палатками». В этот раз выбрали старый лес в ста километрах от города — место, которое на картах обозначалось как «Заповедник Чернолесье». Говорили, что там когда-то было село, но его забросили после войны, и теперь только деревья да болота.
Они выехали в пятницу вечером. Дождь лил стеной, фары машины едва пробивали серую завесу. Дорога закончилась у шлагбаума с табличкой «Проезд запрещён». Дальше — только пешком. Рюкзаки, палатка, спальники, консервы, фонарики, газовая горелка. Всё как обычно.
Первые часы пути прошли весело. Шутили, вспоминали студенческие истории, пели под гитару Димы. Но к ночи дождь усилился, ветер завыл в кронах, и лес стал казаться другим — плотным, враждебным. Деревья смыкались над тропой, ветки цеплялись за одежду, будто не хотели отпускать.
К полуночи они поняли, что заблудились. Карта в телефоне не ловила сигнал, компас вращался как сумасшедший. Дима, самый опытный походник, пытался ориентироваться по мху на стволах, но всё равно они ходили кругами. Холод пробирал до костей, одежда промокла насквозь.
И тогда, сквозь шум дождя, они увидели свет.
Слабый, жёлтый огонёк мерцал где-то впереди. Они пошли на него, как на маяк. Через полчаса вышли на поляну. Посреди поляны стояла избушка. Небольшая, бревенчатая, с покосившейся крышей и одним окошком, из которого лился тот самый свет. Дымок тянулся из трубы — значит, кто-то жил.
Дверь открыла старуха.
Она была маленькой, сгорбленной, в длинном чёрном платье и платке. Лицо — сплошь морщины, глаза глубоко запавшие, но живые, блестящие. В руках держала керосиновую лампу.
— Заблудились, деточки? — голос хриплый, но добрый. — Заходите, обогреетесь. Ночь холодная, волки кругом.
Друзья переглянулись. Артём, самый осторожный, хотел отказаться, но Вика уже дрожала от холода, а Катя чихала. Решили зайти — хотя бы обсушиться у печки.
Внутри было тепло и пахло травами. Пол земляной, стены увешаны пучками сушёных растений, на полках — банки с непонятным содержимым. В углу — большая русская печь, на ней кипел чугунок. Старуха представилась бабой Дарьей.
— Живу тут одна, — сказала она. — Давно. Лес меня кормит, я его не трогаю.
Она накормила их горячим травяным чаем и грибным супом. Суп был невероятно вкусный, сытный. После него сразу разморило. Баба Дарья постелила им на полу соломенные тюфяки, дала шерстяные одеяла.
— Спите, — сказала. — Утром покажу дорогу к тропе. А пока отдыхайте.
Они уснули почти мгновенно.
Артём проснулся первым. Было ещё темно, но в щели между брёвнами пробивался серый предрассветный свет. Он почувствовал странное ощущение — будто кто-то смотрит. Поднял голову: баба Дарья сидела у печки и смотрела прямо на него. Глаза её блестели в полумраке, как у кошки.
— Не спишь, милок? — прошептала она.
— Нет, — ответил Артём тихо, чтобы не разбудить остальных. — Просто... проснулся.
— А ты осторожный, — улыбнулась старуха. Улыбка была широкая, зубов почти не видно. — Это хорошо. Осторожные дольше живут.
Она встала и подошла ближе. Артём заметил, что ноги её не касаются пола — она словно скользила.
— Знаешь, почему меня из села выгнали? — спросила вдруг.
— Нет.
— Двести лет назад. Я тогда молодая была. Знали, что я ведьма. Что с лесом говорю. Что людей лечу... и калечу. Они меня в лес вытолкали, сказали: «Живи с своими зверями». И я живу. Лес меня приютил. А я его кормлю.
Артём замер. Сердце заколотилось.
— Чем кормите? — выдавил он.
Старуха снова улыбнулась.
— Тем, что он любит. Мясом молодым. Свежим.
Она повернулась и ушла в угол, где стояла большая кадушка. Подняла крышку. Оттуда пахнуло чем-то сладковато-гнилостным.
Артём не спал больше. Ждал рассвета.
Утром баба Дарья была снова доброй старушкой. Угостила блинами с мёдом, показала тропу.
— Идите прямо, — сказала. — Через три часа выйдете к дороге.
Они поблагодарили и ушли. Но Артём заметил: тропа вела не наружу, а глубже в лес. Он молчал — не хотел пугать друзей. Думал, может, показалось.
Но через час тропа кончилась. Они снова оказались на той же поляне. Избушка стояла, дымок из трубы.
— Это как? — растерялась Вика.
— Круг сделали, — сказал Дима уверенно. — Сейчас по-другому пойдём.
Но сколько ни ходили — возвращались к избушке. К вечеру поняли: лес их не отпускает.
Баба Дарья встретила как родных.
— Вижу, не нашли дорогу, — вздохнула. — Бывает. Лес капризный. Оставайтесь ещё на ночь. Завтра попробуем снова.
Второй вечер прошёл спокойно. Но ночью Катя разбудила всех криком.
Она сидела на тюфяке, бледная, глаза широко раскрыты.
— Там... в окне... лицо.
Все бросились к окну. Ничего. Только тьма и дождь.
— Приснилось, — успокоил Дима.
Но Катя не спала больше. Сидела, обняв колени, и шептала:
— Оно смотрело на меня. Без глаз. Просто дыры.
На третий день они решили идти всем вместе в одном направлении, не сворачивая. Отметили деревья ножом. Через пять часов вернулись к избушке.
Баба Дарья уже ждала на пороге.
— Не отпускает вас лес, — сказала тихо. — Значит, хочет оставить.
Вика заплакала.
— Бабушка, помогите нам выйти. Пожалуйста.
Старуха посмотрела на неё долго.
— Помогу, — сказала наконец. — Но цена будет.
— Какая? — спросил Артём.
— Один останется. Со мной. Навсегда.
Все замолчали.
— Это шутка? — нервно рассмеялся Дима.
— Нет, милок. Лес требует плату. Двести лет я ему плачу. Иногда — зверем. Иногда — человеком. Он сыт — отпускает остальных.
Друзья переглянулись. Никто не хотел верить.
— Мы уйдём все, — сказал Артём твёрдо. — Вместе.
Старуха только кивнула.
— Попробуйте.
В ту ночь они не спали. Сидели у печки, держались за руки. Баба Дарья сидела напротив и вязала что-то длинное, чёрное.
В полночь свет в лампе задрожал.
Сначала завыл ветер. Потом начали скрипеть брёвна. Из щелей между ними полезла чёрная смола — густая, живая. Она ползла по стенам, по полу, оставляя влажные следы.
Катя закричала первой.
Смола обвила её лодыжки, потянула к стене. Девушка вцепилась в Диму, но смола была сильнее. Она втянула Катю в стену — медленно, с хлюпаньем. Катя кричала, пока не исчезла полностью. На стене осталось только мокрое пятно.
Вика завыла. Дима схватил топор, который висел у двери, и начал рубить стену. Но топор отскакивал, будто бил по резине.
С пола полезли корни — тонкие, белые, с присосками. Они обвивали ноги, руки, шею. Артём успел отрубить несколько, но они росли снова.
Баба Дарья сидела спокойно.
— Один, — прошептала она. — Один должен остаться добровольно. Тогда отпустит.
Дима посмотрел на друзей.
— Я останусь, — сказал вдруг.
— Нет! — закричала Вика.
Но Дима уже оттолкнул её к двери.
— Бегите. Я задержу.
Он бросился на старуху с топором. Баба Дарья даже не шелохнулась. Топор прошёл сквозь неё, как сквозь дым. А потом из пола вырвался корень и пронзил Диму насквозь. Он захрипел, упал. Корни начали тянуть его вниз, в землю.
Артём и Вика выбежали из избушки.
Ночь была чёрной, безлунной. Они бежали, не разбирая дороги. За спиной слышали хруст костей, чавканье, стоны Димы — пока не стихли.
Они бежали всю ночь. Падали, вставали, снова бежали. Ветки хлестали по лицу, корни цеплялись за ноги. Казалось, лес смеётся над ними.
К утру Вика не выдержала. Она села на поваленное дерево и заплакала.
— Я не могу больше. Ноги не идут.
Артём пытался поднять её.
— Вставай. Мы почти вышли.
Но Вика только качала головой.
— Она сказала — один останется. Дима остался. Почему мы всё ещё здесь?
Артём оглянулся. Лес был тих. Слишком тих.
И тогда он увидел: на стволах деревьев — лица. Кати и Димы. Вырезанные корой, с открытыми ртами. Глаза — пустые дыры.
Вика тоже увидела. Она встала медленно.
— Беги, — сказала тихо. — Беги один. Я... устала.
Она пошла обратно. Артём кричал, бежал за ней, но ветки сомкнулись, как руки. Он не смог пройти.
Он бежал один.
День, ночь, ещё день. Он не ел, не пил, только бежал. Ноги были в крови, глаза слипались. Он уже не знал, где избушка, где поляна. Только деревья, деревья, деревья.
На третьи сутки он вышел к дороге.
Стоял шлагбаум. За ним — асфальт, машины вдалеке.
Он упал на колени и зарыдал.
Его нашли грибники. Отвезли в больницу. Он рассказывал всё — про избушку, про бабу Дарью, про друзей. Его лечили от обезвоживания, от переохлаждения, от нервного срыва.
Через месяц его выписали.
Он вернулся в город. Снял квартиру на окраине. Работал удалённо. Не выходил на улицу после заката.
Ночами он не спал.
Потому что слышал.
Сначала — шорох за окном. Потом — стук в дверь. Тихий, осторожный.
А иногда — голос Вики. Шептал из темноты:
— Ты убежал один. А нас трое осталось. Мы ждём тебя.
Он включал весь свет в квартире. Закрывал окна наглухо. Но тьма всё равно просачивалась — в щели, под дверь, в углы.
Однажды ночью свет погас. Во всей квартире.
Он сидел в темноте, сжавшись в углу, и слушал.
Сначала заскрипели половицы. Потом — шаги. Медленные, шаркающие.
Дверь в комнату открылась сама.
В проёме стояла она. Баба Дарья. Но уже не старуха — высокая, прямая, в чёрном платье. Лицо молодое, красивое, глаза — чёрные провалы.
За ней — трое. Катя, Дима, Вика. Лица белые, глаза пустые, рты открыты в безмолвном крике. Из их тел росли корни, тонкие, белые, шевелились как черви.
— Ты убежал, — сказала баба Дарья голосом, от которого кровь стыла в жилах. — Но лес помнит. Лес всегда забирает своё.
Она шагнула вперёд.
С тех пор его никто не видел.
Говорят, иногда в Чернолесье, на той поляне, появляется новая избушка. Из трубы идёт дымок. И если заблудившийся путник постучится — дверь откроет добрая старуха.
И угостит горячим чаем.
И расскажет, как выйти на дорогу.
Но выйдет только один.
А остальные — останутся.
Навсегда.
Любите страшные истории? Подписывайтесь на канал, ставьте палец вверх и пишите комментарии! Отличного Вам дня!