Валентина Сергеевна Коршунова знала цену каждой минуте рабочего дня. В семь утра она уже стояла у проходной завода «Металлург», проверяя пропуска опаздывающих. В семь десять обходила свой участок, мысленно составляя план на день. К восьми все станки гудели под её чутким контролем.
Сорок лет. Вчера был день рождения.
Поздравили скупо – коллеги подарили торт, начальник пожал руку. Родители прислали открытку с дачи: "Желаем крепкого здоровья и благоразумия". Последнее слово мать подчеркнула дважды – намёк понятен. Но открытка всё же лучше нравоучений. Осенью родители вернутся в свою квартиру напротив. И тогда она еще наслушается.
Валентина провела ладонью по строгому пиджаку. Зав производством участка № 3. Тринадцать лет безупречной службы. Ни одного срыва поставок. Начальство доверяет самые сложные заказы. "Коршунова разберётся", – любимая фраза директора Семёнова.
Но дома, в двухкомнатной квартире на Заречной, её ждала другая реальность.
Детская
Маленькая комната, где вместо кроватки стоял письменный стол, а на полках вместо игрушек – технические журналы. И всё же она упорно называла её детской. Мать каждый раз морщилась: "Валя, ты же взрослая женщина! Когда это кончится?"
А когда? Когда она перестанет замирать при виде детских колясок? Когда научится равнодушно проходить мимо отдела игрушек? Когда смирится, что её женственность навсегда останется тайной за строгими костюмами и железной репутацией?
— Валентина Сергеевна! — окликнул её голос Петра Матвеевича, директора. — К вам новенького определили. Михаил... э-э-э... Кротов.
За спиной директора стоял мужчина. Высокий, сутулый. Лицо как будто высечено из серого камня – глубокие морщины, несколько шрамов на левой щеке. Руки крупные, рабочие. Глаза... глаза странные. Осторожные и одновременно пустые, как будто он научился никого в них не впускать.
— Токарь пятого разряда, — продолжал Семёнов, избегая прямого взгляда. — Опыт большой. Михаил Петрович, это ваш непосредственный руководитель. Слушайтесь во всём.
Кротов кивнул молча.
— Ну что ж, знакомьтесь, — директор явно спешил уйти. — Валентина Сергеевна всё объяснит.
Остались одни. Валентина изучающе посмотрела на нового подчинённого. Что-то в нём настораживало. Не внешность – на заводе работали разные люди. Что-то другое. Способ держаться. Взгляд исподлобья. Привычка стоять вполоборота к собеседнику, как будто готовясь к внезапному нападению.
— Михаил Петрович? — она протянула руку для приветствия.
Он посмотрел на неё изучающе, затем пожал руку. Крепко, но без излишнего давления.
— Можно просто Миша.
Голос низкий, чуть хрипловатый. Привычка говорить тихо – чтобы лишний раз не привлекать внимание.
— Покажу рабочее место, — Валентина повела его через цех. — Вообще-то здесь работал Сидоров, но он... ушёл по собственному.
Это была ложь. Сидорова уволили за пьянство и воровство. Но зачем новичку знать все заводские сплетни?
— Понял, — Миша остановился возле станка, провёл рукой по металлу. — Старенький, но рабочий.
— Вы... давно в профессии?
Он помолчал.
— Семь лет не работал. Но руки помнят.
Семь лет не работал. Валентина почувствовала, как что-то ёкнуло внутри.
— Михаил Петрович, — она решила не допытываться, — главное правило нашего участка: качество превыше скорости. Лучше сделать десять деталей без брака, чем пятнадцать с замечаниями.
— Понял.
Он уже изучал чертежи на стенде. Внимательно, профессионально. Валентина заметила, что читает он медленно, водя пальцем по строчкам. Либо проблемы со зрением, либо... не привык к технической документации.
— Обед в двенадцать. Будут вопросы - спрашивайте.
Миша кивнул, не отрываясь от чертежей.
Весь день Валентина украдкой наблюдала за новым сотрудником. Работал он медленно, но точно. Каждое движение выверено. Никакой суеты. И ни одного лишнего слова с коллегами.
А коллеги... Коллеги шептались.
— Посмотрите на шрамы, — женщины из соседнего цеха перешёптывались на обеде. — И глаза какие... Страшно.
Валентина слушала и чувствовала растущее раздражение. Осуждают, не зная человека. А сама? Разве она не думала о том же?
К вечеру Миша подошёл к её столу.
— Валентина Сергеевна, спасибо за терпение. Завтра будет лучше.
— А сегодня было плохо?
— Медленно. Отвык.
Она посмотрела в его глаза. Усталость. Огромная, какая-то безнадёжная усталость. И благодарность. За что? За то, что не задавала лишних вопросов? За то, что показала станок и объяснила технологию?
— Ничего, — сказала она мягче. — Все привыкают по-разному.
Миша кивнул и пошёл к выходу. У проходной обернулся, помахал рукой.
Валентина смотрела ему вслед. Почему то подумалось о своей детской комнате. О том, что мечты не имеют срока годности.
И ещё она поймала себя на мысли, что завтра утром снова встретит его, и он скажет "доброе утро", и это будет звучать не как формальность, а как... надежда. Валентина тряхнула головой, что бы избавиться от несуразных мыслей. Но они почему-то возвращались.
Прошла неделя. Миша работал молча, ровно, без ошибок. К концу второй недели его производительность сравнялась с другими токарями. Валентина это отметила, но коллеги явно не радовались. Миша держался особняком и это вызывало еще больше разговоров.
— А вы видели, как он документы заполняет? — шептала кладовщица Зоя. — Буквы печатные выводит, как в школьных тетрадках.
Валентина поначалу отмахивалась от сплетен. Но однажды случайно увидела, как Миша заполняет наряд-заказ. Действительно, писал он медленно, печатными буквами. И ещё она заметила, что читает он, водя пальцем по строчкам, а когда думает о чём-то сложном, потирает левое запястье.
Там, под рукавом робы, угадывался шрам.
Валентина заметила, что Миша в обед никуда не уходит. Сидит у станка и читает газету. Ничего не ест, не ходит в столовую. Иногда пьет воду.
Она принесла термос с чаем и бутерброды.
—Угощайтесь, — пригласила она. — На такой работе нужны силы. А вы весь обед на одной воде сидите.
Миша посмотрел удивлённо, но взял стакан с чаем.
— Спасибо. Я вам верну... Как получу первую зарплату, куплю конфет.
— Каких?
— Каких любите?
— "Мишка на Севере", — она улыбнулась. — Детство вспоминается.
Он кивнул серьёзно, как будто взял на себя важное обязательство.
С тех пор он стал немного разговорчивее. Рассказывал мало, но она узнала, что родился он в деревне под Архангельском, что родители давно умерли, что есть где-то сестра, с которой он не общается.
— А почему семь лет не работали? — решилась она спросить в конце третьей недели.
Миша долго молчал, потирая запястье.
— Был там, где работать не нужно. Где всё за тебя решают.
— Больница?
— Нет. Не больница.
Валентина поняла - тюрьма. И странно, но страха не почувствовала. Только жалость. И ещё что-то непонятное – желание защитить этого угрюмого, осторожного человека от пересудов и косых взглядов.
Дома мать устроила очередную лекцию.
— Валя, весь завод говорит, что ты с зэком чай пьёшь! Ты понимаешь, что люди скажут?
— А что скажут, мама?
— Что дочка моя в сорок лет ума лишилась! Что первый встречный-поперечный может на тебе жениться!
Валентина посмотрела на мать спокойно.
— А если женится?
— Валя! — мать всплеснула руками. — Детей в твоём возрасте рожать? Да ещё от уголовника!
— А почему бы и нет?
Мать ушла, хлопнув дверью. А Валентина села в своей детской и впервые за много лет представила её обжитой. С детской кроваткой. С игрушками. С тихим мужским голосом, рассказывающим сказки на ночь.
На заводе наблюдали.
— Коршунова совсем голову потеряла, — шептались в курилке. — С преступником воркует.
— А может, она не знает? — добавляла Зоя. — Может, он убийца?
— Или вор.
Слово "вор" оказалось пророческим.
В понедельник утром обнаружилась пропажа. Из инструментального цеха исчез комплект дорогих резцов – на круглую сумму денег. Цеха подняли на уши.
Главный инженер собрал всех мастеров.
— Воровство! — лицо инженера было красным от гнева. — Двадцать лет работаю, такого безобразия не было!
— Иван Иванович, — осторожно сказал бригадир Иванов, — а этот новенький... Мишка... он же имел доступ к инструментальному?
— Имел, — кивнул инженер. — Валентина Сергеевна, что скажете.
Все взгляды обратились к Валентине. Она чувствовала, как внутри всё сжимается от обиды и злости. За Мишу. За себя. За эту дурацкую ситуацию.
— Михаил Петрович не мог украсть, — сказала она твёрдо.
— Откуда такая уверенность? — Иван Иванович прищурился. — Вы что, круглосуточно за ним следили?
— Я знаю этого человека.
— Знаете? — мужчина хмыкнул. — А мы знаем, что он сидел! За что, интересно?
— За что сидел – не наше дело, — Валентина повысила голос. — Наше дело – как он работает сейчас.
— А работает он прекрасно! — съехидничал Иванов. — Резцы украл и работает!
— Довольно! — инженер стукнул кулаком по столу. — Коршунова, если вы так уверены в своём работнике, тогда разберитесь сами. Иначе придется вызывать милицию.
- Не надо милицию. Давайте попробуем поискать своими силами.
В цеху её встретили молчанием. Миша стоял у своего станка, бледный, с плотно сжатыми губами. Валентина подошла к нему.
— Не переживайте, — сказала тихо. — Всё уладится.
— Валентина Сергеевна... — он посмотрел на неё тяжело. — Я не брал.
— Знаю.
— А если не найдут?
— Найдут.
Но сама она была не так уверена. Весь день провела в поисках. Обзвонила знакомых на других заводах – может, кто предложит купить резцы? Проверила все заявки на списание – может, резцы по ошибке списали, как негодные?
К вечеру чувствовала себя разбитой. Как она их найдёт?
На следующий день в её кабинет заглянул Николаич, старший слесарь с соседнего участка.
— Валентина Сергеевна, а это не ваши резцы? Я в спешке перепутал, забрал по ошибке.
Валентина не поверила собственным ушам.
— Какие резцы?
— Да вот, — Николаич виновато поставил на стол ящик с резцами. — Приболел в пятницу, домой раньше ушёл, а в понедельник забыл про них. Думал, свои инструменты взял...
Валентина смотрела на резцы и чувствовала, как внутри что-то переворачивается. Облегчение смешалось со злостью. Получается, весь завод винил невиновного человека. Её осуждали в потере головы.
— Николаич, — сказала она устало, — идите к инженеру. Объясняйте.
Через полчаса по цеху разнеслась новость. Резцы нашлись. Николаича отругали для порядка. Перед Мишей никто не извинился. Валентина нашла его в курилке. Сидел один, курил и смотрел в никуда.
— Михаил Петрович.
Он обернулся. Глаза были усталые, но благодарные.
— Спасибо, — сказал просто.
— За что?
— За то, что поверили.
Она села рядом на скамейку.
— А вы сомневались?
— Сомневался. Привык, что люди ждут от меня худшего.
— А за что... — она запнулась. — Если не секрет...
Миша затянулся, выпустил дым.
— Пьяная драка. Семь лет назад. Мужик напал на девушку, я заступился. Получилось так, что он головой об бордюр... Не специально, но факт остался фактом.
— Убийство?
— Превышение пределов необходимой обороны.
Валентина слушала и понимала: этот человек привык считать себя виноватым во всём.
— А семья?
— Жена ушла, пока срок отбывал. Сказала: не хочу быть женой убийцы. Дети... — он помолчал. — Детей у нас не было. Она не хотела.
Валентина почувствовала, как сердце сжимается от жалости.
На следующий день Миша принёс конфеты "Мишка на Севере".
— Обещал же, — сказал смущённо.
— Спасибо. — Валентина взяла конфеты. — Будем пить чай с конфетами.
— Валентина Сергеевна... — Миша помялся. — А можно спросить... Почему вы так... добры ко мне?
Она задумалась. Почему? Из жалости? Из принципа? Потому что увидела в его глазах что-то родное – ту же тоску по нормальной жизни, по семье, по дому?
— Не знаю, — сказала честно. — Просто... так правильно.
— А люди говорят...
— Что говорят?
— Что вы... что мы... — он покраснел, как мальчишка.
— А что, если и так? — Валентина удивилась собственной смелости. — Мне сорок лет, Михаил Петрович. Всю жизнь была правильной. Работала как все, жила как все. И что получила? Пустую квартиру и детскую комнату без детей.
Миша смотрел на неё внимательно.
— У меня тоже ничего нет, — сказал тихо. — Только руки рабочие да желание начать сначала.
— Этого может хватить, — Валентина положила конфету в рот, и детский вкус сгущёнки напомнил о мечтах. — Знаете что, Михаил Петрович? А вы заходите ко мне сегодня. На чай. У меня есть детская комната... Покажу.
Он кивнул серьёзно.
— Зайду. Обязательно зайду.
Вечером Валентина убиралась в квартире и думала о том, что детская комната наконец-то может стать настоящей детской. Не сразу, конечно. Сначала нужно понять, сложится ли что-то между ними. Потом... Потом можно мечтать.
Мать заходила три раза, отчитывая за "связь с уголовником". Коллеги шептались в курилке. А Валентине было всё равно.
В семь вечера раздался звонок в дверь. Миша стоял на пороге с букетом дешёвых хризантем.
— Добро пожаловать, — сказала Валентина и впервые за долгие годы почувствовала себя настоящей женщиной.
Они сидели на кухне, пили чай с конфетами и говорили о будущем. О том, что можно начать жизнь заново в любом возрасте. О том, что одиночество – это не приговор. О том, что мечты имеют свойство сбываться, когда их перестаёшь стыдиться.
— А детскую покажете? — спросил Миша.
— Покажу, — улыбнулась Валентина. — Только она пока пустая.
— Ничего, — он взял её за руку. — Это временно.
И впервые в своей детской комнате Валентина услышала не тишину, а тихий мужской голос, планирующий будущее. Их будущее.
На заводе по-прежнему шептались. Мать по-прежнему возмущалась. Но Валентина больше не слушала чужие мнения. У неё появилась своя жизнь.
Конец