Андрей вернулся домой поздно вечером — измотанный, с красными от слёз глазами, но счастливый. Обнял Аню, прижал к себе крепко.
— Спасибо тебе. Спасибо за всё.
Она обняла его в ответ — и чувствовала себя предательницей. Знала правду и молчала. Обещала Кате три дня, но эти три дня превращались в пытку.
На следующий день Аня поехала в больницу одна, без Андрея: он был на работе, отпрашивался слишком часто, накопились дела. Катя встретила её у входа в реанимацию.
— Его перевели в обычную палату, — сказала она.
Глаза светились надеждой, которой там не было уже давно.
— Врачи говорят, восстанавливается хорошо. Через неделю, может, выпишут.
— Это замечательно, — тихо ответила Аня.
Они стояли в коридоре, между ними — тяжёлое молчание.
— Я не забыла про наш разговор, — сказала Аня. — Операция прошла. Теперь ваша очередь.
Катя побледнела.
— Я знаю. Я готова. Только… можно ещё день? Один день? — голос дрогнул. — Хочу, чтобы Митя окреп немного. Завтра…
Аня посмотрела ей в глаза.
— Завтра вечером. Мы приедем вместе с Андреем. И вы всё расскажете.
— Хорошо, — еле слышно сказала Катя.
Аня заглянула к Мите. Он уже не спал, сидел в кровати, листал книжку с картинками. Увидев её, улыбнулся.
— Тётя Аня! Вы пришли.
— Пришла, — улыбнулась она и подошла ближе. — Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо. Живот болит немного, но врач говорит, это нормально. А вы принесли ракушку?
Аня замерла. Она совсем забыла про обещание.
— Прости, солнышко. Пока не успела. Но обязательно привезу, когда ты выздоровеешь.
— Ладно, — Митя не расстроился. — Мама говорит, меня скоро выпишут. И папа приедет, заберёт нас. Правда?
Папа. Андрей. Который не папа вовсе.
— Правда, — соврала Аня. — Всё будет хорошо.
Она вышла из палаты с комком в горле. Этот мальчик — невинный, доверчивый — понятия не имеет, что его мир вот-вот рухнет. Что человек, которого он считает отцом, узнает правду и, возможно, отвернётся от него. А может, не отвернётся?
Андрей любит Митю, это очевидно. Пять лет любви не перечеркнёшь одним генетическим тестом. Но обман. Обман такого масштаба способен убить любые чувства.
Завтра. Всё решится завтра.
Вечером Аня долго не могла уснуть. Лежала рядом с Андреем, слушала его дыхание. Он спал крепко впервые за много недель: Митя выжил, операция позади, всё налаживается. Он не знал, что завтра его ждёт ещё один удар.
Может, не говорить? Может, оставить всё как есть?
Катя молчала бы дальше, Аня сделала бы вид, что не знает правды.
Митя остался бы сыном Андрея — по документам, по любви, по всему. Никто не пострадает. Никто, кроме неё самой.
Потому что жить с этим знанием, с этой ложью внутри невыносимо. Она уже попробовала — эти несколько дней. Хватит.
Утром она сказала Андрею:
— Вечером едем в больницу. Вместе.
Он удивился.
— Зачем? Я и так собирался после работы.
— Катя хочет поговорить. С нами обоими.
— О чём?
Аня отвела глаза.
— Приедем — узнаешь.
Он смотрел на неё долго, пытаясь понять, но она молчала. До вечера время тянулось бесконечно.
Аня забрала Дашу из садика, отвезла к матери, снова под предлогом срочных дел. Вера Семёновна ворчала, но согласилась.
— Ты мне потом всё расскажешь, — заявила она. — Вижу же, творится неладное. Не держи в себе, дочка.
— Расскажу, мама. Обещаю.
Они с Андреем ехали в больницу молча. Он чувствовал напряжение, несколько раз пытался заговорить, но Аня отвечала односложно. Не могла: слова застревали в горле.
Катя ждала их в коридоре у палаты Мити — бледная, с трясущимися руками. Увидев Андрея, отступила на шаг.
— Пойдёмте в комнату для посетителей, — тихо сказала она. — Там никого нет.
Они зашли в маленькую комнату с диваном и парой стульев. Катя закрыла дверь, прислонилась к ней спиной.
— Андрей… — начала она и замолчала.
— Что происходит? — он переводил взгляд с одной женщины на другую. — Аня? Катя? Кто-нибудь объяснит?
— Катя объяснит, — сказала Аня. — Я здесь как свидетель.
Катя закрыла глаза. Несколько секунд стояла так, собираясь с духом. Потом открыла и посмотрела Андрею прямо в лицо.
— Ты не отец Мити.
Тишина. Абсолютная, звенящая.
— Что? — Андрей побледнел. — Что ты сказала?
— Митя не твой сын, — выговорила Катя. — Я солгала тебе тогда. Его отец — другой человек. Игорь. Он бросил меня, когда узнал про беременность. А я… я позвонила тебе. Потому что знала — ты поможешь. Ты всегда был таким честным, ответственным.
— Я воспользовалась этим, — прошептала она. — Прости.
Андрей стоял как громом поражённый. Не двигался, не говорил. Только смотрел на Катю, и в глазах его рождалось что‑то страшное.
— Пять лет, — произнёс он наконец. Голос был чужим, мёртвым. — Пять лет я считал его своим сыном. Любил. Заботился. Разрывался между двумя семьями. А он?.. Он никто мне.
— Андрей, замолчи, — выдохнула Катя.
Он отшатнулся от неё.
— Не смей. Ты… ты украла у меня пять лет жизни. Разрушила мой брак. Из‑за тебя я врал Ане, мучился виной, ненавидел себя. И всё это время, всё это время было ложью! — он ударил кулаком в стену: раз, другой.
Костяшки побелели, на обоях проступило красное пятно. Аня схватила его за руку.
— Андрей, остановись.
Он обернулся к ней. Глаза — безумные, мокрые.
— Ты знала? — спросил он хрипло. — Давно знала?
— Несколько дней, — Аня сглотнула. — Катя рассказала мне перед операцией. Я… я хотела подождать. Пока Митя…
— Митя, — повторил он. Имя прозвучало, как проклятие. — Митя. Чужой ребёнок. Чужой.
Он развернулся и вышел из комнаты, хлопнув дверью. Аня и Катя остались одни. За стеной — детские голоса, шаги медсестёр, обычная больничная суета. А здесь — обломки ещё одной разрушенной жизни.
— Я должна была молчать, — прошептала Катя. — Никогда не говорить.
— Нет, — Аня покачала головой. — Правда всегда выходит наружу. Рано или поздно.
Она вышла следом за Андреем. Нашла его на лестничной площадке: он сидел на ступеньках, обхватив голову руками.
— Уходи, — сказал он, не поднимая глаз. — Оставь меня.
— Нет, — ответила она твёрже, чем чувствовала. Села рядом, положила руку ему на плечо. Он вздрогнул, но не отстранился.
— Что мне теперь делать? — спросил он глухо. — Как жить с этим?
Аня не знала ответа. Но знала другое: сейчас он нуждается в ней, и она будет рядом.
Они просидели на лестнице почти час. Андрей молчал, уставившись в одну точку, Аня не торопила — понимала, что ему нужно время переварить услышанное. Мимо проходили врачи, медсёстры, посетители бросали странные взгляды на пару на ступеньках, но никто не останавливался.
Наконец Андрей поднял голову.
— Пять лет, — сказал он глухо. — Пять лет я был отцом. Настоящим отцом. Думал о нём, волновался, когда он болел, учил ходить, говорить. Возил на операции, сидел в коридорах, молился Богу, в Которого не верю. И теперь мне говорят, что это всё не считается.
— Потому что кровь не та, — глухо сказал он.
Она сильнее сжала его руку.
— Никто не говорит, что не считается. Катя обманула тебя. Использовала. Но Митя…
Он запнулся.
— Митя-то ни в чём не виноват. Он зовёт меня папой. Ждёт меня каждый день. Верит, что я его люблю.
— Ты и любишь, — тихо напомнила Аня.
— Да, — Андрей кивнул. — Люблю. И это… это самое страшное. Потому что я не знаю, как теперь быть. Смотреть на него и помнить, что всё было ложью. Или забыть правду и продолжать жить, как раньше.
Аня помолчала, подбирая слова.
— А разве правда что-то меняет? В твоих чувствах к нему?
Андрей долго не отвечал.
— Нет, — признал он наконец. — Не меняет. Он по-прежнему мой сын. Здесь, — он прижал кулак к груди. — Пусть не по крови, по сердцу. Я растил его. Я был рядом. Это невозможно отменить.
Они вернулись домой поздно. Даша уже спала у бабушки: Аня позвонила Вере Семёновне, попросила оставить внучку на ночь. Не было сил объяснять ребёнку, почему папа такой бледный и молчаливый.
Ночью Андрей не спал. Аня слышала, как он встаёт, ходит по квартире, наливает воду на кухне. Под утро она вышла к нему: он сидел за столом, перед ним лежала та самая больничная бирка.
— Откуда она у тебя? — спросил он.
— Нашла в твоей коробке. С неё всё и началось.
Андрей взял бирку, покрутил в руках.
— Катя дала мне её в роддоме. Сказала — на память. Я хранил как реликвию. Доказательство того, что я отец, — он усмехнулся горько. — Какая ирония.
— Что ты собираешься делать? — спросила Аня.
Он положил бирку на стол.
— Не знаю. Но одно точно: я не брошу его. Не могу. Он ждёт меня там, в больнице. Маленький, больной, только после операции. Если я исчезну сейчас, он не поймёт. Решит, что это из-за него, что он плохой. Я не сделаю с ним такое.
Аня села рядом.
— А Катя?
— С Катей… — он сжал кулаки. — Я не могу её простить. Может, когда-нибудь. Но не сейчас. Слишком больно. Но ради Мити буду общаться. Держать дистанцию, но общаться.
— И как это будет выглядеть? Практически? — тихо спросила она.
Андрей потер лицо ладонями.
— Не знаю. Нужно время, чтобы разобраться. Но я хочу. Хочу остаться в его жизни. Официально он мой сын, в документах всё оформлено. И я не собираюсь это менять.
Аня смотрела на мужа и видела человека, которого любила когда-то.
Он по-прежнему был честным, порядочным, готовым нести ответственность даже за чужие ошибки. Катя обманула его, но он не стал мстить ребёнку за грехи матери.
— Я горжусь тобой, — сказала она тихо.
Он поднял глаза.
— Правда?
— Правда. Многие на твоём месте ушли бы, хлопнув дверью. А ты?.. Ты думаешь о мальчике, который в тебе нуждается. А я думаю обо всех. О Мите. О Даше. О тебе.
Он взял её руку.
— Аня, я столько раз причинял тебе боль. Ложью, молчанием, двойной жизнью. Ты имеешь полное право уйти. Но я прошу: дай мне ещё шанс. Последний.
— Ты уже просил шанс. Я дала, — напомнила она.
— Знаю. И снова прошу. Потому что без тебя я не справлюсь.
Аня молчала. За окном светало - новый день, новая страница. Сколько их ещё будет — страниц, испытаний, откровений?
— Я никуда не ухожу, — сказала она наконец. — Но у меня тоже есть условия.
— Любое, — отозвался он почти шёпотом.
— Прежнее. Даша должна знать о Мите. Не сейчас — когда он окрепнет. Они встретятся, познакомятся. Ты объяснишь ей, что у неё есть… — она запнулась. Как теперь его называть? Он ведь не сводный брат по крови.
Андрей крепче сжал её руку.
— Он её брат. По любви, по семье. Кровь — не главное. Главное — что мы чувствуем друг к другу.
Аня кивнула. Впервые за много дней на душе стало легче.
— Тогда договорились, — сказала она.
продолжение