Я стояла у зеркала в прихожей свекрови и разглядывала своё отражение. Серый кардиган, джинсы, волосы собраны в хвост — ничего особенного. Ничего, за что можно зацепиться взглядом. Я научилась быть незаметной.
— Маринка, иди сюда! — голос Людмилы прозвучал из гостиной, и я автоматически улыбнулась своему отражению. Маска легла на лицо привычно, как вторая кожа.
Катя тянула меня за руку.
— Мам, пойдём к бабушке.
— Сейчас, солнышко.
В гостиной пахло пирогом и чем-то сладким. Людмила сидела в своём любимом кресле с бархатной обивкой, рядом устроилась Галина, соседка, которая всегда появлялась в самый неподходящий момент. Андрей стоял у окна, постукивая пальцами по подоконнику.
— Вот, держи, — Людмила протянула мне свёрток, обёрнутый в газету. — Специально для тебя купила.
Я взяла свёрток. Тяжёлый. Ворс царапал ладони сквозь бумагу.
— Спасибо большое, — я развернула газету и увидела свитер. Тёмно-синий, крупной вязки, явно не мой размер.
— Надень — я брала на три размера больше! — Людмила сияла.
Время замерло. Тиканье старинных часов над камином стало громче. Я подняла глаза и встретила взгляд свекрови. В нём читалось ожидание.
— Ой, как заботливо, в общем… спасибо, — я продолжала улыбаться, хотя челюсть свело от напряжения.
— Ну давай, примерь прямо сейчас! — Галина подалась вперёд, держа чашку обеими руками. — Интересно же, как сидит.
Андрей обернулся от окна.
— Ты хоть влезешь? Ну давай, не стесняйся.
Я натянула свитер поверх кардигана. Рукава болтались, ворот сползал на плечо. В позолоченных рамках на серванте смотрели на меня незнакомые лица — семейные фотографии, к которым я не имела отношения.
— Ну как? Подходит? — Людмила медленно поставила чашку на стол. Пауза растянулась.
— В общем, большой немного, — я стянула свитер через голову, аккуратно сложила.
— Так я же говорю — на три размера! — свекровь рассмеялась. — Чтобы точно влезла.
Галина хихикнула в кулак. Андрей отвернулся к окну.
Я села в кресло, положила свитер на колени. Пальцы похолодели. Внутри что-то щёлкнуло — очередная цифра на счётчике. Сколько ещё? Сколько раз я буду улыбаться и говорить «спасибо»?
На кухне было тесно. Людмила разливала чай, Галина накладывала пирог, Катя крутилась под ногами. Я стояла у стола и смотрела, как липкая поверхность блестит под лампой — следы детских рук.
— Маринка, ты бы хоть пирог испекла, — Людмила поставила передо мной чашку. — А то у Кати мама всё время занята.
Я сжала ручку сумки.
— В общем, я работаю, времени не всегда хватает.
— Ну так и я работала, — свекровь вытерла руки о фартук. — И пироги пекла, и дом держала. Ты же ребёнка растишь, а не хозяйка.
Галина наклонилась ближе, зашептала:
— Так люди скажут…
Катя дёрнула меня за рукав.
— Мам, можно мне ещё пирога?
— Можно, солнышко.
Я налила дочери сок, руки слегка дрожали. Горло пересохло, хотя чай стоял передо мной нетронутый.
Андрей зашёл на кухню, взял чашку, попытался улыбнуться.
— Мам, ну хватит, она же старается.
— Я ничего плохого не говорю, — Людмила пожала плечами. — Просто хочу, чтобы внучка нормально питалась.
Я посмотрела на свекровь. На её руки, сложенные на груди. На Галину, которая кивала в такт словам. На мужа, который уже отвернулся.
Оля появилась в дверном проёме — она заходила ненадолго, чтобы забрать книгу.
— Марин, выйдешь на минутку?
Я кивнула, взяла сумку.
В подъезде пахло сыростью и старой краской. Эхо наших шагов отражалось от бетонных стен. Оля остановилась на лестничной площадке, посмотрела на меня внимательно.
— Сколько ты ещё будешь это терпеть?
Я прислонилась к перилам. Металл был холодным под ладонью.
— В общем, не знаю. Не хочу скандалов.
— Марин, она тебя проверяет. Постоянно. Ты же видишь.
— Вижу.
— Так что ты будешь делать?
Я молчала. Оля теребила прядь волос, накручивала на палец.
— В общем, не будь молчаливой тряпкой, ты сама понимаешь. Катя растёт, она всё видит. Ты хочешь, чтобы дочь училась у тебя молчать?
Я сжала перила сильнее. Пульс стучал в висках.
— Нет.
— Тогда скажи. Один раз. Честно.
Оля ушла, а я осталась стоять на лестнице. В кармане лежал дневник — маленький блокнот, куда я записывала всё, что не могла сказать вслух. Я достала его, открыла на последней странице. Там был список. Даты, фразы, ситуации. Счётчик обид.
Я закрыла блокнот, сунула обратно в карман. Глубоко вдохнула. Выдохнула.
— В общем… хватит, — прошептала я. — Дальше так нельзя.
Наверху скрипнула дверь. Андрей выглянул в проём.
— Ты всё в порядке?
Я не ответила. Развернулась и пошла вверх по лестнице.
В гостиной все сидели на своих местах. Людмила разливала чай, Галина что-то рассказывала, Катя играла с мягким мишкой на краю ковра. Часы тикали размеренно.
Я села напротив свекрови. Положила руки на колени. Посмотрела ей в глаза.
— Людмила, мне нужно сказать.
Свекровь подняла брови, медленно поставила чайник на стол.
— Что случилось?
— В общем, я устала подыгрывать.
Тишина. Галина замерла с чашкой в руках. Андрей обернулся от окна.
— О чём ты? — голос Людмилы стал жёстче.
— Это не про свитер, — я говорила ровно, без эмоций. — Это про то, что меня проверяют. Постоянно. Подарки на три размера больше. Шутки про то, что я плохая хозяйка. Замечания при дочери. Я устала улыбаться и делать вид, что это нормально.
— Как ты смеешь так говорить в моём доме! — Людмила вскочила.
— Я не смею, я говорю правду, — я не повышала голос. — Мне нужно уважение и честность. Я не буду больше носить маску ради видимости покоя.
Андрей шагнул вперёд.
— Марина, давай не будем…
— Нет, — я посмотрела на него. — Давай будем. Ты молчишь каждый раз, когда твоя мать делает такие вещи. Ты говоришь «не драматизируй», но это не драма. Это моя жизнь. И жизнь твоей дочери.
Катя отодвинулась ближе ко мне, прижалась к ноге. Я положила руку ей на голову.
— Мама, хватит, — Андрей повернулся к Людмиле. — Я… мы должны понять, что это ранит. Я видел это раньше, но боялся сказать. Марина права.
Людмила побледнела.
— Ты на её стороне?
— Я на стороне честности, — Андрей провёл рукой по лицу. — Мне жаль, что так получилось. Но надо что-то менять.
Галина быстро допила чай, встала.
— Мне пора.
Она вышла, не прощаясь. Людмила опустилась в кресло, отвернулась к окну. Я взяла Катю за руку, поднялась.
— Мы пойдём.
Дома я уложила Катю спать, села на кровать, достала дневник. Руки дрожали. Я открыла блокнот на чистой странице, взяла ручку.
«В общем… я добилась правды. Цена высокая, но я не могу жить в маске. Она боится стать лишней. Я тоже боюсь, но не потеряю себя».
Слёзы текли тихо. Не от надлома — от усталости. Я закрыла дневник, легла на подушку. В комнате было темно, за окном гудел транспорт. Дыхание выровнялось.
Андрей зашёл позже, сел на край кровати.
— Ты спишь?
— Нет.
Он помолчал.
— Мне тяжело. Но ты права. Я видел, как она себя ведёт, и боялся вмешаться. Прости.
Я повернулась к нему.
— В общем, буду помнить границы. Но не прощаю манипуляций.
— Я понимаю.
Мы лежали в тишине. Я смотрела в потолок и думала, что дальше. Что будет завтра. И послезавтра.
Утром мы пошли в парк. Катя бежала впереди, к качелям. Оля ждала нас у скамейки, с двумя стаканами кофе.
— Ну что, рассказывай, — она протянула мне стакан.
Я села рядом, обхватила стакан ладонями. Тёплый.
— Я сказала. Всё, что думала.
— И?
— И Андрей поддержал. Людмила в ярости. Галина сбежала.
Оля усмехнулась.
— Ты сделала то, что должна была. В общем, теперь жить по-новому — трудно, но честно.
— Да. Честно, — я посмотрела на Катю, которая смеялась на качелях. — Больно, но я бы не смогла иначе. Катя важнее покорности.
Оля положила руку мне на плечо.
— Держись. Будет легче.
Я кивнула. Ветер шелестел жёлтыми листьями. Где-то вдалеке проехал автобус. Катя помахала мне рукой, и я помахала в ответ.
Прошла неделя. Людмила не звонила. Андрей приезжал к ней один, возвращался молчаливым. Дома стало тише — не было утренних визитов, неожиданных советов, проверок.
Я сидела на кухне, пила чай. Катя рисовала за столом. Андрей зашёл, сел напротив.
— Мама обижена.
— Знаю.
— Она говорит, что ты неблагодарная.
— Возможно.
Он вздохнул.
— Мне жаль, что так получилось. Я видел это раньше, но боялся. Теперь… давай попробуем по-другому. Поговорю с ней. Объясню, что есть границы.
Я посмотрела на него.
— В общем, буду помнить границы. Но не прощаю манипуляций.
Он кивнул.
— Я понимаю.
Катя подняла голову от рисунка.
— Мам, смотри, я нарисовала нас.
Я взяла лист бумаги. На нём были три фигурки — я, Андрей и Катя. Мы держались за руки.
— Красиво, солнышко.
Катя улыбнулась, взяла меня за палец.
Вечером я снова открыла дневник. Последняя запись была короткой.
«Я добилась справедливости. Муж увидел правду. Свекровь поставлена на место. Но прежние отношения сломаны. Я свободна и опустошена одновременно. Это горькая победа».
Я закрыла блокнот, положила на тумбочку. За окном было темно. В доме тихо. Я лежала и смотрела в потолок.
Цена была высокой. Но я заплатила её сознательно. Я больше не буду улыбаться, когда больно. Не буду подыгрывать, чтобы сохранить иллюзию покоя.
Я выбрала себя. И свою дочь.
И теперь мне придётся жить с этим выбором.
А вы бы смогли так поступить на месте Марины — сказать правду в лицо свекрови?
Поделитесь в комментариях, интересно узнать ваше мнение!
Поставьте лайк, если было интересно.