- Мам, мне кажется, папа ночью встает.
Аля на секунду застыла, поправляя одеяло на Кирюше. Девятилетний сын - тихий, не по возрасту рассудительный - в последние недели задавал слишком взрослые вопросы.
- Кирюш, ну что ты выдумываешь? - мягко сказала она. В голосе не осталось сил на споры. - Папа не может вставать. У него травма позвоночника, ты же знаешь. Врачи сказали - нельзя.
- Нет, мам. Я слышал.
Мальчик приподнялся на локтях. В сумерках его глаза горели упрямым огнем. Он был умным и впечатлительным, и папина беда давила на него почти так же, как на нее.
- Он встает. Я слышу шаги. Он на кухню ходил. Там вода в стакан наливалась.
Аля тяжело выдохнула. Ее жизнь, когда-то полная радужных надежд на спокойное семейное счастье, превратилась в бесконечную серую круговерть: смена в родном терапевтическом отделении городской больницы, потом еще смена, затем дополнительное дежурство; бегом домой - проверить Кирилла, перевернуть мужа, приготовить еду; поспать три часа и снова в больницу.
Ее муж, Анатолий Пахомов, когда-то успешный менеджер крупной фирмы, уже третий месяц был прикован к постели. Странная авария на ночной трассе. Диагноз прозвучал приговором: сложный компрессионный перелом позвоночника, прогноз неутешительный, восстановление долгое и очень дорогое, только в частной клинике. Чтобы оплатить расходы, растущие как снежный ком, Аля взвалила на себя столько работы, что почти перестала видеть сына.
- Милый, тебе, наверное, приснилось, - попыталась она его успокоить и погладила по взъерошенным волосам. - Папа в своей комнате. Он спит. Он даже повернуться сам не может, я же его переворачиваю.
- А давай проверим, - не отступал Кирилл. - Как в мультике, помнишь, про воришек? Нарисуем мелом линию у кровати. Если он встанет - сотрет ее.
Аля хотела отмахнуться. Через час у нее начиналась ночная смена. Детские фантазии, защитная реакция, попытка объяснить страх. Но что-то в упрямом взгляде сына - и в ее собственном глухом, будто под ребром, беспокойстве - заставило кивнуть. Ей и самой уже казалось странным, чужим и непонятным раздражение Анатолия, его вечная колкость, будто он был не тем человеком, которого она любила.
- Хорошо, - неожиданно для себя улыбнулась Аля. - Только никому об этом ни слова.
Она все еще считала это шуткой. Достала из старой маминой шкатулки, где хранились нитки и пуговицы, плоский белый мелок для шитья. На цыпочках, как два заговорщика, они вошли в комнату мужа.
Толя лежал, отвернувшись к стене. Ровное дыхание наполняло комнату и смешивалось с запахом лекарственных мазей.
- Ну видишь, спит, - шепнула Аля.
- Рисуй, - так же тихо настоял Кирилл.
Поддавшись этому странному, почти мистическому порыву, Аля присела на корточки. Паркет был темный, старый. Она провела тонкую, почти идеально ровную белую черту по полу вплотную к кромке кровати - от стены до резной ножки. Если бы кто-то поднялся ночью, даже в полной темноте он неизбежно смазал бы ее.
- Ну все, сыщик. А теперь - спать.
Аля поцеловала сына и пошла собираться на работу.
Та ночная смена выдалась особенно тяжелой. Бабушка из пятой палаты уходила, и Аля до утра просидела у постели, держала сухую, как пергамент, руку и облегчала последние часы, насколько умела.
Под утро она вошла в квартиру - серая от усталости и чужого горя. Кирилл ждал ее уже в коридоре. Он был одет для школы, но еще не обут.
- Мам, пошли.
Сын схватил ее за руку и потащил в комнату отца.
Аля замерла на пороге. Анатолий лежал в той же позе, отвернувшись к стене. Но белая черта уже не казалась ровной: посередине, на самом видном месте, она была грубо смазана, растерта, словно по ней не просто прошлись, а шаркнули обувью.
Сердце тревожно дернулось.
- Папа вставал, - испуганным шепотом сказал Кирилл.
- Иди завтракать, - машинально ответила Аля. Кровь отхлынула от лица, ладони стали ледяными. - Бабушка Оля кашу оставила. Я сейчас.
Она дождалась, пока сын уйдет на кухню, и вошла в комнату.
В углу, как немой укор ее расточительности, стояла дорогая инвалидная коляска, купленная на последние сбережения. Аля подошла к ней и сразу увидела: в глубоких протекторах черных резиновых колес забилась засохшая грязь - не домашняя пыль и не серый уличный налет, а густая, жирная, рыжеватая глина.
Откуда в их квартире, на третьем этаже в центре города, могла взяться рыжая глина?
Аля прислонилась к дверному косяку. Влажный, тревожный запах глины вдруг переносил ее на двадцать лет назад.
Ее родители, простые инженеры, к медицине отношения не имели, но почему-то свято верили: в семье должен быть хотя бы один медработник.
- Алечка, врач - очень уважаемая профессия, - говорил отец, человек старой закалки.
Аля и сама не представляла иной судьбы. Сколько себя помнила - всегда кого-то спасала. Она была той девочкой во дворе, которая не боялась бинтовать разбитые коленки соседским мальчишкам, накладывала шины из веточек на лапы дворовым собакам, попавшим в беду. А еще колола обычную воду из шприца без иглы плюшевому медведю - пока другие девчонки играли в дочки-матери. В ней жила врожденная, почти мучительная потребность помогать, быть нужной, вытаскивать.
Поэтому медицинский колледж стал не выбором - судьбой.
В памяти всплыл студенческий пикник на лугу: конец курса, солнце, смех, дешевое вино в пластиковых стаканчиках, дым костра и звон гитары. И он - Анатолий Пахомов. Толя был принцем потока. Сам медработником так и не стал - позже ушел в торговлю. Высокий, светловолосый, с обезоруживающей улыбкой и острым, чуть насмешливым умом. Он был из хорошей семьи. Его отец, Дмитрий Валентинович, тогда еще держался на плаву, владел каким-то мелким, но прибыльным бизнесом. Толик привык быть в центре внимания, окруженный самыми красивыми девочками.
А Алевтина была тихой отличницей - серой мышкой с конспектами, всегда готовой помочь. Держалась чуть в стороне, наблюдала издалека, когда они пересекались на дискотеках или на природе.
И вот, в разгар веселья, когда кто-то бренькал на гитаре незамысловатую мелодию, Толя вдруг схватился за горло.
- Ой… - голос его стал сиплым. - Что-то мне нехорошо…
Через секунду он начал задыхаться.
Общий смех оборвался.
- Толь, ты что, подавился? - спросил кто-то из парней.
Он не мог ответить. Лицо на глазах покрывалось багровыми пятнами, губы распухали, становились бесформенными. Он хватал ртом воздух, но воздух не шел. Раздался страшный свистящий хрип.
Началась паника. Девчонки завизжали, парни растерянно хлопали его по спине.
- Воды ему, воды!
- Он задыхается!
- Скорую, быстро! Кто-нибудь звоните!
И только Алевтина не растерялась. Ее мозг, натренированный на муляжах и задачах, включился мгновенно. Она увидела рядом на траве, возле стаканчика с чаем, раздавленную осу.
Отек. Пятна. Удушье.
- Анафилаксия, - ее голос вдруг стал твердым и громким, перекрывая визг. - Отек идет быстро. У кого-нибудь есть…
Она не стала ждать, потому что, как всегда еще с первого курса, носила с собой маленькую потрепанную аптечку. Привычка стала правилом.
Алевтина рванула молнию на сумке.
- Толя, открой рот!
Она подскочила, схватила его за подбородок. Парень уже оседал на траву, глаза закатывались.
- Антигистаминное. Сильное. Глотай, быстро! Быстро!
Она сунула ему в рот две таблетки.
- Запить! - скомандовала она.
- Нет воды! - крикнул кто-то.
Алевтина без раздумий взяла стакан с чаем и прижала к его губам, заставляя рефлекторно сглотнуть.
- Скорую вызвали! - отозвался парень с телефоном.
- Толя, дыши. Слышишь - дыши! - Аля не отпускала его, глядя прямо в глаза, будто вливала в него свою волю.
Через пятнадцать минут приехали медики. Отек уже начал спадать. Анатолий дышал тяжело, со свистом, но дышал. Врач сделал укол и сказал:
- Еще пять минут - и не откачали бы. Ларингоспазм. Кто дал антигистаминные? Думаю, госпитализация уже не нужна.
Все молча показали на Алевтину, которая оттирала руки от липкого чая и земли и дрожала от пережитого.
В тот вечер Анатолий, еще бледный, но с сияющими глазами, нашел ее у костра. Просто подошел и сел рядом. Девчонки, щебетавшие вокруг него, расступились.
Толя взял ее за руку. Ладонь была теплой и сильной.
- Ты… - прошептал он. - Ты мой ангел-хранитель.
И в тот миг она поняла - пропала. Влюбилась так, как влюбляются только тихие девочки в спасенных ими принцев: бесповоротно и, кажется, на всю жизнь.
Вот только семья парня приняла Алевтину в штыки. Дмитрий Валентинович, человек, привыкший к роскоши, которую в тот период стремительно терял из-за интрижек, прогоревших вложений и любви к красивой жизни, смотрел на нее за семейным ужином так, словно она была прислугой.
- Медсестра? - протянул он, скептически оглядывая ее скромное платье. - Ну-ну, Анатолий. А я-то думал, ты найдешь себе пару из нашего круга.
- Пап, она мне жизнь спасла! - горячился сын.
- А, да, история с пчелой, - фыркнул Дмитрий Валентинович. - Ну хоть что-то от нее толковое. Ладно. Ешьте. Алевтина, передай салат.
Только Ольга Васильевна - добрая тихая женщина с глазами, полными невыплаканной печали, замученная выходками мужа, - сразу полюбила девушку.
- Алечка, ты его не слушай, - шептала она будущей невестке на кухне, пока они мыли посуду. - Дима зол на весь мир, потому что все потерял. А ты светлая… Толю спасла - он тебя на руках носить должен.
Поженились они вопреки воле отца. Но семейный быт с самого начала был далек от сказки.
Окончив колледж, Анатолий быстро понял: медицина - не его. Ангелы-хранители в белых халатах, по его мнению, не зарабатывают больших денег. Поэтому он, используя остатки связей отца, устроился менеджером в крупную фирму. И у него пошло. Он и правда был прирожденным бизнесменом: обаятельным, наглым, убедительным.
Аля же пошла работать в городскую больницу, в терапию.
Их притирка оказалась мучительной. Вечный конфликт прагматизма и идеализма, блеска и рутины.
- Аль, ну что за запах… - морщился он, когда Алевтина приходила после смены и пыталась его обнять. - От тебя воняет больницей и хлоркой.
- Толь, это запах работы, - устало отвечала она.
- Фу… Моя жена должна пахнуть духами, а не этим. Я ж зарабатываю. Может, бросишь эту богадельню и пойдешь ко мне в офис?
- Бросить? - Аля не верила ушам. - Толь, это моя жизнь. Я там нужна.
Когда родился Кирюша, стало еще сложнее. Беременность была тяжелой, роды мучительными. Муж, как раз получивший повышение, пропадал на встречах. Из роддома ее забирала Ольга Васильевна.
Потом начались бессонные ночи, колики, пеленки. Анатолий, привыкший к комфорту и тишине, раздражался.
- Аль, сделай что-нибудь! Он плачет! Я не выспался, у меня завтра важная презентация! - кричал он из спальни, зарываясь под подушку.
- А я выспалась? - срывалась Алевтина, качая ребенка в три часа ночи. - Я тоже человек! Взял бы и покачал, я бы хоть в душ сходила!
- Моя работа - деньги приносить, - отрезал Толя. - А твоя - тылы обеспечивать. Тишину.
Первая большая ссора, почти доведшая их до развода, случилась, когда Кириллу было два. Анатолий получил крупную премию и решил, что теперь может позволить себе все.
- Все, я решил, - объявил он за ужином, торжественно открывая бутылку вина. - Едем к морю на две недели. Я заслужил.
- К морю? - ахнула Аля, пересчитывая мелочь в кошельке и прикидывая, хватит ли до зарплаты. - Какие две недели? У нас кредит за стиралку не выплачен. И Кирюше зимние сапожки нужны.
- Аля, ты мыслишь как нищенка! - взорвался муж. - Вечно у тебя сапожки, кредиты! Я зарабатываю и имею право на отдых! Я устал от серости, кастрюль, вечного запаха лекарств! Я хочу солнца!
- А я хочу, чтобы у нашего сына были сапоги! - выкрикнула она, и слезы обиды брызнули сами. - Ты думаешь только о себе. Как и твой отец.
- Не смей сравнивать меня с ним! - Анатолий ударил кулаком по столу. - Я, в отличие от него, семью содержу! Все. Я устал. Я ухожу.
Он собрал дорожную сумку и ушел к родителям.
Аля проплакала ночь, обнимая сына. Спасла их Ольга Васильевна. На следующий день она пришла, пока Алевтина с опухшими глазами пыталась накормить Кирилла.
- Алечка… мой сын глупый, - тихо сказала свекровь, ставя на стол кастрюльку с горячим бульоном. - Весь в отца. Эгоист. Но он любит тебя. По-своему, поверь. Он раскаивается.
- Он сказал, что я мыслю как нищенка… - всхлипнула Аля.
- А вот и нет, - твердо ответила Ольга Васильевна, вытирая пыль с полки. - Ты мыслишь как мама. И как жена. Не он - ты держишь эту семью. Поверь мне, старой дурочке, которая всю жизнь прожила с фанфароном… Солнце - хорошо. Но теплые сапожки ребенку важнее. Нельзя строить рай только на курортах.
Свекровь снова сходила к сыну. Что она ему говорила - Аля не знала. Но вечером Толя вернулся. Молча повесил куртку, подошел к Али у плиты и обнял сзади, уткнувшись носом ей в волосы.
- Прости, - прошептал он ей в макушку. - Не поедем мы никуда. Купим Кирюше сапожки. И тебе куртку новую.
Они выстояли. Но трещина осталась.
Во второй раз все рухнуло, когда он потерял работу. Фирму накрыл кризис, и успешный менеджер оказался на улице. Для его амбиций это был крах.
Толя запил. Не черным запоем - тихим, интеллигентным: каждый вечер у телевизора, в подпитии. И с каждым днем становился злее и изощреннее.
- Ну что, ангел-хранитель, - бросал он, глядя, как жена собирается на очередную подработку. - Пошла спасать мир? А мужа спасти не хочешь?
- Толь, прекрати… - умоляла Аля. - Это временно. Ты найдешь другую работу. Ты же самый лучший.
- Ага. Я неудачник и женат на неудачнице, которая горбатится за три копейки в вонючей больнице.
В тот вечер он впервые поднял на нее руку. Не ударил - замахнулся, когда Аля пыталась отобрать бутылку.
Она молча, не сказав ни слова, одела сына, собрала сумку и ушла. На этот раз - к Наташе, подруге.
- Все. Я подаю на развод. Это конец.
И снова пришла Ольга Васильевна. Она нашла Алевтину в ординаторской, во время смены. Просто села напротив и заплакала.
- Алечка, деточка… не губи его…
- Он замахнулся на меня, мама, - ровным, мертвым голосом сказала Аля.
- Я знаю, - всхлипнула свекровь. - Толя мне рассказал. Он на коленях передо мной стоял. Понимаешь… он не умеет быть слабым. Отец его таким воспитал: мужчина не плачет, мужчина побеждает. А он проиграл. И ударил ту, кого любит больше всего. Потому что ты сильная, а он - нет. Ему страшно, что ты видишь его ничтожеством.
- Но я не могу…
- Можешь, Аля. Ты же от смерти его спасла. Спаси его и от самого себя. В последний раз.
Алевтина вернулась.
Анатолий был трезв. Ждал на кухне. Не на коленях - просто сидел, обхватив голову руками.
- Аля… прости. Ангел мой… прости. Я больше никогда…
И, к ее удивлению, слово он сдержал. Нашел новую работу. Жизнь снова вошла в привычную колею.
До той самой ночи три месяца назад - когда случилась странная авария.
С трудом прогнав навязчивые воспоминания, Алевтина поехала на работу. При всех сложностях больница оставалась едва ли не единственным местом, где ей удавалось держаться в руках.
- Черту говоришь, начертила? - Наталья, лучшая подруга и медсестра из процедурной, отставила чашку с остывшим кофе. Они сидели в больничном буфете, у них было пять минут перерыва. - Ты уверена, что ее стерли?
- Уверена, - прошептала Аля. - Наташ… мне кажется, я схожу с ума. Что это вообще может значить?
- Это может значить, что твой муж не так уж и болен, - жестко сказала Наталья. Она всегда была реалисткой. - Но без паники. Это надо доказать.
- Как? Я приду и скажу: Толя, почему у тебя коляска в глине? Он ответит: ты сама испачкала. Или Кирилл испачкал.
- А может, видеонаблюдение? - предложила Наталья. - Скрытая камера.
- Камера? Следить за собственным мужем?
- Аль, хватит быть ангелом во плоти. Пора в реальность. У меня дома есть старенькая. Я ее покупала, когда с соседями за парковку воевала. Хотела на машину направить, но не пригодилась. Качество так себе, но для дела сойдет. Берешь?
Сомнения душили Алевтину. Но решимость оказалась сильнее.
В тот же вечер, сказав мужу, что нужно поработать с документами в спальне, она поставила маленькую веб-камеру на книжную полку - между томами большой медицинской энциклопедии. Подключила к старому ноутбуку в углу и настроила запись по движению. Руки дрожали, словно она была преступницей.
Следующая ночная смена стала пыткой. Алевтина думала только о том, что происходит дома. Каждые пять минут вздрагивала - будто слежка идет не за Анатолием, а за ней.
Утром, вернувшись, она с трудом дождалась, пока Кирилл уйдет в школу. Толя попросил завтрак в постель.
- Аль, ты выглядишь ужасно, - равнодушно заметил он, беря поднос. Его руки, которые якобы не могли удержать ложку, крепко сжимали чашку. - Совсем себя не бережешь.
- Я стараюсь, - ответила Аля, стараясь не выдать себя.
Когда муж задремал после еды, она бросилась к ноутбуку. Открыла папку с записями. Сердце колотилось где-то в горле.
Час ночи. Два. Два семнадцать.
Запись включилась.
На экране было видно: муж, лежавший к камере спиной, плавно, без малейшего усилия сел. Алевтина вцепилась в край стола, чтобы не закричать.
Он посидел секунду - и встал. Встал и уверенно подошел к шкафу. Потянулся с хрустом, разминая затекшие мышцы.
Он был не просто здоров. Он был в хорошей форме.
Алевтина смотрела, не в силах вдохнуть. Холодная, чистая, дистиллированная ярость затопила ее.
Анатолий переоделся в темный спортивный костюм, поднял ортопедический матрас (тот самый, купленный в рассрочку) и достал оттуда пачку денег и второй телефон, которого она никогда не видела. Сунул все в карман, обулся, посмотрел на себя в зеркало, провел рукой по волосам - и, даже не взглянув в сторону камеры, вышел из комнаты.
Через час запись снова включилась. Три двадцать пять.
Толя вернулся. Спокойно разделся. Убрал телефон и деньги под матрас. Лег и снова принял позу беспомощного больного.
Алевтина сидела, пока не затекли ноги. Потом решила: нужен взгляд специалиста. Может ли такое вообще быть?
Она пришла к Арсению Андреевичу, пожилому травматологу из их больницы, которому доверяла как отцу. Показала видео на телефоне.
- Арсений Андреевич, посмотрите, пожалуйста. Только как частное лицо… Я не знаю, что думать.
Врач откинулся на спинку скрипучего стула.
- Интересное кино, - пробормотал он. - Артист. Прямо большой театр. Снимки есть? Из той частной клиники?
- Да… вот копии. Он дал. Сказал, чтобы я показала нашим светилам. Я боялась…
- Оставь, - Арсений Андреевич взял бумаги. - Я посмотрю через своих ребят. Неофициально. Но что-то тут нечисто. Перелом позвоночника, после которого так бегают… Это чудо. А я, извини, в чудеса не верю. Иди работай. Разберемся.
Смена пролетела. Аля отработала - и домой, к притворщику мужу.
У двери квартиры она долго боролась с собой. Потом тихо вошла, решив пока не говорить Анатолию, что знает правду.
Выходной, который медики между собой зовут отсыпным, пролетел незаметно. А на следующий день в терапию устроилась новая санитарка - тихая, незаметная женщина лет сорока. Звали ее Татьяна. Она странно, как-то боком, передвигалась по коридорам и словно все время оказывалась рядом с Алей.
- Ой-ой, Алевтина Григорьевна… - сказала она в сестринской, когда Аля заполняла журнал. - Я слышала, горе у вас. Муж-то, говорят, совсем плох…
Алевтина напряглась.
- А откуда вы знаете? Вы же новенькая.
- Ой, слухами земля полнится, - уклончиво ответила Татьяна, протирая и без того чистый пол. - Частная клиника - дорого. Поди беда какая… лежит, не шевелится, наверное?
- Лежит, - сухо сказала Аля.
- Не шевелится… А вы тут одна крутитесь. И сын, говорят, есть. Тяжело, да?
По спине пробежал холодок. Почему санитарку так интересует, шевелится ли ее муж?
Звонок от Арсения Андреевича застал Алевтину на посту, когда она готовила капельницы.
- Алечка, можешь зайти?
Сердце ухнуло.
- Что-то случилось?
- Случилось. Это не снимки - это фальшивка. Причем грубая. Не знаю, чей там позвоночник, но он или абсолютно здоров, или это снимок другого человека. Твой муж - симулянт. Сто процентов. И в той частной клинике у него есть сообщник.
Мир Алевтины не просто рухнул - он оказался картонной декорацией.
После разговора она открыла на телефоне приложение, через которое можно было удаленно смотреть камеру, и спряталась на минуту в процедурной.
Десять тридцать.
Анатолий снова встал. Уверенно оделся.
Алевтина не выдержала. Почти выскочила в коридор и подошла к старшей медсестре.
- Марья Ивановна, умоляю, отпустите на час-полтора. Сыну плохо, из школы звонили, классный руководитель… Я заберу его, и сразу обратно.
- Беги, Алечка, - вздохнула Марья Ивановна, зная ее ситуацию. - Господи, когда уже у тебя наладится…
Алевтина успела вовремя. Спряталась за углом подъезда ровно в тот момент, когда Толя, оглядываясь, вышел. Он сел в неприметную иномарку и поехал.
Аля тут же поймала такси у магазина.
- За той машиной, - бросила она водителю, сунув деньги. - Только не прижимайтесь близко.
Автомобиль ушел на окраину, к району новостроек, потом свернул на грунтовку - к заброшенной стройке.
- Здесь остановите, - сказала Аля.
Она уже видела, куда пошел Анатолий: туда, где валялись горы строительного мусора и зияли котлованы. Она шла за ним, прячась за бетонными плитами.
Вот она - рыжая глина. Вся стройка была в ней.
Анатолий остановился у недостроенного фундамента. Рядом стоял грубоватый мужчина в рабочей одежде - похожий на прораба.
Парализованный муж уверенно держался на ногах, руки в карманах, что-то говорил. Прораб кивал. Потом Толя достал из кармана конверт и передал незнакомцу.
Алевтина подошла слишком близко. Под ногой хрустнул битый кирпич.
- Кто там? - резко обернулся прораб.
Анатолий тоже повернулся. Глаза сузились.
Аля застыла за плитой. Сердце билось в горле.
И в этот миг где-то вдалеке завыла полицейская сирена. Машина явно ехала по своим делам, патрулируя район, но звук был отчетливым.
- Валим, - бросил прораб, пряча конверт.
И оба, не сговариваясь, пошли в разные стороны. Толя почти бегом вернулся к машине.
Вечером, вернувшись после смены, Алевтина вошла в спальню. Муж лежал в постели, глядя в потолок с выражением вселенской скорби.
- Ты уже пришла? - голос был слабым, страдальческим. - А где ты была так долго? Кажется, у меня пролежни начинаются… больно… переверни меня, пожалуйста. Ног не чувствую.
Алевтина смотрела на здорового, сильного и лживого мужчину, который час назад бегал по стройке. Ей хотелось схватить его и вышвырнуть из кровати. Но она сдержалась, вспомнив Наташины слова.
Она надела маску профессиональной заботы, отточенную годами.
- Конечно, милый. Сейчас. Я только руки вымою. Принесу мазь.
Следующие два часа она ухаживала за ним: переворачивала, меняла белье, делала вид, что верит.
Еще немного. Еще чуть-чуть - и я скажу правду, решила она.
Потом, убираясь, в старой спортивной сумке в глубине шкафа - среди вещей, которые Толя давно не носил и которые не забирали в больницу после аварии - она нашла неожиданное: маленький номерной ключ от камеры хранения на вокзале и чек.
На следующий день вместо обеда Алевтина была на вокзале.
Ячейка сто сорок семь.
Внутри лежала папка. А в ней - документы на подставную фирму ООО Горизонт, уставной капитал, бумаги, какие-то распечатки. И фотография.
На глянцевом снимке, сделанном, судя по дате, всего месяц назад, уже после аварии, стоял ее Анатолий. Здоровый. Смеющийся. Он обнимал за талию незнакомую ухоженную женщину, ярко одетую, холеную. А за их спинами виднелась та самая стройка - та самая глина.
Он был не просто здоров. Он был счастлив.
В тот же вечер, не в силах оставаться дома, Алевтина помогла сыну с уроками и пошла к Наташе.
На кухне у подруги, глядя на фотографию, она выдохнула:
- Наташ… я так больше не могу. Я сейчас пойду и придушу его подушкой, которую сама ему каждое утро взбиваю. У меня сил нет.
Наталья накрыла ее ладонь своей.
- Тихо. Стой. Ты сейчас пойдешь, устроишь скандал - и что? Он скажет, что ты сумасшедшая. Что это монтаж. И ничего не докажешь. Он не дурак, раз такое провернул. Там женщина, фирма, стройка - схема. Целая схема.
- И что делать? Жить с этим?
- Нет, - сурово сказала Наталья. - Надо сыграть. Ты же его ангел-хранитель. Ты умеешь ухаживать - вот и ухаживай. Будь самой заботливой женой на свете. А мы с тобой соберем на него такое, что он сядет. И надолго.
Алевтина подняла глаза. Слез уже не было - только выжженная холодная пустота.
- Хорошо. Постараюсь потерпеть.
Потянулись однообразные дни: работа - дом, дом - работа. Больница жила своим гулким размеренным дыханием: скрип тележек, приглушенные стоны, резкий въедливый запах хлорки и чего-то кислого, больничного. Для Али это был мир привычнее собственного дома.
Однажды старшая медсестра протянула ей историю болезни:
- Аль, прими новенького. Пятая палата. Гребанов Сергей. Перелом лучевой кости со смещением. Травматологи уже наложили гипс, теперь наша забота. Говорят, герой - девушку спас от хулиганов в парке, но силы были неравны.
- Ага, герой, - безразлично повторила Аля и забрала папку.
В палате у окна сидел мужчина, и слово мужчина было первым, что приходило в голову при взгляде на него. Высокий даже сидя, плечи широкие, больничный халат их не скрывал. Выгоревшие на солнце волосы, ярко-синие глаза. Правая рука в массивной гипсовой повязке, на косынке.
- Добрый день. Я ваша медсестра, Алевтина Григорьевна, - ее голос вышел суше, чем хотелось.
Пациент поднял глаза и улыбнулся слишком самодовольно.
- Сергей. Можно просто Сергей. А вас можно просто Аля?
Алевтина внутренне подобралась. Спасатель с пляжа, как было указано в карте. Наверняка привык к восторженным взглядам, ходок, бабник, из тех, кто считает: любая женщина в белом халате мечтает о романе у кушетки.
- Алевтина Григорьевна, - отрезала она, вешая планшет на койку. - Как самочувствие? Головокружение, тошнота?
- Только от вашей красоты, Алевтина Григорьевна, - не моргнув глазом ответил он.
Алевтина смерила его ледяным взглядом.
- Ясно. Значит, нет. Это ваш лист назначений. Сейчас принесу обезболивающее.
- А вы всегда такая суровая? Мне вообще-то по чести положено. Я же герой. Хоть улыбку красивой медсестры…
- За почестями - к заведующему. Моя работа - выполнять назначения.
Она вышла, чувствуя, как по спине ползет раздражение.
Когда она принесла укол и готовила шприц, Сергей украдкой наблюдал за ней.
- Руки у вас уверенные, - сказал он уже тише. - Но дрожат. Едва заметно.
- Освещение плохое, - соврала Аля, протирая его плечо спиртом.
- Освещение нормальное. Вы просто выглядите так, будто не спали неделю. Кто-то должен и о вас заботиться, Алевтина Григорьевна. Есть кому?
- Есть, - намеренно сухо ответила она. - У меня муж дома. Больной.
Она сказала это, чтобы он отстал, чтобы стер эту самоуверенную улыбку.
- Ох… простите, - Сергей вдруг посерьезнел. - Я не хотел.
- Просто отдыхайте, - смягчилась Аля. - Вам силы нужны.
Но злость осталась - и на него, и на себя, за то, что этот пляжный красавчик так легко вывел ее из равновесия.
Позже, меняя ему постельное белье, Сергей неловко пытался помочь одной рукой. Из кармана халата выпала маленькая помятая фотография. Аля наклонилась, подняла.
На снимке улыбалась молодая, очень красивая женщина с охапкой полевых ромашек.
- С-спасибо, - Сергей забрал карточку. Его пальцы коснулись Али, и она почувствовала не жар, а спокойное тепло.
- Ваша? - запнулась она.