Я сидела за кухонным столом и смотрела, как Алексей перебирает мои конверты. Пальцы быстро, почти небрежно листали чековые книжки — будто это его собственность, а не моя жизнь, разложенная на бумаге.
— Мама, ты понимаешь, это не просьба, — он говорил торопливо, перебивая сам себя. — Ключи — сейчас. И деньги со счёта. Это подушка безопасности. Нам нужна подушка.
Я крепче сжала чашку. Холодный кафель под босыми пятками напоминал, что я стою на своей земле. Желтоватый свет лампы над столом делал лицо сына незнакомым — резкие тени под глазами, сжатые губы.
— Лёша, я не могу, — сказала я ровно.
Он фыркнул, достал из кармана помятую визитку и начал крутить её в пальцах.
— Не можешь или не хочешь?
Я потёрла переносицу. Усталость накатывала волнами, но я дышала ровно.
— Не могу отдать то, что держит меня на ногах.
Из дверного проёма послышался тихий голос бабушки:
— Мы так жили всегда, берегли друг друга… Семья должна держаться вместе.
Она стояла, теребя платок в руках, и смотрела на меня с укором. Запах варенья со скатерти смешивался с её старческими духами — знакомый, почти успокаивающий аромат детства. Но сейчас он давил.
— Бабушка, — я повернулась к ней, — ты же сама говорила: «Держи семью, но не гаси себя ради других».
Татьяна моргнула, сбитая с толку. Алексей хмыкнул.
— Ну да ладно, мама, опять ты уходишь в оправдания. Слушай, — он наклонился ближе, визитка хрустнула в его руке. — Если не дашь — мы разорвём отношения. Я серьёзно.
Пауза повисла тяжело. Холодильник загудел в углу. Я слышала, как скрипнул стул под ним, когда он подался вперёд.
— Нет, — сказала я.
Одно слово. Короткое. Алексей уставился в пол, крутя визитку быстрее.
Бабушка подошла ближе, когда сын вышел покурить. Села напротив, положила руки на стол — старые, в коричневых пятнах.
— Маринка, — начала она мягко, — мы держались вместе в голод и холод. Как можно теперь…
Я улыбнулась. Широко, весело — как умела, когда хотела спрятать боль.
— Бабушка, я помню. Но ты же и другое говорила: «Не отдавай последнее». Это моё последнее.
Она замолчала, платок скользнул на колени. Я видела, как её губы дрожат — хотела возразить, но слов не нашлось.
Алексей вернулся, пахло сигаретами и холодным воздухом. Он бросил на стол выписки из банка.
— Вот. Смотри сама. У тебя на счёте достаточно, чтобы помочь. Ты просто не хочешь.
Я посмотрела на цифры. Да, достаточно. Для меня — чтобы прожить год спокойно. Для него — чтобы закрыть долги и через месяц снова прийти с протянутой рукой.
— Я устала платить за чужие ошибки, — сказала я тихо.
Бабушка вздохнула. Алексей резко выдохнул.
— Значит, так. Ты эгоистка, мама. Я всем скажу.
Плечи у меня сами опустились. Я потёрла переносицу, чувствуя, как накатывает знакомая тяжесть. Но не отступила.
На следующий день я встретилась с Ольгой в кафе на углу. Она пришла раньше, заказала два чёрного кофе. Когда я села, она крепко обняла меня — по-своему, коротко и жёстко.
— Рассказывай, — сказала она, отпуская.
Я обхватила ладонями чашку. Пар поднимался, обжигал пальцы. За окном гудел город — машины, голоса, чужая жизнь.
— Он требует ключи. И деньги. Говорит, если не дам — разорвёт отношения.
Ольга смотрела прямо в глаза.
— А ты чего боишься?
Я замолчала. Горечь кофе обожгла язык.
— Остаться одна.
— Ты уже одна, — сказала она жёстко. — Если он шантажирует — он уже не с тобой. Марин, ты имеешь право сказать «нет». И не объясняться.
Напряжение в челюсти стало невыносимым. Я сжала чашку сильнее.
— Я устала платить за его выборы. Устала быть виноватой.
— Тогда действуй, — Ольга коротко кивнула. — Собери документы. Поставь границу. И не отступай.
Я допила кофе. Горько, но отрезвляюще.
Вечером Алексей вернулся. На этот раз громче, резче. Бабушка сидела в углу, молча перебирая платок.
— Ты просто не хочешь помогать сыну! — он почти кричал. — Я твой ребёнок, мама! Ты обязана!
Из соседней комнаты донёсся тихий голос:
— Мама, ты будешь есть?
Это была дочка Алексея, четыре года. Я на мгновение замерла. Ладони стали влажными. Потёрла переносицу, выдохнула.
— Я буду, солнышко. Скоро.
Алексей ждал. Смотрел на меня, перехватив взгляд вниз.
Я встала. Выпрямила спину.
— Я не отдам ключи.
Он молчал секунду, потом развернулся и вышел. Дверь хлопнула.
Я догнала его в подъезде. Узкий коридор, облезлая краска на стенах, холодные перила под рукой. Он стоял у двери, спиной ко мне.
— Лёша.
Он обернулся. Лицо злое, обиженное.
— Ты не понимаешь, что делаешь. Это разрушит нас.
Я положила руку на дверную ручку. Прохладный металл успокаивал.
— Я уже многое отдала. Это — граница.
— Ты заставляешь меня выбирать между домом и мамой, — выдохнул он.
Я не ответила. Он распахнул дверь и вышел. Звук захлопнувшейся двери отдался эхом по лестнице.
Я осталась стоять, прижав ладонь к холодной ручке. Пустота в груди была почти физической.
В спальне было тихо. Часы тикали ровно, простыни пахли свежестью. Я сняла обувь, легла, уставившись в потолок.
Слёзы пришли неожиданно. Тихие, горячие. Я не сдерживала их — некому было видеть.
Это моя жизнь. Я не обязана платить за чужие долги. Не обязана.
Я встала, подошла к комоду. Взяла ключи, переложила их в привычное место — в верхний ящик, под старые платки.
— Бабушка говорила… — прошептала я. — Но теперь я сама. Я поступаю честно — с собой и с другими.
Закрыла дверь на ключ. Села на край кровати. Дрожь в руках постепенно утихла. Дыхание выровнялось.
Через два дня я вышла на площадку. Дети играли на горках, соседки сидели на скамейке. Ольга помахала мне, я подошла.
Она обняла меня снова — крепко, долго.
— Как ты?
— Выживаю, — ответила я.
Бабушка сидела чуть поодаль, кормила голубей. Она подняла глаза, кивнула мне медленно. Примирительно.
Одна из соседок наклонилась ближе:
— А что теперь будет?
Я выпрямила спину.
— Я выживаю. И это честно.
Ольга сжала мою руку.
— Ты поступила правильно.
Ветер качнул ветки над головой. Детский смех разносился по двору. Я вдохнула полной грудью.
Утром я проснулась рано. Заварила чай, взяла чашку в руки — тепло обожгло ладони приятно.
Подошла к комоду, открыла ящик. Ключи лежали на месте. Я провела пальцами по холодному металлу.
— Я поступаю честно, — сказала я вслух. — С собой и с другими.
За окном прошла соседка, обернулась, помахала.
— Держись, — крикнула она.
Я кивнула. Расправила плечи. Сделала первый глоток чая.
Телефон лежал на столе. Экран тёмный. Может, он позвонит. Может, нет. Но я уже не та, что была неделю назад.
Я не отдам ключи. Не отдам свою жизнь.
Рассвет пробивался сквозь занавески — медленно, но упрямо. Новый день. Мой день.
Я допила чай и поставила чашку в раковину. Повернулась к окну. Свет падал на пол, тёплый и ровный.
Я свободна.
А вы отказали бы взрослому сыну, если бы это стоило вам отношений с ним?
Поделитесь в комментариях, интересно узнать ваше мнение!
Поставьте лайк, если было интересно.