Людмила произнесла это негромко, но достаточно отчётливо, чтобы все за столом услышали. Я сидела напротив, держала чашку и смотрела на свекровь, пока её слова медленно укладывались в голове.
— Он не нашей породы.
Пауза. Звон вилки о тарелку. Чей-то сдавленный смешок.
Я опустила чашку на блюдце. Пальцы сами потянулись ко рту — привычка грызть ногти, когда внутри всё сжимается. Людмила улыбалась, будто сказала что-то безобидное. Поправила платок на коленях, отпила чай.
— Что вы имеете в виду? — спросила я тихо.
Она посмотрела на меня поверх чашки.
— Да ничего особенного, Анечка. Просто… мальчик совсем не похож на нашу семью. Ни на Серёжу, ни на его отца. Вот и думаю иногда…
Сергей дёрнулся рядом со мной. Положил руку на затылок, потёр, как всегда делает, когда нервничает.
— Мам, хватит, — пробормотал он.
— Да что ты, сынок, я просто вслух. Мы же семья, можно и поговорить.
Я чувствовала, как холод разливается по рукам. Паша сидел в соседней комнате, играл с машинками. Слышал ли он? Понял ли?
Не нашей породы.
Ольга, сестра Сергея, махнула рукой, словно отгоняя муху.
— Ну вы понимаете, да? Людмила Петровна просто переживает за внука.
Моя мать, Ирина, поправила платочек на коленях, заговорила торопливо:
— Давайте помиримся, а? Зачем ссориться за столом…
Я встала. Ноги сами понесли меня к балкону. Сергей шепнул мне вслед:
— Пожалуйста, не делай шума.
Я вышла, закрыла за собой дверь.
Балкон был прохладным. Ветер трепал волосы, металлические перила холодили ладони. Я прошлась вдоль ограждения, потом обратно. Руки тряслись.
Если я промолчу, это станет правдой.
Людмила скажет ещё раз. Потом ещё. Шёпотом, между делом, с улыбкой. И однажды Паша услышит. Запомнит. Начнёт сомневаться.
Я сжала кулаки.
Тест лежал в сумке. Я заказала его три недели назад, когда свекровь в первый раз обронила фразу про «не похож». Тогда я промолчала. Но забрала результаты из лаборатории и носила с собой, не зная, что с ними делать.
Теперь знала.
Я вернулась в столовую. Людмила разливала чай. Ольга что-то рассказывала, жестикулируя. Сергей смотрел в тарелку.
Я села на своё место, положила сумку на колени. Пальцы нащупали конверт.
— Людмила Петровна, — сказала я.
Она подняла глаза.
— Да, милая?
— Вы сказали, что Паша не похож на вашу семью.
Она улыбнулась мягко.
— Ну, я же не хотела обидеть…
— Я принесла тест.
Тишина.
Сергей резко повернулся ко мне.
— Аня, не надо…
Я достала конверт, положила его на стол.
— ДНК-тест. Сергей и Паша. Результаты пришли на прошлой неделе.
Людмила смотрела на конверт, как на что-то непристойное.
— Что ты делаешь? — прошипел Сергей.
— То, что должна была сделать раньше.
Я развернула бумагу, разгладила её на столе. Цифры, графики, заключение.
— Вероятность отцовства — девяносто девять целых девять процентов. Сергей — биологический отец Паши.
Моя мать ахнула. Ольга застыла с чашкой в руке.
Людмила молчала. Лицо её побелело, потом покрылось красными пятнами.
— Ты… ты принесла это сюда? — выдохнула она наконец.
— Да.
— На семейный стол?
— Вы сами подняли эту тему. На семейном столе.
Людмила встала. Руки её дрожали.
— Я с этим разберусь, — прошептала она. — Я тебя разберу.
Она вышла из комнаты. Дверь хлопнула.
Ольга поставила чашку, посмотрела на меня с усмешкой.
— Ну вот и всё, — сказала она. — Довольна?
Я не ответила.
Сергей сидел рядом, не поднимая головы. Держал затылок обеими руками.
— Зачем тебе это было нужно? — спросил он тихо.
Я сложила бумагу обратно в конверт.
— Чтобы он не рос с этим.
Ночью мы лежали в темноте. Сергей на своей половине кровати, я на своей. Между нами — холодная пропасть.
— Ты знала, чем это обернётся, — сказал он медленно, с паузами.
— Знала.
— А семья? Репутация?
Я повернулась к нему.
— А сын? Его уверенность в том, что он наш?
Сергей молчал. Потом вздохнул.
— Мама больше не позовёт нас в гости.
— Я знаю.
— Родня отвернётся.
— Знаю.
Он отвернулся к стене.
Я лежала и смотрела в потолок. Простынь была холодной. Руки сами потянулись ко рту — я прикусила ноготь, потом отдёрнула пальцы.
Цена высока.
Но иначе я бы не смогла смотреть Паше в глаза.
Утром я зашла в детскую. Паша сидел на полу, строил башню из кубиков. Увидел меня, улыбнулся.
— Мам, смотри, какая высокая!
Я присела рядом, обняла его.
— Молодец, котик.
Он прижался ко мне.
— Мама, ты расстроена?
Я погладила его по голове.
— Нет, солнышко. Всё хорошо.
Он протянул мне пластиковый цветочек из своего конструктора.
— На, держи. Чтобы не грустила.
Я взяла цветочек, поцеловала его в макушку.
— Спасибо, любимый.
Он вернулся к башне. Я сидела рядом и смотрела на него.
Ради этого. Ради того, чтобы он не сомневался.
Через несколько дней пришло сообщение от матери. Короткое.
«Держись, доченька. Ты поступила правильно».
Я перечитала его три раза. Потом убрала телефон и вышла на балкон.
Город шумел внизу. Фонари светили тускло. Ветер был прохладным, пахло дождём.
Людмила не звонила. Ольга тоже. Приглашения на семейные праздники перестали приходить.
Сергей разговаривал со мной сдержанно, вежливо. Как с соседкой.
Я ходила по балкону, считала шаги. Десять туда, десять обратно.
Правда была важнее.
Но почему тогда так больно?
На детской площадке я встретила Ольгу. Она гуляла с племянником, мы столкнулись у качелей.
Она кивнула мне.
— Привет.
— Привет.
Пауза.
— Ну что, — сказала она, — мы же говорили, что не надо шуметь.
Я посмотрела на неё.
— Я защищала сына.
Она пожала плечами.
— Может быть. Но семью ты потеряла.
Она развернулась и ушла. Паша подбежал ко мне, потянул за рукав.
— Мам, пойдём на горку!
Я взяла его за руку.
— Пойдём, котик.
Мы поднялись на горку. Он съехал вниз, засмеялся. Я стояла рядом и смотрела на него.
Соседка с другого подъезда подошла ко мне, улыбнулась.
— Хорошо, что всё выяснилось, — сказала она тихо. — Главное — ребёнок.
Я кивнула.
— Спасибо.
Она ушла. Паша снова полез на горку.
Мир не целиком против меня.
Но прежние связи треснули. И не склеятся.
Прошло несколько недель. Я укладывала Пашу спать. Он лежал под одеялом, обнимал плюшевого медведя.
— Мама, ты теперь всегда с нами? — спросил он сонно.
Я погладила его по щеке.
— Всегда, котик. Я с тобой.
Он закрыл глаза. Я посидела рядом, пока его дыхание не стало ровным.
Потом вышла на балкон.
Город спал. Фонари горели тускло. Где-то лаял пёс.
Я прислонилась к перилам. Ветер трепал волосы.
Я готова жить с последствиями.
Больше не вернусь в прежнюю покорность. Не буду молчать, когда кто-то ставит под сомнение моего ребёнка.
Цена высока. Семья треснула. Сергей холоден. Людмила не звонит.
Но Паша спит спокойно. Не таит сомнений. Знает, что он наш.
Я вернулась в комнату, поправила одеяло на нём. Поцеловала в лоб.
Потом легла в свою кровать. Руки не потянулись к ногтям. Дыхание было ровным, хоть и усталым.
Правда была важнее.
И я приняла её цену.
Через несколько месяцев мы снова оказались на детской площадке. Паша качался на качелях, смеялся.
Людмила вышла из подъезда. Увидела нас, замерла.
Потом медленно подошла.
— Берегите ребёнка, — сказала она коротко.
Я посмотрела на неё.
— Мы бережём.
Она кивнула и ушла.
Паша соскочил с качелей, подбежал ко мне.
— Мам, смотри, как высоко я качался!
Я обняла его.
— Видела, солнышко. Молодец.
Мы пошли домой. Он держал меня за руку, болтал о чём-то своём.
Я слушала его и думала.
Полного примирения не будет. Людмила не простит. Родня не вернётся.
Но я выиграла главное — сын растёт без сомнений.
И этого достаточно.
А вы бы смогли вот так, публично, поставить родственников на место, если бы они сомневались в вашем ребёнке?
Поделитесь в комментариях, интересно узнать ваше мнение!
Поставьте лайк, если было интересно.