— Олька, ну ты даешь! Тут же джунгли были! А теперь — Европа!
Мой старший брат, Сергей, ходил по дорожкам моей дачи, восхищенно цокая языком. Его жена, Ира, семенила следом, оценивающе щупая листья гортензий.
— Стараюсь, — улыбнулась я, снимая садовые перчатки.
Я ландшафтный дизайнер. Эту дачу, старый родительский участок в 6 соток с разваливающимся щитовым домиком, я восстанавливала пять лет. Сама. Сергей тогда сказал: "Мне этот огород не нужен, копайся сама". И я копалась. Вывезла тонны мусора, выкорчевала пни, посадила редкие сорта роз, построила беседку, провела воду. Теперь это был райский уголок.
— Слушай, Оль, — Сергей облокотился на яблоню. — Мы тут с Ирой подумали... Место-то козырное стало. Дорога новая, газ ведут. Риэлтор сказал, сейчас такой участок с "ландшафтом" миллионов за пять уйдет влёт.
Я замерла.
— В смысле "уйдет"?
— Ну, продать хотим, — вступила Ира. — Сереже машину менять надо, да и ипотеку нам закрыть бы. Ты же понимаешь, деньги нужны. А дача... ну что дача? Это ж пассивы. Одни затраты. Мы поделим по-братски! Тебе миллион за труды, нам — четыре. Всё-таки Сережа — старший сын, наследник.
— Наследник? — переспросила я тихо.
— Ну да! Родители же на нас двоих оставляли. Просто документы мы тогда не дооформили, некогда было. Но по факту-то половина моя! А раз я хочу продать, то придется продавать. Или ты у меня выкупай мою долю. За два с половиной миллиона.
Они стояли и улыбались. Такие родные, такие простые. Приехали на всё готовое. Пять лет назад, когда тут была крапива в рост человека, они нос воротили. А теперь, когда каждый куст стоит как их зарплата, они "наследники".
Я молча зашла в дом. Достала из сейфа папку.
— Сережа, ты помнишь 2018 год? — спросила я, выходя на крыльцо.
— Ну? И что?
— Ты тогда разводился с первой женой. И переписал на меня всё, что мог, чтобы ей не досталось. Включая свою долю в родительском наследстве. Официально. Через дарственную.
Сергей побледнел.
— Да это ж формальность была! Мы же договаривались! Я тебе просто на хранение отдал!
— Договаривались, — кивнула я. — Только договор был такой: я забираю этот "хлам" (твои слова), плачу все долги по взносам (а их было 200 тысяч), вкладываю свои силы и деньги. А ты получаешь свободу от обязательств. Ты её получил.
Я открыла папку.
— Вот выписка из ЕГРН. Собственник земельного участка: Петрова Ольга Николаевна. Одна. Собственник жилого дома: Петрова Ольга Николаевна. Одна.
— Ты... ты крыса! — взвизгнула Ира. — Родного брата кинула! Мы в суд подадим! Это притворная сделка!
— Подавайте, — я пожала плечами. — Только учтите: я сохранила все чеки. На вывоз мусора, на стройматериалы, на саженцы. Я вложила сюда три миллиона рублей. Если суд вдруг (что вряд ли) вернет тебе половину, Сережа, то я встречным иском взыщу с тебя половину расходов на улучшение имущества. Полтора миллиона. Готов платить?
Брат молчал. Он смотрел на беседку, на розы, на новую крышу. Он понимал: халявы не будет.
— Оль, ну по-человечески... — заныл он. — Ну хоть полмиллиона дай! Мы же рассчитывали! Я уже задаток за машину внес!
— По-человечески, сказала я, это когда приезжают помогать копать картошку, а не делить шкуру неубитого медведя. Я предлагала тебе приезжать отдыхать. Бесплатно. Жарить шашлыки. Париться в бане. Но тебе было "некогда".
Я закрыла папку.
— Дача не продается. Это мое детище. А вам... вам я могу дать ведро яблок. Антоновка в этом году удалась.
Они уехали злые, хлопнув калиткой. Яблоки не взяли.
А я осталась. Села в беседке, налила чаю с мелиссой. Вокруг жужжали шмели, пахло нагретой землей и флоксами.
Мой рай остался моим. Потому что рай принадлежит тому, кто его создает, а не тому, кто хочет его продать.
Ира потом писала мне гадости в соцсетях. Но я заблокировала. Сорняки надо удалять вовремя. И в саду, и в жизни.