Я поставила чашку на стол и смотрела, как Ирина достаёт из пакета новую сумку. Ярко-жёлтую, с металлическими застёжками, которые блестели под лампой. Она положила её на стул рядом, словно на выставку, и развернула чек.
— Ну вы понимаете, это мне за прошлую неделю накопилось, — протянула она, хихикая. — Вы бы тоже не отказались.
Людмила кивнула, не отрывая взгляда от сумки.
— В нашей семье так принято — помогать друг другу, не то что…
Ирина перебила, повернувшись ко мне:
— А то она скупится, жадная прямо!
Я сжала чашку. Горячая, обжигала пальцы. В комнате звякнули ложки — кто-то мешал чай. Тик-так часов на стене казался громче обычного. Алёша за столом рисовал карандашами, но поднял голову и посмотрел на меня.
Жадная. При всех. При детях.
Я не ответила. Опустила руку в карман, достала телефон. Экран светился, показывая банковское приложение. Я открыла его и нашла нужную вкладку. Пальцы дрожали, но я нажала.
— Поняла, — сказала я тихо, больше себе.
Ирина уже болтала о чём-то другом, показывая Людмиле подкладку сумки. Андрей сидел напротив, трогал переносицу — так он делал, когда устал. Я встала, убрала чашку в раковину и вышла из кухни.
Андрей догнал меня у стола через несколько минут. Я стояла, держа телефон в руке.
— Что ты там делаешь? — спросил он, глядя на экран.
— Я временно закрыла доступ, — сказала я ровно. — Хватит пользоваться нашими средствами.
Он замер.
— Что?
— Ирина больше не сможет тратить с наших карт. На сутки. Потом посмотрим.
Он шагнул ближе, понизил голос:
— Ты не имеешь права принимать такие решения в одиночку.
Я накрутила прядь волос на палец. Ладонь влажная, липкая.
— Имею. Это наши деньги. Мои тоже.
Ирина появилась в дверях, всё ещё с улыбкой.
— Ой, какая драматическая — что дальше, запрет на дышать?
Людмила вошла следом, сложила руки и не моргнула:
— В нашей семье так не делается. Верни карты.
Я посмотрела на них. На Андрея, который тёр переносицу. На Ирину, которая смеялась. На Людмилу, которая смотрела на меня, как на провинившуюся школьницу.
Если я сейчас отступлю, это будет продолжаться. Всегда.
— Нет, — сказала я.
Алёша перестал рисовать. Марина выглянула из-за занавески, держа в руках мой платочек.
— Мама? — тихо позвал Алёша.
Я развернулась и вышла в коридор.
В спальне было прохладно. Я села на кровать, положила телефон рядом и открыла банковское приложение снова. Выписка за последний месяц. Пролистала вниз.
Ирина. Магазин одежды. Девять тысяч.
Ирина. Кафе. Три с половиной тысячи.
Ирина. Косметика. Шесть тысяч.
Знаете, я даже не помню, когда она в последний раз покупала что-то на свои.
Телефон завибрировал. Смс от банка: «Доступ к карте ограничен на 24 часа. Для продления обратитесь в приложение».
Я выдохнула. Пальцы всё ещё накручивали прядь волос.
Если я не остановлю это сейчас — дети вырастут в этом. Будут слушать, как меня называют жадной. Будут думать, что это нормально.
Дверь приоткрылась. Андрей.
— Верни всё, пожалуйста, не делай этого.
Я подняла голову.
— Это уже не о деньгах, Андрюша.
Он вздохнул и закрыл дверь.
Я легла на кровать, уткнулась лицом в подушку. Пахло моим кремом. Прохладная ткань пододеяльника под ладонями. На комоде аккуратно сложены детские носочки Маринки.
Я могу выдержать сутки. Могу.
Утром Андрей поймал меня в подъезде. Я собиралась выйти с детьми на площадку, но он преградил путь.
— Подожди, — сказал он шёпотом. — Давай поговорим.
Я остановилась. Лифт гудел где-то наверху. Ступеньки скрипели под ногами соседей.
— Подумай о детях, — продолжил он, почти моля. — Ты рушишь всё.
Я сжала ладонь в кулак.
— Я думаю о детях. Именно поэтому.
— Мама говорит, что ты должна извиниться перед Ирой. Вернуть карты и…
— Нет.
Он потёр переносицу.
— Ты не права. Давай без истерик, хорошо?
Я услышала шаги за спиной. Соседка проходила мимо, бросила взгляд и прошептала кому-то в телефон:
— Ужас какой…
Я развернулась и вышла на улицу.
На площадке было тихо. Алёша качался на качелях, Марина копалась в песочнице. Я села на лавочку, смотрела, как они играют. Тёплый песок прилип к моим пальцам, когда я провела рукой по краю песочницы.
Вот зачем. Вот ради чего.
Телефон зазвонил. Людмила.
— Вернись домой, — сказала она холодно. — Иначе…
Я положила трубку, не дослушав.
Алёша подбежал, потянул меня за руку:
— Мама, всё хорошо?
Я улыбнулась — впервые за весь день.
— Да, солнышко. Мама рядом.
Марина принесла мне платочек, сунула в ладонь и убежала обратно к песочнице.
Я справлюсь. Ради них.
Вечером мы поехали к Людмиле. Андрей настоял. Сказал, что «нужно решить это по-взрослому».
Я знала, что это ловушка. Но пошла.
В гостиной пахло старым лосьоном. Тяжёлые шторы, хрусталь в серванте, семейные фотографии в рамках на стене. Людмила сидела за столом, сложив руки в замок. Ирина рядом, с тем же хихиканьем.
— Садись, — сказала Людмила.
Я села. Дети остались в соседней комнате, я слышала их приглушённые голоса.
— Ты не имеешь права так распоряжаться семейными средствами, — начала Людмила, не моргая.
— Мы должны сохранять мир ради детей, — добавил Андрей, взволнованно глядя на меня.
Ирина усмехнулась:
— Ольга, ты просто не понимаешь, как живут нормальные люди.
Я накручивала прядь волос на палец. Жар поднимался к лицу. В груди — ком.
— Вы слышите себя? — спросила я тихо.
Людмила выпрямилась:
— Мы слышим. Ты — нет. Верни карты, и мы забудем об этом.
Ирина кивнула:
— Да ладно, не обижайся. Я же не специально.
Не специально. Она не специально назвала меня жадной при всех. Не специально потратила девять тысяч. Не специально.
Я встала резко. Стул скрипнул.
— Нет.
Андрей вскочил:
— Оль, не надо…
Я развернулась к нему:
— Вы меня слушали? Я больше не буду кормить ваши насмешки. Платить будет Ирина — своими деньгами.
Ирина рассмеялась, но в глазах мелькнуло что-то злое:
— Ты думаешь, что можешь меня наказать?
— Могу, — сказала я, и голос сорвался. — Я уже это сделала. Карты закрыты. Доступа больше нет. И не будет.
Людмила встала, не отрывая взгляда:
— Ты станешь изгоем в нашей семье.
— Тогда стану, — выкрикнула я. — Но дети больше не будут слушать, как меня унижают!
Андрей схватил меня за руку:
— Ты разрушила всё!
Я вырвала руку. Ладони дрожали. В горле жгло. Слёзы собирались на глазах, но я не дала им упасть.
— Я защищаю своих детей. Если вы этого не понимаете — это ваша проблема.
Я достала телефон, открыла приложение и показала экран:
— Вот. Девять тысяч. Шесть тысяч. Три с половиной. Это только за месяц. Ирина, ты хоть раз заплатила сама?
Она молчала. Людмила сжала губы.
Я развернулась и пошла к двери. За стеной послышался плач — Марина.
— Мама сейчас придёт, — сказала я громко, чтобы они услышали.
Я вышла, не оглядываясь.
Дома было тихо. Дети уснули быстро — устали за день. Я укрыла Алёшу одеялом, поправила подушку у Маринки. Она сонно протянула мне платочек.
— Мама, ты не будешь грустить? — прошептал Алёша.
Я улыбнулась сквозь слёзы:
— Нет, солнышко. Мама рядом, и всё будет хорошо.
Я вышла из детской, закрыла дверь. На столе лежала записка от Андрея. Коротко: «Нам нужно поговорить».
Я села на диван, взяла в руки тёплую кружку чая. Шероховатость пледа под ладонями. Плечи медленно расслаблялись. Дыхание ровное, глубокое.
Я сделала это. Я выдержала.
Телефон молчал. Ни звонков, ни сообщений. Пустота.
Я плакала. Тихо, чтобы не разбудить детей. Но эти слёзы были другими. В них было облегчение.
Через два дня я перенастроила все пароли. Заказала новую карту. Спрятала документы в ящик стола, который запирался на ключ. Дети играли на кухне — Алёша строил башню из кубиков, Марина рисовала.
Андрей прислал смс: «Когда будешь готова — поговорим».
Я не ответила сразу.
Мы переживём. Я сделаю так, чтобы вам было спокойно.
В окно доносились голоса из подъезда — кто-то шептался. Слухи. Но на площадке дети смеялись.
Марина подошла, сунула мне в руку свою игрушку:
— Мама, моя платочек.
Я взяла его, спрятала в карман. Села на пол рядом с детьми. Алёша показал башню:
— Мама, смотри, я сделал!
— Молодец, солнышко.
Я смотрела на них. На их лица, спокойные и счастливые. И впервые за долгое время не чувствовала тяжести в груди.
Выбор сделан. И он правильный.
Телефон зазвонил. Людмила. Я взяла трубку.
— Как вы там? — холодно спросила она.
— Хорошо, — ответила я ровно. — Спасибо, что спросили.
Я положила трубку. Не резко, не грубо. Просто положила.
Вечером мы вышли на площадку. Солнце садилось, тёплое на ладонях. Алёша качался на качелях, Марина копалась в песке. Я сидела на лавочке, держа в кармане её платочек.
Плечи расслаблены. Дыхание ровное. В груди — тепло.
Мы справимся. Я знаю.
А вы бы смогли пойти против всей семьи ради своих принципов?
Поделитесь в комментариях, интересно узнать ваше мнение!
Поставьте лайк, если было интересно.