— Алло, тёть Люб, тут такое дело, — голос Егора в трубке был не просто тихим, он был каким-то пришибленным и по-настоящему напуганным. Слышно было, как на заднем фоне шумит оживлённая трасса и изредка поскрипывает рация.
— Что случилось, племяш? — я невольно выпрямилась в кресле, чувствуя, как его тревога липким холодком передаётся мне.
— Меня тут остановили… Вот… Говорят, заберут права…
Я на секунду лишилась дара речи. В голове пронеслась картинка: прошлые выходные, накрытый стол, счастливое лицо Егора и новенькая пластиковая карточка, которую он с гордостью демонстрировал всем гостям.
— Как заберут? — наконец выдавила я. — Тебе их неделю как выдали! Егор, ты издеваешься? Мы же только в субботу с твоей мамой это событие отмечали. Мила ещё торт заказывала в форме дорожного знака…
Я точно помнила тот вечер. Моя сестра Мила светилась от счастья: старший сын наконец-то остепенился, получил права, теперь сможет помогать, возить младших в школу. Егорка — мой самый любимый и, честно говоря, самый «дорогой» во всех смыслах этого слова племянник. Сколько моих премий ушло на его обучение, сколько нервных клеток сгорело, когда он провалил теорию с первого раза… И вот — неделя. Рекорд, ничего не скажешь.
— Я тебе сейчас чем могу помочь? — я прижала трубку к уху плечом, уже начиная убирать бумаги в ящик стола. — Я же не юрист…
— Вы… можете приехать? — он почти умолял, голос сорвался на подростковый фальцет. — Поговорить здесь… с инспектором…
— А чего отцу не звонишь?
— Да ну, тёть Люб, прибьёт же! Вы же знаете батю. Пожалуйста, приезжайте!
Да, прибьёт. Игнат, муж моей сестры, он такой.
— Ладно. Сейчас приеду. Адрес скинь эсэмэской. Дай только у шефа отпрошусь.
Положив трубку, я тяжело вздохнула. В висках застучало. Опять. Снова я в роли службы спасения.
Кабинет Никиты Ильича встретил меня привычным запахом дорогого табака. Шеф сидел, заваленный папками, и вид у него был такой, будто он собирается как минимум захватить мир, или уволить половину отдела за невыполнение плана.
— Никита Ильич, можно отойти на пару часов? — я постаралась придать голосу максимально деловой, но при этом жалобный тон.
Он поднял на меня взгляд поверх очков. В его глазах читалась усталость, смешанная с раздражением.
— Любовь Витальевна, мы же договаривались. У нас сдача проекта, вы мне нужны здесь и сейчас. Без вас, сами знаете, как без рук.
— Я понимаю, Никита Ильич, но дело жизни и смерти. Племянник в беду попал, — я запнулась, подбирая слова. — Там ситуация… в общем, без меня никак не обойдётся.
Шеф откинулся на спинку кожаного кресла и внимательно посмотрел на меня.
— Знаете, Любовь, — медленно произнёс он, — у меня в штате три многодетные мамаши. У них дети то болеют, то в садике утренник, то зубы режутся. Так вот, они отпрашиваются реже, чем вы со своими племянниками. То у одного сессия, то у другого ангина, теперь вот «беда».
Щёки мои вспыхнули. Было обидно, потому что это была чистая правда.
— Я понимаю, Никита Ильич, но они мне как родные дети! Кто, если не я?
— А родители их где?
— Ну, не хотят они родителям говорить, когда у них проблемы. Так уж у нас сложилось…
Никита Ильич вздохнул, вытащил из пачки сигарету, покрутил её в пальцах, но при мне курить не стал.
— Ладно, Люба, идите. Но позвольте дать вам один совет, прежде чем вы уйдёте.
— Да, Никита Ильич, я вас слушаю.
— Вы бы, Любовь Витальевна, лучше бы своей личной жизнью занялись. А то четвертый десяток идет, а вы всё одна. Всё по чужим вызовам бегаете.
Терпеть не могу этих советчиков. Если бы не был моим начальником, звучно послала бы на три буквы. Хотя… В чём он не прав? Я с тех пор, как у сестры родился Егорка, у них в няньки и прописалась. Всё свое время, все деньги, что зарабатывала — я несла в их семью и там оставляла. А потом у Милы родился ещё один, и ещё один. Конечно, чего бы не рожать, когда готовая нянька уже есть? Я и сама не заметила, как годы пролетели, а я так и не устроила свою жизнь — всё заботами их семьи живу. А они и рады. Мила даже толком в декретах не сидела, сразу на работу выходила. А я с молодых лет вкушала все прелести подгузниково-горшковой жизни.
— Спасибо, Никита Ильич, за совет! — я почтительно, с легкой долей сарказма, поклонилась начальнику. — Обязательно подумаю над всем этим как-нибудь на досуге. На пенсии, например. А сейчас позвольте идти?
— Идите, Люба. Идите! — он махнул рукой, снова зарываясь в бумаги, и тяжело вздохнул.
Я вышла из офиса, и на меня тут же обрушился липкий городской зной. Асфальт дышал жаром, пахло бензином и пылью. Пока я шла к парковке, в голове крутились слова шефа. «Четвёртый десяток... одна...». Да знаю я, знаю! Но некогда мне было об этом думать.
Не буду подробно расписывать, каких трудов и, что греха таить, финансовых затрат мне стоило это «спасение». Инспектор попался на редкость принципиальный — хмурый мужчина с обветренным лицом и глазами, которые, казалось, видели все оправдания мира. Пришлось включить всё свое обаяние, взывать к его отцовским чувствам, долго объяснять, что парень только-только сел за руль, что он «помощник в многодетной семье»... Ну и, конечно, пришлось расстаться с суммой, которую я аккуратно откладывала на новые туфли и, может быть, на поход к косметологу.
Егор был несказанно рад, когда ему наконец вернули обратно его многострадальную пластиковую карточку. Он крутил её в руках, как сокровище.
— Тётя Люба, ну вы просто мировая! — он подскочил ко мне и так сильно сжал в объятиях, что у меня хрустнули рёбра. — Что бы мы без вас делали?
Я высвободилась, поправляя помятую блузку. На языке вертелся ядовитый ответ. Ну, не знаю, Егорушка. Для начала, выросли бы вы более сознательными. Научились бы отвечать за свои косяки.
— Поезжай домой, Егор. И не вздумай матери сказать, а уж тем более отцу, — устало произнесла я.
— Понял, тёть Люб! Могила! — он запрыгнул в свою подержанную «девятку» и укатил, даже не оглянувшись.
Домой я пришла совершенно истощённая. Морально, физически, финансово. Я села на кухне, достала блокнот и начала сводить дебет с кредитом.
Цифры в колонке «остаток» выглядели сиротливо. А впереди... О боже, я совсем забыла. Впереди была «неделя именинников».
Младшие дети Милы и Игната родились с интервалом в три дня. В разные годы, конечно, но по календарю их праздники шли один за другим. В нашей семье это давно стало традицией: тётя Люба заказывает аниматоров, тётя Люба выбирает торт, тётя Люба ищет кафе с детской комнатой и покупает подарки, на которые у родителей вечно «сейчас нет свободных средств».
Всё участие Милы и Игната в этих мероприятиях заключалось в том, чтобы сидеть во главе стола с важным видом и принимать подарки. Конверты с деньгами они аккуратно складывали в карман, приговаривая: «Это детям на будущее», а игрушки сваливали в кучу. Всё по классике. А я в это время обычно бегала вокруг стола, следила, чтобы никто не облился соком, и чтобы аниматор не забыл вынести торт.
Я прокручивала в голове список трат и вдруг почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Словно перегорела лампочка.
«Хватит, — тихо сказала я сама себе. — Довольно».
Не знаю, что на меня повлияло больше: слова Никиты Ильича, которые занозой сидели в мозгу, или племянник… безответственный. Но впервые в жизни я остро, до физической боли, поняла, что хочу отдохнуть. Отдохнуть от своего статуса «вечной спасательницы», от чужих детских праздников, от роли няньки и кошелька.
Я подошла к окну. Через два дома от меня виднелась маленькая, неприметная вывеска туристической конторы с жизнеутверждающим названием «Горизонт». Я часто проходила мимо неё, даже не глядя на витрину с плакатами пальм и бирюзовой воды. «Не для меня», — всегда думала я.
А сегодня... Сегодня я просто надела кроссовки, схватила сумочку и вышла из дома.