Глава 23
Прошло уже два года с тех пор, как Яна переехала в Петербург. Огромный город распахнул перед ней свои объятия, суля новые возможности, встречи и впечатления. Но, несмотря на внешнюю активность и кажущуюся наполненность жизни, внутри неё царила пустота одиночества. Каждый раз, когда судьба сводила её с мужчиной, когда между ними начинала зарождаться искра взаимного интереса, происходило нечто необъяснимое.
Ночью, едва Яна погружалась в сон, перед ней возникал образ той самой гадалки — женщины с пронзительным взглядом и голосом, от которого стыла кровь.
– Помнишь свою дочь? — шептала она, и в этом шёпоте слышался звон церковных колоколов и шелест старых молитвенников. — Ты оставила её. Этот грех не отмолить. Ты недостойна счастья. Недостойна любви.
Слова эти, словно ядовитый туман, просачивались в сознание, опутывали мысли, проникали в самые потаённые уголки души. Утром Яна просыпалась с тяжёлым чувством вины, а сердце разрывалось на мелкие кусочки. Она пыталась бороться. Искренне пыталась дать шанс новым отношениям. Улыбалась, слушала, старалась быть внимательной и нежной. Но невидимая преграда, возведённая ночными ви́дениями, становилась всё выше. Любое проявление нежности с ее стороны вызывало в мужчине панику, любое тёплое слово отзывалось внутренним сопротивлением.
– Она права, — думала Яна, глядя на очередного разочарованного собеседника, который не понимал, почему у него такой негатив к этой женщине. Со временем она выработала определённый ритуал: как только мужчина начинал проявлять интерес, Яна заранее готовилась к неизбежному разрыву. Она составляла мысленный список причин, по которым эти отношения обречены, и при первом же намёке на сближение использовала их как щит.
-У меня слишком много работы, — говорила она. — Я не готова к серьёзным отношениям. Нам лучше остаться друзьями.
А ночью снова приходила гадалка. И снова повторяла своё пророчество. И снова Яна просыпалась с ощущением, что сама судьба не дает ей женского счастья. Город продолжал жить своей жизнью. По Невскому проспекту спешили люди, в кафе звенели чашки, в парках расцветали каштаны. Но для Яны всё это было словно сквозь мутное стекло. Она существовала в параллельной реальности, где каждый новый день был лишь повторением предыдущего, а единственным неизменным спутником оставалась тень прошлого.
Иногда, стоя у окна своей комнаты, она смотрела на проплывающие облака и задавалась вопросом: – А что, если это и правда наказание? Что, если действительно я никогда не буду счастлива?
Но ответить на этот вопрос она пока не могла. Или не хотела. Она нервничала, боялась заснуть, не знала, как от этого избавиться, и решила пойти в церковь. Эти вопросы, словно ржавые гвозди, впивались в сознание, оставляя после себя болезненные рваные раны.
. Она перебирала в голове варианты, искала лазейки, зацепки — но всё сводилось к одному: ответа не было. Или не было желания его найти. Ночь тянулась бесконечно. Она всё ворочалась в постели, пытаясь поймать ускользающее ощущение покоя. Сон не шёл — вместо него приходили обрывки мыслей, тревожные образы, призраки невысказанных страхов. Каждый раз, когда веки начинали тяжелеть, внутри вспыхивала паника
– А что, если во сне всё станет ещё хуже?
Но сопротивляться сну она не могла, а гадалка как будто только этого и ждала.
– Ты не знаешь, за что наказана? Так, я тебе все расскажу. Вспомни девочку – Арину Дуброву. Вспомнила? Вижу, что вспомнила, сколько ты ей крови выпила, а главное, за что? Что не прогнулась под тебя, что не смотрела на тебя с открытым ртом? Вспомни ее мать, она ведь умерла из-за тебя. Помнишь? Конечно, помнишь, такое не забудешь никогда. Вспомни своего отца, он до сих пор не живет, а существует, ходит на кладбище и носит своей Алевтине цветы. А твоя маленькая дочь, которую ты похоронила заживо, — это страшный грех. А еще…
Но в этот момент Яна проснулась, ее трясло, лоб был горячим, холодный липкий пот окутал все тело. Часы показывали пять утра. Она села на кровати, обхватив колени руками. В комнате было темно, но даже в этой тьме она чувствовала, как давит на неё невидимая тяжесть. Мысли крутились по одному и тому же кругу
– Почему именно я? За что? Когда это закончится?
Но теперь она знала за что, только считала это такой ерундой, детством. А ее за это лишают счастья, это не одно и то же. Эта Дуброва была подлая вместе со своей матерью. Они были нищие и хотели втереться к отцу, я его просто защитила – почти кричало все у нее внутри. Но она сама в это не верила.
Яна пила горячий чай, руки тряслись, и чай выливался на стол, но она этого не замечала. Решимость пришла внезапно — словно вспышка в кромешной тьме. Она резко поднялась, переоделась, накинула пальто и вышла на улицу. Утренний воздух был холодным, почти колючим, но это хоть немного отрезвляло. Ноги сами несли её туда, где, как ей казалось, можно было найти хоть каплю умиротворения. Церковь стояла тихая, почти неприметная в утреннем полумраке. Свет из окон падал на мокрый асфальт. Она долго стояла у дверей, не решаясь войти.
- Что она скажет? О чём попросит? А главное — кто её услышит?
Наконец, толкнув тяжёлую дверь, она переступила порог. Внутри было тепло и пахло воском и старыми книгами. В полумраке горели несколько свечей, отбрасывая дрожащие блики на иконы. Она опустилась на скамью, не зная, как начать. Слова путались, мысли разбегались, а внутри всё сжималось от необъяснимого страха и надежды одновременно.
– Если это наказание, — мысленно произнесла она, — есть ли способ его искупить?
– Ты чего, дочка, так рано? – спросила ее старушка
– Нагрешила я много, а что делать не знаю
– Надо исповедаться
– Это как?
– Значит, добровольно признаться в совершенных грехах перед Богом.
– И в чем смысл?
-Смысл в покаяние в грехах, желание очиститься от них. Священник будет читать молитвы, благодаря которым Господь прощает грехи, словно их и не было.
– Правда? – обрадовалась Яна
– Конечно, но это очень тяжелый ритуал и ответственный – сказала женщина.
– Хорошо, я подумаю.
Она не знала, сколько просидела так — может, пять минут, может, час. Когда, наконец, поднялась, ноги были ватными, а в груди всё ещё была неразрешённая тревога. Но теперь к ней примешивалось что-то ещё — не надежда, нет, скорее отдалённое предчувствие того, что даже в самой густой тьме можно нащупать путь к чему-то светлому.
Продолжение