— Женщина, вы что, ослепли? Это моё! — голос резанул по ушам так, что я чуть не выронила телефон.
В бок больно ткнул угол чужой тележки, а чьи-то цепкие пальцы с маникюром цвета фуксии уже тянули на себя жестяную банку.
Тридцатое декабря. Вечер. В нашем спальном районе это время, когда в магазинах у дома забывают слова «спасибо» и «пожалуйста», а воспитанные люди превращаются в охотников.
Я ведь просто зашла за хлебом и горошком.
— Простите, но я взялась первая, — сказала я спокойно, хотя внутри похолодело. — И вы только что наехали мне на ногу.
— Ногу убери, не в трамвае! — отрезала дама в норковом полушубке.
В душном торговом зале её меха смотрелись так же нелепо, как бальное платье в бане.
— Горошек по акции, последний, а мне в салат не хватает! — продолжала она наступать. — У меня гости, положение обязывает, а вы тут под ногами путаетесь!
Я посмотрела на неё. Лет пятьдесят, ухоженная, но лицо перекошено такой злостью, что стало не по себе. Вокруг гудел супермаркет. Тележки скрежетали, кассы пищали, где-то плакал уставший ребёнок, требуя шоколадку.
Из динамиков бодро неслось новогоднее «Jingle Bells», и это звучало как насмешка.
Пять минут назад я зашла сюда нормальной женщиной. А теперь стояла посреди прохода и чувствовала, как внутри закипает что-то тёмное и древнее. Хотелось толкнуть в ответ.
Я отпустила банку. Не потому что испугалась. Просто стало противно.
— Забирайте, — сказала я тихо. — Если вам нужнее совести, то конечно.
Дама победно хмыкнула. Швырнула банку в свою доверху набитую тележку. Там уже лежали три батона колбасы, гора мандаринов, и с десяток бутылок игристого.
И двинулась дальше, тараня всё на своем пути.
Я выдохнула и потерла ушибленное место. Думала, всё, отвязалась. Но цирк только начинался.
Сцена вторая: Битва титанов
Я свернула в отдел бакалеи, надеясь проскочить к кассам. Не тут-то было.
Проход наглухо перекрыли две тележки, сцепившиеся колесами. Хозяйки — одна в пуховике, другая в пальто нараспашку, стояли друг против друга, уперев руки в боки.
— Вы меня пропустите? — робко спросил пожилой мужчина с пакетом молока, пытаясь протиснуться боком.
— Куда?! — рявкнули обе, даже не повернув головы.
Дедушка вжал голову в плечи и попятился. Я остановилась. Это был уже не магазин.
— Ты специально проезд закрыла, — процедила та, что в пуховике. — Я видела, как ты на меня у весов посмотрела.
— Я на весы смотрела, — огрызнулась вторая. — А вот ты мне тележкой колготки порвала. Итальянские, между прочим.
— Да твои колготки на рынке триста рублей пучок!
Словесная перепалка мгновенно переросла в толкание. Они с остервенением пихали друг друга железными корзинами.
Продукты внутри посыпались. Пакет с мукой у женщины в пальто лопнул. Белое облако взметнулось вверх, оседая на рукавах, волосах и лицах.
— Ах ты! — взвизгнула пострадавшая, отряхиваясь. — Ты мне за химчистку заплатишь!
Вокруг начали собираться зрители. Люди останавливались, но не чтобы разнять. Кто-то достал телефон — снимать видео. Мне стало жутко. Эти женщины наверняка чьи-то мамы, бабушки. Они пекут пироги и лечат коленки внукам.
Но сейчас, в этой предновогодней давке, с них слетел весь налёт человечности. Остался только инстинкт: урвать, оттолкнуть, победить.
Я хотела уйти, но ноги словно приросли к полу.
В этот момент я снова увидела её — ту самую даму в норке. Она пробиралась сквозь толпу к нам. Но не ради любопытства.
Она увидела на полке рядом со спорящими то, чего не заметили они. Последнюю пачку дорогого майонеза. Того самого, без которого, видимо, праздник не наступит.
— Пропустите! — крикнула она, врезаясь своей тележкой в «сцепку».
Звук удара металла о металл перекрыл даже музыку.
Три тележки встали намертво. Три разъяренные женщины оказались лицом к лицу. Мука летала в воздухе, смешиваясь с запахом мандаринов и пота.
— Куда прёшь? — закричала женщина в муке, переключаясь на новую цель.
— Сама ты «куда»! Я этот соус с утра караулю! — взвизгнула «норка».
Напряжение достигло пика. Казалось, сейчас в ход пойдут не только тележки, но и ногти. Я смотрела на них и не верила. Взрослые тётки. Из-за соуса.
И тут из-за угла с консервами вышел высокий парень в синей куртке курьера.
Он подошёл к затору из тележек молча. Огромный жёлтый рюкзак за спиной делал его похожим на улитку. На вид парню было лет двадцать — худой, с уставшими глазами и шапкой, натянутой на самые брови.
Женщины замерли. Ждали, что он тоже начнёт качать права. Дама в норке уже набрала в грудь воздуха, чтобы объяснить молодому человеку, куда ему идти. Но сказать ничего не успела.
Парень просто протянул длинную руку над их головами.
Он не стал выхватывать спорную пачку, из-за которой тут едва не случилась беда. Вместо этого он упёрся ногой в нижнюю полку стеллажа, легко подтянулся и сдернул с самого верха. С той высоты, куда мы обычно даже не смотрим, картонную коробку.
Глухой удар коробки о пол прозвучал в тишине как выстрел.
Парень достал из кармана канцелярский нож. Вжик — скотч разрезан. Вжик — клапаны открыты. Внутри плотными рядами стояли те самые пачки «элитного» соуса. Штук двадцать, не меньше.
Урок вежливости
А потом он сделал то, от чего у меня защипало в носу.
Он взял одну пачку и протянул её женщине в муке. Вторую сунул в руки даме в норке. Третью — той, что была в пуховике.
— Берите, — сказал он тихо. Голос у него оказался неожиданно низким, с хрипотцой. — Там наверху ещё три ящика. На весь район хватит. Не надо ссориться, мамы. Праздник же.
Слово «мамы» повисло в воздухе. Тяжелое и неудобное.
Воинственная дама в норке покраснела так густо, что это проступило даже сквозь слой тонального крема. Она держала этот майонез двумя руками и растерянно моргала. Женщина, обсыпанная мукой, вдруг шмыгнула носом и начала суетливо отряхивать пальто, размазывая белые пятна.
Злость ушла. Остался липкий, горячий стыд.
Парень закинул свой рюкзак поудобнее, перешагнул через лужу пролитого йогурта и пошёл к выходу. Стеклянные двери разъехались, выпуская его в снежную ночь.
А мы остались. Три взрослые женщины с высшим образованием и сединой на висках, которых за одну минуту воспитал мальчишка-курьер.
Работа над ошибками
Дама в норке вдруг повернулась ко мне. Её взгляд изменился. Из него исчезла та рыночная хищность. Передо мной стояла просто уставшая немолодая женщина, у которой гудят ноги и которой, наверное, очень одиноко, несмотря на «статус и гостей».
— Возьмите, — она протянула мне ту самую банку горошка, которую вырвала у меня десять минут назад. — Берите. У меня дома, кажется, есть ещё одна. Я просто... забыла.
Она не забыла. Мы обе это понимали. Просто в какой-то момент ей стало важно победить. Неважно кого и в чем. А теперь победа потеряла смысл.
— Спасибо, — сказала я, принимая банку. Жесть была тёплой от её рук. — С наступающим вас.
— И вас, — она криво улыбнулась, поправляя воротник шубы. — Пойду я. Салат сам себя не нарежет.
Дефицит, которого нет в прайсе
Я вышла из супермаркета через пятнадцать минут. На улице валил крупный, пушистый снег, скрывая под собой грязь и серость асфальта. Морозный воздух обжёг лёгкие, выбивая из головы запах затхлости и скандала.
Я шла к остановке, прижимая к груди пакет с батоном и этим несчастным горошком.
Мы носим хорошую одежду, пользуемся сложными гаджетами, рассуждаем о высоком. Но стоит нас немного придавить — усталостью, ценами, гонкой, страхом, что «не хватит», и всё слетает. Мы готовы вцепиться соседке в волосы из-за банки консервов за сто рублей.
Столько веков цивилизации, чтобы мы научились говорить, созидать и терпеть. А магазину 30 декабря хватает пяти минут, чтобы всё это отменить.
Тот парень был прав. На всех хватит. И горошка, и соуса, и места под солнцем. Дефицит у нас сейчас только один — терпение. И оно, к сожалению, не продается по акции «два по цене одного».
Я пришла домой, поставила банку на стол и долго смотрела на неё. Открывать не хотелось.
А вы замечали за собой такое? Когда усталость накрывает так, что хочется рявкнуть на первого встречного просто потому, что он стоит на пути? И что помогает вам в этот момент вовремя остановиться?
Об этом и о том, как я перепутала тележки и нашла подругу, я писала в другом рассказе, но это уже совсем другая история.
Подписывайтесь, если тоже устали от предновогодней гонки и хотите простого человеческого тепла.