Меня защищает от мира корпус куклы, запертой в пыльный ящик, укрытый столешницей дряхлого стола, замершего под сводом крыши деревянного дома. Я схоронена от света, погруженная в мрак своего изгнанничества, беспросветного ошеломляющего одиночества.
Последний год своей жизни я почти не спала – на короткое время меня опрокидывало в дурман неспокойного сна, из которого я вываливалась в невнятную сумятицу усталого полубодрствования, которое не выпускало меня из своих пут в течении нескольких предрассветных часов. Я лежала, не в силах пошевелить ни ногой, ни рукой, подглядывая свозь приоткрытые глаза за Стасом, нервно стучащим по клавишам ноутбука. Я не могла ни заснуть снова, ни окончательно проснуться. Обрывки мыслей, слов, фраз, как беспомощное хныканье, шевелились в голове вяло и обреченно – жалкие слова, ничтожные мысли, не способные никого разбудить или убаюкать.
Стас - далекий чужестранец, суетившийся за стенками моего упрямого отчуждения, всё никак не оставлял попыток пробиться ко мне. Рассказами, глупыми шутками, хвастливыми самовосхвалениями, детскими жалобами, демонстративно-показательными заигрываниями с другими женщинами, прилюдными колкостями, долгими пристальными взглядами в интимной полутьме он пытался вернуть моё внимание, но я всё больше уходила в себя, забивалась в укромную норку равнодушия и усталости.
Я перегорела. Его было слишком много в моей жизни, он уничтожил меня или я самоуничтожилась добровольно, растворившись в нем без остатка. Я почти не писала своё – я дописывала и дорабатывала его задумки. В этом не было прямого принуждения с его стороны, это получалось непроизвольно. Его идеи, не всегда глубокие и умные, но неизменно оглушающе шумные, гротескно громогласные, забивали тихий шелест моих мыслей. Его грандиозная личность отпечаталась на всём нашем существовании – везде был он. Немытые граненные стаканы, валявшиеся там и тут, грязные носки, распиханные по углам, скомканные листы бумаги, пинг-понгом прорезающие пространство – разные мелочи, смешившие и умилявшие меня поначалу, в конце концов, стали вызывать глухое раздражение. А главное - музыка, очень много музыки, чудесной музыки, пробирающей до костей, которую он не в состоянии был слушать в наушниках, которую ему необходимо было включить на всю мощь, чтобы разделить свой восторг со мной, снова и снова силой мелодии брать в плен мои чувства. «Ты затрахал меня своей музыкой» - кричала порой ему я, хлопая дверью в очередном стремлении вырваться на свободу. Даже музыкой можно затрахать до смерти. Истинное творчество вообще насильственно по природе, ему подчиняешься невольно, вовлекаешься в его поток, и несешься по бурному течению чужого гения в его тартарары, теряя себя по дороге.
Стас не умел делать что-то тихо. Быть незаметным для него было не быть, не существовать. Ему нужна была реакция на него – любая. Я могла ругаться или восторгаться, даже в бушевании я была ему мила. Когда я затихала, ему становилась страшно. Всеми силами он пытался вывести меня на предельный уровень эмоционирования. Ему удавалось это раз за разом, пока мои ресурсы не истощились, пока я не впала в состояние безразличной апатии, обездвижевшей меня вконец. Я лежала по утрам, отстраненно разглядывая пишущего Стаса, хохотавшего или хмурившегося перед экраном ноутбука, азартно потирающего руки или нервно дергающего себя за волосы и думала, почему я совсем разучилась чего-то хотеть, сосредоточившись на том, что хотел Стас. Впрочем, я уже не хотела ни своего, ни Стасово. Я не хотела совершенно ничего - лишь бы не заканчивался этот момент бесконечного лежания в тишине зарождающегося утра, лишь бы не вставать, лишь бы ничего не делать, никуда не идти, ничего не видеть и не слышать, просто лежать без единого шевеления мускулами души и тела, длить и длить это состояние покоя и опустошения.
«Надо тебя как-то встряхнуть» - сказал Стас однажды, глядя, как я небрежно закалываю волосы, вяло собираясь на работу. «Не боишься, что сильно встряхнув, вытряхнешь и меня заодно к чертям собачьим - отозвалась я, мельком окинув его взором – Знаешь, мне нужно немного тишины, уйди хотя бы ненадолго – на день, неделю, месяц. Я возьму отпуск, закрою все шторы, выключу свет и музыку и буду спать, пока не захочу проснуться сама. Сама, понимаешь, не по будильнику, не от твоего голоса, а просто потому что выспалась». «Нет, так нельзя – возразил он – ты нужна мне. Мы пропадем друг без друга. Это же ясен пень». «Может, я пропадаю с тобой, ты не думал. А может, я уже пропала» - ответила я и вышла в дверь, за которой оставила его одного, уже не видимого и не слышимого мной, а, значит, переставшего существовать для себя. «Я люблю тебя» - дзинькнула в телефоне его СМСка. Потом ззинькнула ещё и ещё, раз за разом, СМСка за СМСкой. Мне вспомнились слова моей подруги. «Общаться надо с теми, от кого тебя дзинькает» - смеясь, говорила Танька. «Общаться надо с теми от дзиньканья которых тебя ответно дзинькает - подумала я – нежно переливчато дзинькает, а не перекореживает изнутри невозможностью отозваться столь же звонко и искренне».
Я застыла в кукле, не зная, куда податься теперь. Мне никак не заснуть и не проснуться отныне. Я обречена на вечное бдение в пустоте. Этот миг длится и длится, ему нет конца.. Ни единого хотения внутри. Ничего. Ни единого шевеления вокруг. Ни маячка, ни дзиньканья. Полная тишина. Абсолютный мрак. Ящик захлопнулся.