— Ладно, бабуль, не бурчи: значит, я к тебе второго приеду, — Галя вслушивалась в обрывки бабушкиного голоса на том конце линии: где-то между Петропавловском и Звёздным ветер рвал провода и сбивал сигнал сотовых вышек, будто злой кот катал по заснеженным просторам страны свой колючий клубок.
— Сашка мой к отцу поехал, он у него один остался, ты же знаешь… А я хотела к тебе. Вы же все - домоседы, с вами не сговоришься - каждый непременно хочет Новый год у себя дома отмечать - ты у себя, Павел Петрович - у себя...
В трубке весело захихикала Пелагея Прокофьевна — ей было уже за восемьдесят, а смех всё тот же, кокетливо-щекотливый:
— А кто бурчит, Галюнчик? Я тут пирожки с капустой дегустирую, хорошие получились, коты мои по полу кувыркаются к метели, елка блестит… Приезжай когда захочешь, я сама вижу метель на улице, куда ты на своей машинке игрушечной?
Галя попрощалась с бабушкой, пожелала ей "С наступающим", отложила телефон, выдохнула.
За окном крупные хлопья мокрого снега буквально залепили всё окно с подветренной стороны: камчатская метель устраивала спектакль «Снежная королева» на скорую руку. Домашние тапочки с мохнатыми ушами казались тут самым уместным приобретением к Новому Году.
Кот Барсик, чувствуя перемену настроения в погоде, взобрался Гале на колени брюхом вверх: мол, не страдай, хозяйка, погладь меня за брюшко.
Второй кот по кличке Огонёк, уже взламывал шкаф с шариками — стеклянный звон бил по нерву, как маленький барабан перед казнью.
«Никуда не надо, — думала Галя, — Саша с папой, у бабушки если что - дровяная печка, даже если электричество отрубят, а я… я и правда могу первый раз в жизни встретить год без грандиозной суматохи».
Галя даже улыбнулась: ей в уходящем году стукнуло тридцать, а внутри она так и осталось — девчонкой 5 лет, готовая поверить в новогоднее чудо и сказку.
Галя уже щелкала телевизор, чтобы наконец-то определиться с фильмом в эту новогоднюю ночь, как краем глаза заметила, что метель - стихла...
Она накинула свой пуховик и выглянула на балкон. На улице было непривычно тихо и безлюдно, лишь все машины были в снегу.
А снежная пыль с верхнего балкона осыпала её, словно пирожный сахар. На уличном фонаре висела круглая луна — холодная и загадочная.
И тут до Гали дошло: метель закончилась. Пропала всякая отговорка. Стоять в праздник у ёлки, зная, что в двадцати пяти километрах сидит старенькая бабушка одна, — это выше её сил. Сердце заколотилось: «Придется ехать. Сделаю бабуле сюрприз!».
Галины выскочила в подъезд, ощутив, как тёплый воздух вытянулся из лёгких — будто резиновый жгут. Галина оделась как положено - во всё теплое, с автозапуска как следует прогрела свой старенький Сузуки Витара.
"Ой, подарок бабуле - орхидею в горшочке чуть не забыла" Подарок: орхидея в горшке «Фаленопсис», купленная ещё в октябре, заворожённо светилась в сумке-тоуте.
«Держись, красавица, — шептала Галя, — нас две теплокровных девочки против белой пустыни».
Машина — малютка Suzuki, ярко-зелёная, как весенний лист — жалась к сугробу у парадной. Галя обмела машину щеткой, заботливо принесенной из дома, треснула дверцей, включила подогрев водительского, пока вычищала машину.
Вот уже машина вычищена, выезд открыт, Галя села за руль, посмотрела куда-то вдаль и заглушила мотор: снега намело достаточно, плюс он был такой плотный, тяжелый, выдержит ли её малютка такие накаты?
Галина сидела в тишине прогретой машины и взвешивала все "за" и "против": стоит ли?
"Стоит", - сказал ей внутренний голос интуиции.
"Ну что ж, вперёд, товарищ." - сказала то ли себе, то ли машине, то ли цветку, Галина.
Снежные заносы на дороге по колено обнимали колёса внедорожника мягко, но крепко — как детские ладони. Галя выбрала самый безопасный маршрут: улица Мичурина, подъём к школе, поворот за магазин «Морошка».
Вот уже выезд из города, и дорога в пригород. Каких-то предательских 20 км.
Первая половина пути прошла уверенно. Миниатюрный внедорожник Галины с нахрапа брал заносы на дорогах, пробивая путь другим редким машинкам таких же смелых людей за её спиной.
Галя напевала под нос «В лесу родилась ёлочка» — чтоб не паниковать. Но на повороте, где асфальт скрывается под пригорком, машина взвизгнула, заревела, пытаясь с нахрапа взять еще один затяжной снежный занос — и замерла. Двигатель ревел, но колёса крутились в пустоте.
Галюня, не будь дурой, отпустила газ, включила заднюю, но было уже поздно. Пузико внедорожника так вмяло мокрый снег под собой, что село на мягкую ледяную подушку и вывесило колеса.
Как говорится, арена готова, актёры на месте — снежный капкан захлопнулся.
III
На часах — 23:15. Галина, покрутив для порядка шипованную резину вперед назад, еще больше увязла в снежном капкане, понимая, что сейчас на сцену все зрители ждут выхода лопаты.
Галя, скрипя картой двери по снегу, протиснулась из машины, провалившись в глубокий сугроб: снег сразу полез в сапоги: холодный, как чужое мнение.
Галя дотопала до багажника, открыла его, выудила складную лопатку — компактную, с розовой ручкой.
«Ну, красотка, — сказала она гламурной лопатке, — начнём партию против сугроба?»
Копала Галина методично: не впервой ей удавалось загонять машину в снежный плен. Как говорят, чем круче внедорожник, тем гусеничнее трактор надо вызывать.
Галя уже третий раз садилась за руль в надежде сдвинуть свой не такой уж и легкий авто с места.
Уж казалось, снега практически не было под защитой, куда её лопатка дотягивалась под днищем, всё было вычищено.
Но снежный занос лишь ухмылялся. А тут и метель снова подоспела, говоря гламурной автомобилистке: "Ну вот ты и попалась, тютя, сейчас я тебя съем".
Галина села в машину, завела движок, чтобы в салоне было тепло. Снег безжалостно заметал машинку на трассе. 15 минут Галина сидела неподвижно, но вдруг, о чудо, откуда-то сзади из метели вынырнули трое фигур: одна фигура уже возрастного Рудика.
Рудика тут все знали - старый армянин, владелец небольшой заправки с кафешкой на трассе. Галя часто останавливалась у Рудика перекусить, уважая его отменный шашлык. А за рудиком, выше его на голову, виднелись два его сына или племянника, Галя была не в курсе.
"Э... Девушка, нехорошо вы тут припарковались..., - обратился к Галине Рудик, попутно, что-то говоря на своём своим родственникам.
- Давай, заводи, будем вытаскивать тебя, впереди 200 метров до заправки, там паркуйся, всё равно дальше не проедешь, у нас там чай, Гарик шашлык жарит, а компанию на Новый год мы сейчас подберем! - смеялся Рудик, показывая рукой на скопившиеся за Галиной еще пару таких же бесстрашных автомобилистов.
Не спрашивая разрешения, они встали сзади, считая до трёх, и вытолкнули Suzuki прямо из объятий сугроба. Машина вылетела на расчищенную дорогу— лёгкая, словно подросток, впервые взлетевший на качели. Галя даже не успела отблагодарить: мужчины уже шли дальше, искать нового заложника в белом заносе.
— Спасибо! С Новым годом! — проговорила она себе под нос.
«Вот они, сказочные великаны, — подумала Галя, — не северный, а человеческий полюс».
Рудик был прав, до заправки дорога оказалась почти чистой. Галя взяла кофе, заправилась "до полного", и невзирая на предупреждения, что лучше ей остаться здесь, отправилась дальше.
А дальше дорога меняла своё направление, и если раньше ветер был - попутный, то теперь стал боковым, и снова Галя, допив кофе, чтобы не разлилось, штурмовала накатом новый и новый занос.
IV
23:50. До бабушки остался крутой склон, который в сухую погоду превращался в скромную горку, а сейчас напоминал спуск с Эльбруса. Дорога была стеклянной: сантиметр льда под снегом. Галя жала на газ старенького "японца" — машина медленно взбиралась. Всё равно — скользко. Передние колёса метались влево-вправо, Suzuki стонал, но полз.
Половина пути — хорошо. Три четверти — отлично. Но почти на самом верху машина потеряла ход и остановилась: передние колёса уперлись в сугроб, задние — в гололёд. Руль заклинило. Галя пыхтела, как паровозик. Шансов — ноль.
«Нет уж, — сказала она, выключая зажигание, — пешком дойду. Орхидея жива, бабуля уже два раза звонила, я — дойду».
Галина сдала назад, медленно развернулась и влезла в кусочек свободной от снега обочины, чтобы потом с горочки завтра продолжить свой путь обратно.
Она вышла, прижала к груди горшок с цветком и начала подниматься. Снег хрустел под ногами: свежий, пушистый, но коварный — иной раз сапожок Галины проваливался по колено.
Склон казался бесконечным: уже лампочки дальних домиков на склоне мигали над головой, как звёздные корабли. Дыхание сбивалось, лёгкие пытались выпрыгнуть, сердце стучало: «Полчаса, ещё полчаса…»
И вот, когда чёрные пятна поплыли перед глазами, Галя услышала голос:
— Галочка, ты там? Это я, дед Миша, бабушкин сосед!
Из подъезда вышел старик в ватнике, с фонариком, дрожащим, как голос юности. Он протянул руку, забрал орхидею и, не спрашивая, ухватил Галю под локоть. Вместе они побрели дальше к частному сектору: Галина уже выдохлась, и всей своей небольшой массой наваливалась на еще крепкого деда Мишу, а он шептал: «Не бойся, девочка, вот увидишь, скоро допрем, а бабка мне за такой подарочек 100 грамм точно не откажет!"
V
Четвёртый этаж без лифта — это адские круги в миниатюре. Ступени: одна, вторая, третья… Галя считала их, как молитвы. Орхидею нес дед Миша, она держалась за перила, на губах — солоноватый привкус крови: треснула губа.
Последний пролёт. Дверь. Пелагея Прокофьевна стояла в тёплых носках, в клетчатом халате, седые волосы аккуратно уложены в «бабушкино облако». Глаза — большие, как у школьницы, которые впервые увидели снег.
— Галенька… — прошептала она. — Ты вся как снеговик!
Галя не разувалась, не раздевалась — просто рухнула на диван, лицом в подушку с вышитыми барашками. На часах горело циферблатное чудо: 23:59.
Дед Миша поставил орхидею на сервант, потрепал воздух, и молча сел к печке Прокофьевны, словно большой сиамский кот, который принес хозяйке свой улов. Дверь захлопнулась — мягко, по-домашнему.
— Ну и год начинается, — бабушка подошла, раздела обессилившую внучку, сунула ей в руки горячего чая с её фирменным вареньем и травами.
Куранты по телевизору гудели баритоном. Пелагея Прокофьевна вынула из холодильника бутылочку, налила деду Мише ему причитающиеся, а сама с соком в фужере подошла к Галине:
— Чокнемся. Чтобы всё плохое осталось за порогом!
Галя смотрела на бабушку: морщинки в уголках глаз, дрожащая рука с синей жилкой, запах ванили.
Вдруг она поняла: всё — метели, толкатели, склон, четвёртый этаж — было нужно лишь для того, чтобы в этот момент, в это последние мгновение оказаться именно здесь, как в детстве, в окружении таких близких и родных людей, которые, Галина уже понимала, - не вечны.
***
Галя закрыла глаза. В груди разливалось тёплое, как бабушкин чай с добавлением её настойки.
Слёзы выступили сами — не от холода, не от боли в натёртых ладонях, а от того, что вся вселенная вдруг уместилась в маленькую комнатку: обои с розочками, фотография дедушки в парадном кителе, стеклянный ёж на ёлке, которого никто не смел трогать, чтоб не разбить.
— Ты не злилась, что я не приехала сразу? — спросила она, прижимаясь щекой к бархатному рукаву бабушки.
— Я злилась на себя, — вздохнула старушка. — Что старая стала, до внучки не доползти. А тут ты… вся в снегу, в глазах — огонь.
— Я вспомнила, как тебя из роддома привезли: малюсенькая, в красной шапочке. Тогда тоже метель была. Доктор говорил: «Не выезжайте, заметёт». Дед Миша с твоим дедом нас тогда на своих Жигулях вез и матерился. Мужчины у нас, видишь ли, упрямые: не слушают погоду, слушают сердце.
Куранты пробили последний раз. За окном вспыхнули первые салюты: кто-то из соседей не выдержал, запустил заранее. Синие, золотые, алые цветы распустились в чёрном небе и погасли, оставив лёгкий след дыма — будто кто-то провёл пальцем по стеклу, чтобы увидеть, что там, внутри.
— Пойдём, — бабушка поднялась, зашуршала пакетом. — Пирожки не дождались, но я их подогрела. Ты, гляжу, голодная?
Галя хотела рассмеяться, но смех вывернулся в икоту. Она встала, пошатнулась: ноги чужие, деревянные. Пелагея Прокофьевна взяла её под руку, и они двинулись на кухню, где пахло корицей и топлёным молоком. На столе стояла эмалированная сковорода, в ней — пирожки, точно такие же, как в детстве: с хрустящей корочкой и душистой капустой внутри.
Рядом — чашка с бабушкинским какао: сверху — круглая сахарная корочка, которую Галя всегда прокалывала ложкой, чтобы пить тёплое, а потом на десерт жевать пенку.
— Ну рассказывай, — махнула хозяйка. — Как ты доехала до меня, шалопутная? Кто толкал? Почему не позвонила, я бы дед Мишу сразу отправила.
Галя рассказывала, откусывая пирожок: про Рудика и его родственников, что появились, словно из снежного тумана; про их плотные руки, что вытолкнули машину, словно игрушечную; про собственный страх, что она не успеет, что проспит бой курантов в сугробе. Слова лились сами, смешиваясь с крошками, с тёплым паром, с мерным тиканьем старинных часов на стене. И чем дольше она говорила, тем легче становилось: будто изнутри вытапливалась лёдяная глыба, которую она носила всю дорогу.
Бабушка слушала, не перебивая. Потом достала из холодильника маленькую бутылочку вина, подарок от бывших учеников. Протянула внучке:
— Глоток — и спать. А то завтра под глазами мешки будут, Сашка испугается.
— Сашка… — Галя вдруг осознала: телефон молчит. Она вытянула его из кармана — экран запотел, но держал заряд. Смски: «Добрался», «Папа в восторге», «Ты где?» И последняя: «Если до утра не отпишешься — поеду искать, хоть в метель».
Она набрала быстро:
«Жива. У бабули. Встретили. Орхидея приехала. Спокойной ночи».
Ответ мигнул мгновенно:
«С Новым годом, героиня».
VII
Утром первое января светилось каким-то волшебным розовым светом. Снег перестал, крыши поблёскивали, словно присыпанные сахарной пудрой. Долбанул мороз.
Галя проснулась на диване, укрытая старым пледом в цветочек. На подушке лежала записка: «Пошла за молоком. Коты покормлены. Пирожки в духовке — разогрей. Люблю».
Она вышла на кухню, включила чайник и подошла к окну. Утренняя улица дышала тишиной: ни автомобилей, ни людей — только сосульки капали с крыш, отбивая такт сердцу нового года. Вдали показался силуэт: старушка, обвязанная платком, тащила сумку. Галя распахнула форточку:
— Бабуль, подожди! Я помогу!
Та махнула рукой, поднимая голову. Солнце стрелой ударило в снег, отражаясь миллионами искр, и казалось, что весь мир вмиг превратился в одну большую ёлочную гирлянду.
Галя выбежала в своих черевичках и своём пуховичке, накинутом на ночнушку в подъезд, схватила с полки ключи и понеслась вниз.
Встретила бабушку на последней ступени: обнялись, закружились, рассмеялись. И в этой круговерти — со смехом, со снегом, с запахом свежего молока — они поняли: Новый год не приходит в полночь. Он приходит тогда, когда сердце открыто, когда не жалеешь силы выкопать себе и другому дорогу, когда чужие люди выталкивают тебя из сугроба, а старый сосед подхватывает за руку. Он приходит всегда — просто иногда наряжен в метель, чтобы проверить, насколько крепка тяга домой.
VIII
Финал был короток. Потом были пирожки, были звонки от Саши, от мамы, от друзей, которых Галя разбудила своим «Я доехала!». Были слёзы и смех, были объятия, были коты, требующие ласки.
Но главное — в тихом уголке души поселилась тёплая уверенность: дорога домой может быть скользкой, может быть крутой, может быть одинокой, но она всегда заканчивается светом в окне. И если ты идёшь — или ползёшь, или бежишь сквозь вьюгу — тебя встретят. Просто потому, что ты нужен. Просто потому, что тебя ждут. Просто потому, что любовь не умеет считать километры и не умеет бояться метели.
А в комнате, на подоконнике, распустилась орхидея. Пелагея Прокофьевна гладила бархатные лепестки и шептала:
— Вот и всё, моя красавица. Ты - дома.
Конец рассказа.
Обращение автора к читателям:
