Конец сентября на Урале — это прощальная симфония цвета. Виктория медленно шла по аллее, усыпанной жёлто-багряным ковром кленовых листьев. Воздух, холодный и прозрачный, пах прелой листвой и дымком далёких костров, а на горизонте, за оградой парка, синели уже побелевшие от первого инея увалы старых гор. Девушка, несмотря на молодость, чувствовала себя частью этого увядания. Её длинные русые кудри развевались на порывистом ветру, а взгляд был устремлён под ноги, где кружился жёлтый вихрь.
Всего сутки назад здесь же, под этими клёнами, рухнул её маленький мир. После четырёх месяцев отношений Дмитрий, тот самый брюнет с глазами цвета уральского неба, поставил её перед фактом.
— Вика, я не могу больше ждать, — говорил он, сжимая её руку. — Давай я сегодня перееду. Начнём жить вместе, как нормальные люди.
— Мы договаривались ждать полгода, Дима. Я не готова, — она пыталась выдержать твёрдый тон, но внутри всё сжималось.
— Что решится за эти два месяца? — он усмехнулся. — Это просто формальность. Я уже всё для себя понял. Ты — моя. И я хочу просыпаться с тобой каждый день.
Он не слышал её. И вечером стоял на пороге её бабушкиной квартиры с чемоданом, лучезарно улыбаясь.
— Ну, вот и я! Впускай хозяина!
Она, ошеломлённая, молча пропустила его в прихожую. Внутри всё кричало, но горький опыт прошлого, когда милый человек за пять месяцев превратился в чудовище, заставлял действовать иначе.
— Проходи, — тихо сказала Вика. — Посмотрим.
Дмитрий, приняв это за согласие, ворвался в комнату, обнял её, и его голос стал хриплым от волнения:
— Родная, наконец-то! Люблю, знаешь, как люблю! Мечтал об этом каждый день. Теперь мы будем всегда вместе.
За ужином он рисовал картины их общего будущего с упоением полководца, планирующего битву.
— Ты знаешь, я подумал: тебе, наверное, на работе готовить неудобно. Будешь брать обед с собой. Я люблю котлеты и борщ. А в выходные сделаем пельмени, вместе, это так сближает!
Вика молчала, разминая в пальцах хлебный мякиш.
— И в квартире надо обновить обои, — продолжал он, оглядывая гостиную. — В детской лучше пастельные тона, нейтральные. У меня уже и имена придуманы! Слушай: если сын — то Матвей, в честь моего деда. Если дочка — Арина. Нет, лучше Софья! А следующих назовём...
Именно тогда Виктория подняла глаза. Она смотрела не на влюблённого мечтателя, а на человека, который уже расписал её жизнь, её тело, её будущих детей, даже не спросив её мнения. Эти имена прозвучали для неё ледяным приговором.
Хватит— , — тихо, но чётко перебила она его.
— Что? — Дмитрий не понял.
— Я сказала, хватит. Ты можешь собрать свои вещи. И когда будешь уходить, оставь ключ на тумбочке.
Он долго не мог поверить, что её тихий голос не шутка. Но, увидев её глаза, понял — всё кончено.
На следующее утро, бродя по аллее, Виктория пришла к горькому, но чистому выводу: если мысли о совместных детях с этим человеком вызывают не трепет, а ледяную тошноту, значит, он — не её судьба. Уральские горы на горизонте стояли немыми, вечными стражами. Жизнь продолжалась.
Она с головой ушла в работу в школе, в шумную ватагу своего 7 «Б», в походы с классом по окрестным лесам. А через полгода её жизнь сделала неожиданный поворот. На сельском субботнике по благоустройству территории школы она познакомилась с Андреем, молодым механизатором из соседнего совхоза, который пригнал трактор для вывоза мусора. Он был спокоен, немногословен и смотрел на мир ясными, добрыми глазами цвета спелой ржи. Они разговорились о ягодах, о грибных местах, о том, как тяжело даётся весна на селе. В его словах не было пафоса и напора, только тихая уверенность и тепло.
— У тебя руки замёрзли, — как-то раз заметил он, когда они вместе разгружали ящики. — В тракторе печка работает, пойдём, погреешься.
И в кабине, пахнущей соляркой и махоркой, ей было уютнее и безопаснее, чем в той самой бабушкиной квартире с Дмитрием.
Они не спешили. Андрей никогда не требовал «пожить вместе» и не рисовал фантастических картин будущего. Он просто был рядом. Через год он, смущаясь, спросил:
— Вика, а не хочешь ли ты стать моей женой? У меня дом свой, небольшой, но крепкий. И сердце принадлежит тебе.
Она вышла за тракториста. И прожила с ним всю жизнь — долгую, нелёгкую, но настоящую. Они поднимали детей, переживали снежные зимы и короткое уральское лето. Она так и не узнала, как бы звали тех, других, не рождённых детей — Матвея, Арину, Софью... Вместо них в её жизнь пришли другие имена, выкрикиваемые с порога родного дома: «Мама, я домой!», «Бабуль, смотри, какой камень нашёл!», «Виктория Петровна, здравствуйте!». И главное имя — «Андрей», произносимое с тихой, прочной любовью, которая, как уральский камень, не боится ни ветров, ни времени.
А тот осенний день и неуслышанные имена остались далеко позади, как жёлтый кленовый лист, унесённый ветром с аллеи в большое, своё, полное настоящего смысла течение жизни.
***