Наталья вернулась с ночной смены усталая. Ноги гудели, спина ныла, в висках стучало. Двенадцать часов в реанимации — это не шутки. Три тяжёлых больных, один умер под утро. Она делала массаж сердца двадцать минут, пока не приехала бригада. Руки до сих пор дрожали.
Она сбросила сумку в прихожей, разулась, прошла на кухню ставить пакеты с продуктами. Артём уже ушёл на работу, оставил записку на столе: «Разогрей борщ, там сосиски есть. Вернусь поздно». Наталья скомкала записку, выбросила. Борщ ей не хотелось. Хотелось просто лечь и не думать ни о чём. Не думать о том, как больно было смотреть в глаза родственникам. Не думать о том, что завтра снова ночная смена.
Она пошла раздеваться в коридор, стянула куртку, повесила в шкаф. Открыла дверцу шире — и замерла. Пуховика не было. Бордового, с шикарным песцовым воротником. Того самого, который мама купила ей пять лет назад в «Снежной королеве».
Наталья открыла шкаф полностью, посмотрела на соседние вешалки. Нет. Проверила антресоли, заглянула в кладовку. Ничего. Пуховик исчез.
Она позвонила Артёму. Он взял трубку не сразу, голос был озабоченный:
— Да, Наташ, что такое?
— Где мой пуховик?
Пауза.
— А, ну… Я маме отдал. Для Полины. Ей как раз подойдёт.
Наталья молчала. В голове гудело.
— Наташ, ты чего молчишь? Слышишь меня?
— Отдал, — медленно повторила она.
— Ну да. Он же у тебя пять лет висит, ты его почти не носишь. А Полине самое то, девочка уже большая, на неё как на невесту уже смотрят. Надо наряжать. У неё вообще ничего приличного нет.
— Ты взял мой пуховик, — сказала Наталья тихо, — без спроса. И отдал.
— Наташ, ну что ты так? Старый же уже. Пять лет висит. Тебе ж не жалко?
Наталья положила трубку. Села на кровать. Смотрела в стену. Пять лет. Пять лет этот пуховик висел в шкафу. Она надевала его редко, только по особым случаям. Берегла. Боялась, что в автобусе заденет и порвёт , в троллейбусе прислонится грязной сумкой, в метро толкнут и порвут. Хотела, чтобы подольше прослужил. Чтобы ещё лет десять проносить.
Мама купила его в «Снежной королеве» пять лет назад. Наталья тогда только устроилась в больницу медсестрой. Зарплата маленькая, денег вечно не хватало. Мама всю жизнь покупала им с отцом одежду на рынке — дешевле, практичнее, зачем переплачивать. Но в тот раз она сказала: «Наташенька, один раз купим хорошую вещь. Добротную. На все времена. Классика ведь не выходит из моды. Будешь носить и меня вспоминать».
Они ходили по магазинам целый день. В «Снежной королеве» Наталья увидела этот пуховик и замерла. Бордовый, насыщенного винного цвета, с огромным песцовым воротником. Крашеный песец, пушистый, шикарный, переливался на свету. Классический крой, приталенный, длина до колена.
— Примерь, — сказала мама.
Наталья надела. Посмотрела в зеркало и не узнала себя. Не медсестра в застиранном халате, а настоящая леди. Мама стояла сзади, смотрела с улыбкой.
— Вот это да! Совсем другое дело! Берём.
— Мам, он же двадцать пять тысяч стоит, — прошептала Наталья. — Это же безумие.
— Ничего не безумие. Я всю жизнь на рынке покупала, один раз могу себе позволить дочери нормальную вещь купить.
Наталья до сих пор помнила, как шла из магазина с этим пакетом. Как осторожно несла, прижимая к себе. Как дома повесила в шкаф и долго стояла, смотрела. Каждый раз, когда открывала шкаф, видела этот пуховик и думала о маме.
А теперь этот пуховик на Полине. На четырнадцатилетней девчонке, которая бегает к бабушке Люде каждые выходные отдохнуть от матери и набить пузо. Которая уже крупная такая, девушка почти, мальчишки на неё засматриваются. Свекровь всё причитала, что внучку надо наряжать, что она уже невеста, что у неё ничего приличного нет. И Артём, видимо, решил проблему одним махом. Взял чужое — и отдал.
Наталья встала, подошла к шкафу Артёма. Открыла. Там висел костюм. Единственный парадный. Тёмно-синий, приличный. Десять тысяч стоил. Артём носил его на все важные мероприятия. В пятницу у него награждение на производстве. Он неделю готовился, репетировал речь.
Наталья сняла костюм с вешалки. Взяла белую рубашку. Пошла в ванную. Включила горячую воду. Очень горячую. Засунула костюм и рубашку в таз. Залила кипятком. Добавила порошка. Закрыла дверь ванной и легла спать.
Проснулась вечером от хлопка входной двери. Артём пришёл. Наталья встала, умылась холодной водой, посмотрела на себя в зеркало. Лицо бледное, круги под глазами. Вышла на кухню. Он сидел за столом, ел бутерброды, смотрел в телефон.
— Ну что молчишь? — спросил он, не отрываясь от экрана. — Обиделась?
— Нет, — ответила Наталья спокойно. — Не обиделась.
— Ну и хорошо. А то я думал, ты скандал устроишь. Мама говорила, что ты, наверное, психуешь.
Наталья медленно прошла к столу, села напротив.
— Зачем скандал, — сказала она тихо. — Я просто подам на развод. И разделю имущество. Пополам.
Артём подавился бутербродом. Закашлялся, схватился за стакан с водой.
— Ты чего?!
— Я подам на развод. Завтра пойду в юридическую консультацию. Квартира на двоих, машина на двоих. Всё пополам. Ты получишь свою половину, я свою. И разойдёмся.
— Наташка, ты что, рехнулась?! Из-за какого-то пуховика?! Мать права была, когда говорила, что ты жадная!
Наталья посмотрела на него долго. Потом тихо сказала:
— Не из-за пуховика, Артём. Из-за того, что ты взял моё без спроса. Из-за того, что тебе плевать на меня. Шесть лет мы вместе. Шесть лет я терплю твою мать, которая считает, что я ей всё должна. Что я должна быть благодарна, что она позволяет мне жить с её сыном. Что я должна слушаться её, готовить, как она научит, убирать, как она скажет. Терплю, что ты всегда на её стороне. Всегда. Что бы ни случилось. Но это было последней каплей.
— Наташ, ну хватит! Это же семья! Полине нечего надеть!
— У Полины есть мать. Пусть она ей покупает. А мой пуховик — мой.
Артём встал, прошёлся по кухне.
— Хорошо, я сам завтра съезжу к матери, заберу твой пуховик. Успокоилась?
— Нет, — сказала Наталья. — Я всё равно подам на развод. Но могу дать тебе шанс. Один. Если хочешь, чтобы я осталась — верни пуховик сегодня. Сейчас. И никогда больше не бери моё без спроса. Никогда.
Артём посмотрел на неё долго. Потом схватил куртку и вышел. Хлопнула дверь. Наталья села за стол. Руки дрожали. Она налила себе чай, но пить не стала. Просто сидела и ждала.
Артём вернулся через два часа. Без пуховика. Лицо мрачное, губы поджаты.
— Мать сказала, что не отдаст. Что Полине он нужнее. Что ты жадная и бессердечная.
Наталья кивнула.
— Понятно. Тогда завтра я иду подавать заявление.
— Наташка, подожди! Я поговорю с ней ещё раз!
— Не надо, — ответила Наталья. — Я всё поняла. Ты сделал выбор. Твоя мать важнее меня. Так и живи с ней.
Она встала, пошла в спальню. Артём пошёл за ней.
— Наташ, ну что ты как маленькая! Из-за какой-то тряпки разводиться!
— Это не тряпка, — сказала Наталья, не оборачиваясь. — Это подарок моей мамы. Это моя вещь. И ты отдал её без спроса. Как будто я вообще ничего не значу.
Она легла в кровать, отвернулась к стене. Артём постоял, потом вышел. Наталья слышала, как он ходит по квартире, что-то бормочет себе под нос. Потом стало тихо.
Утром она встала рано. Собралась на работу. Артём спал на диване, укрывшись курткой. Наталья тихо оделась, взяла сумку, вышла. По дороге зашла в юридическую консультацию, записалась на приём.
Вечером Артём встретил её у порога. Лицо осунувшееся, глаза красные.
— Я забрал, — сказал он хрипло. — Вот, держи.
Он протянул пакет. Наталья заглянула внутрь. Бордовый пуховик. Чистый, аккуратно сложенный.
— Утром поехал к матери. Она спала ещё. Я просто взял и забрал. Она проснулась, закричала, плакала. Говорила, что я предатель.
Наталья молчала.
— И я сказал ей, что да. Я выбрал жену И я не имел права её брать.
Наталья взяла пакет. Прошла в спальню. Повесила пуховик в шкаф. Артём стоял в дверях.
— Наташ, прости. Я понял. Я правда понял. Больше не будет такого.
Наталья кивнула. Молча. Артём ждал ещё что-то, но она просто легла в кровать, отвернулась к стене.
Следующие дни прошли тихо. Артём ходил осторожно, говорил вежливо, не спорил. Наталья молчала. Делала свою работу, приходила, ужинала, ложилась спать. Артём пытался заговорить, но она отвечала односложно. Он не понимал, прощён он или нет.
В пятницу утром Артём собирался на награждение. Наталья слышала, как он ругается в спальне, как открывает и закрывает шкаф. Потом он вышел, красный, взъерошенный.
— Костюм не налезает, — сказал он глухо. — Пиджак не застёгивается. Рубашка лопнула на пуговицах. Что с ним?! Он же нормальный был!
Наталья подняла глаза от книги. Посмотрела на него спокойно.
— Я его постирала. В кипятке. Он сел.
Артём застыл.
— Что?
— Ты слышал. Постирала в кипятке. Специально.
— Наташка… Это единственный мой костюм! Мне через час на награждение!
— Знаю, — ответила Наталья. — Пойдёшь в джинсах. Или купи новый. Тебе же не жалко на себя любимого?!
— Наташ, какой купи! Денег нет! Мне через час на сцену надо - там всё руководство будет! Зачем ты его трогала? Что мне делать?!
— Теперь и ты знаешь, каково это. Когда твое трогают.
Артём стоял, держал в руках севший пиджак, смотрел на неё. Лицо красное, руки дрожат.
— Это месть?
— Нет, — ответила Наталья. — Это урок.
Артём стоял ещё минуту. Потом развернулся, хлопнул дверью. Ушёл в джинсах и белой футболке.
Вернулся поздно вечером. Лицо мрачное. Бросил ключи на стол так, что они звякнули.
— Довольна? — спросил он.
— Что случилось? — спокойно спросила Наталья.
— Что случилось?! Начальник Петров вышел на сцену, посмотрел на меня и сказал: «Товарищ Громов, это что за вид? Мы тут торжественное официальное мероприятие проводим, а вы как на рыбалку оделись». При всех сказал! Весь цех стоял, человек двести! Все смеялись! Потом Серёга подошёл, говорит: «Артём, ты чего, денег нет совсем? Костюм купить не можешь?» А Колька сказал: «Жена, наверное, на шмотки себе все деньги тратит, вот ему и не хватает». Все ржали! Все!
Наталья слушала молча.
— Потом Петров вызвал меня к себе. Сказал, что я подвёл коллектив. Что такой внешний вид недопустим на торжественных мероприятиях. Занёс мне выговор в личное дело! Выговор, Наташа! Из-за твоей мести!
— Не из-за меня, — ответила она. — Из-за тебя. Ты отдал мою вещь без спроса. Я отплатила тем же. Теперь мы квиты.
Артём сел за стол, опустил голову на руки.
— Что мне теперь делать? Мать не разговаривает. На работе смеются. Ты тоже злишься.
— Я не злюсь, — сказала Наталья. — Я просто хочу, чтобы ты понял: у меня есть границы. И ты не имеешь права их нарушать. Ни ты, ни твоя мать.
— Хорошо, — тихо сказал Артём. — Я понял. Больше не будет.
Людмила Степановна обиделась и месяц не звонила. Наталья знала, что свекровь названивала Артёму по десять раз на дню, плакала в трубку, жаловалась, что сын её предал, но продолжала звонить. Артём приходил с работы серый, молчаливый. Наталья не спрашивала. Ждала.
Через месяц Людмила сама позвонила. Голос натянуто-вежливый:
— Наташа, как дела? Давно не виделись.
— Нормально, — ответила Наталья.
— Артём приглашал меня на чай в воскресенье. Ты не против?
— Приезжайте.
Свекровь приехала с тортом. Сидела на кухне, пила чай, говорила о погоде, о новостях. Ни слова про пуховик. Ни слова про Полину. В конце визита встала, поблагодарила за чай, ушла. Наталья смотрела ей вслед и понимала — граница установлена.
Артём стал приглашать мать на чай раз в две недели. Она приезжала ровно на час, пила чай, разговаривала о пустяках, уезжала. Больше не лезла с советами. Сидела напряжённо, как в гостях. Наталья видела, что свекрови тяжело, что она привыкла командовать. Но молчала.
Зимой Наталья надела бордовый пуховик. Шла на работу, и прохожие оборачивались — пуховик был действительно красивый. Песцовый воротник пушился на морозном ветру, бордовая ткань переливалась на солнце, снег скрипел под ногами. Ух, красота!
мне кажется очень показательно! СОГЛАСНЫ? ПИШИТЕ ВАШЕ МНЕНИЕ