Глава 34. Призрак наследника:
Самарра после ночной бури изнывала под тяжёлым небом.
Дождь не принёс желанного облегчения. Он лишь вытянул из земли густые запахи гниющего тростника и едкие испарения свежего кирпичного раствора, которыми была пропитана каждая стена строящегося города.
Воздух во дворце Джаусак аль-Хакани застыл, сделался липким и плотным. Он обволакивал плечи, словно мокрая шерсть верблюда, мешая сделать полноценный вдох.
В этих покоях поселился страх. Он просачивался сквозь расшитые золотом кафтаны, забирался под тончайший шёлк харимов, оставляя на коже ледяной след, от которого по спине бежали мурашки.
Ариб сидела на полу, прямо на прохладных мраморных плитах, там, где ещё вчера смеялся её маленький Зейн. Она не плакала.
Слёзы — это милость для тех, кто ещё надеется на чудо. На её коленях лежал обрывок плаща Аль-Амина. Ткань стала жёсткой от побуревшего багрянца, который когда-то был живым теплом верного человека.
Ариб подушечками пальцев медленно вела по ворсу, чувствуя каждый узел этой грубой шерсти. Каждая нить отзывалась в её измученной душе беззвучным, рвущим плоть криком.
Она вспоминала его взгляд. Преданный, как у верного пса, и твёрдый, как булатная сталь.
— Масрур не вернулся, госпожа, — голос Фариды сорвался, превратившись в едва слышный шёпот.
Девушка замерла у окна, её пальцы до белизны суставов вцепились в тяжёлую парчовую занавеску. Она боялась обернуться, боялась увидеть ту пустоту, которая зияла в глазах её хозяйки.
— На рыночной площади шепчутся, будто Итах преследовал их до самых Перекатов. С берега видели, как лодка скрылась в тумане. В неё летели стрелы, госпожа... их было так много, что небо казалось чёрным от оперения.
Ариб медленно подняла голову. Взор её был сухим и колючим, как песок великой пустыни Нафуд.
— Масрур выживет. Он слишком хорошо знаком с болью, чтобы позволить ей забрать себя без боя.
Она крепче сжала ткань плаща, словно пытаясь передать свою силу тем, кто сейчас боролся с течением реки.
— А Зейн... в его жилах течёт кровь великого Халифа Мамуна. Река не посмеет поглотить наследника нашего рода. Сама вода должна расступиться перед ним.
Она поднялась. Движения её стали текучими и опасными, как у пантеры перед прыжком. В этот миг Ариб забыла, что была великой певицей, чьим голосом восхищался Багдад.
Она превратилась в раненого зверя, который внезапно осознал: в этих стенах, пахнущих благовониями и кровью, больше нет безопасного места.
Новая госпожа из небытия
Двери распахнулись без предупреждения, нарушив тишину покоев. Ариб инстинктивно коснулась рукояти маленького кинжала, спрятанного под мягкой подушкой дивана, но замерла.
В комнату вошла женщина, чьё присутствие при дворе всегда казалось второстепенным, почти призрачным. Шуджа.
Мать Джафара, младшего сына Халифа. Она была моложе Ариб, но в её осанке читалась такая суровая гордость, которой не купишь за всё золото империи. Кожа её была цвета парного молока, а в глубине глаз застыла ледяная, расчётливая воля.
За её руку держался мальчик лет шести. Джафар смотрел на Ариб с тем же надменным любопытством, которое она столько раз видела у его отца, Мутасима. Маленькие пальцы ребёнка были унизаны перстнями, которые казались слишком тяжёлыми для его тонкой кисти.
— Ты оплакиваешь то, что ушло в небытие, Ариб, — голос Шуджи напоминал шелест змеи в сухой траве. — А я пришла строить то, что будет стоять веками.
Ариб не торопясь убрала руку от оружия, поправив складки своего хитона.
— Прошлое ещё не остыло, Шуджа. Багрянец Аль-Амина на моих пальцах всё ещё жжёт кожу. Зачем ты здесь в такой час? Твой сын станет вторым человеком в совете, пока Каратис гниёт за решёткой. Разве этого тебе недостаточно?
Шуджа едва уловимым кивком указала сыну на окно. Мальчик послушно отошёл к Фариде, которая дрожащими руками принялась угощать его засахаренными фруктами, стараясь не встречаться взглядом с этим не по годам серьёзным ребёнком.
Две женщины остались наедине.
— Каратис в темнице, но её коварство продолжает отравлять Самарру.
Шуджа сделала шаг вперёд, и её шёлковые одежды отозвались сухим шелестом.
— Итах напал на твоего сына не ради мести. Ему нужен хаос, в котором захлебнётся закон. Ему не нужен ни законный Харун, ни мой Джафар. Ему нужен слабый правитель, послушная марионетка.
Она осторожно, почти ласково коснулась плеча Ариб.
— Мы стоим на краю одной пропасти. Твой сын. Он угроза для моего, я не стану лгать. Но если Итах захватит власть, наших детей первыми замуруют в ту самую стену, где уже заканчивает свои дни визирь Ибн аль-Зайят.
— И какова твоя цена? — Ариб сузила глаза, ловя каждое движение собеседницы.
— Союз. Наш Повелитель болен. Не телесная немощь гложет его, а его терзает разум. После казни визиря он перестал верить даже собственному отражению в воде. Сегодня он велел привести Джафара к нему.
Шуджа наклонилась к самому уху Ариб, обдав её тяжёлым ароматом мускуса и амбры.
— Он хочет видеть в нём сталь Мамуна. Но мальчик слишком мал, чтобы противостоять безумию отца. Ему нужна защита, которую не обеспечит ни один телохранитель-гулям. Помоги мне убедить Мутасима, что Джафар, его единственный путь к спасению империи. Твой голос для него, голос самой истины.
— Если ты скажешь, что небесные светила благоволят моему сыну, Халиф объявит его официальным преемником. А взамен... — Шуджа выдержала паузу, глядя прямо в душу Ариб, — мои верные люди в Басре встретят твоего Зейна. Они укроют его в таких местах, где не найдут ищейки Итаха. Ты получишь жизнь сына, я корону для своего.
В когтях Халифа
В тронном зале Халиф Мутасим сидел прямо на мраморном полу, среди разбросанных свитков и пустых кубков. Перед ним была расстелена огромная карта империи, нарисованная на выделанной коже.
Он не замечал вошедших. В его руках был тяжёлый боевой топор с золотой насечкой на лезвии.
С пугающей сосредоточенностью он вбивал стальное остриё в пергамент, разрывая названия городов. Туда, где, по донесениям лазутчиков, собирал силы мятежный Итах.
— Басра... — очередной удар заставил мрамор под картой жалобно звякнуть. — Куфа... Ахваз... Где он прячется? Где этот неблагодарный пёс, которого я кормил с золотого блюда?!
Ариб вошла бесшумно, её босые ноги не издавали ни звука. Она видела, как Халиф осунулся. Глаза его провалились, кожа на скулах натянулась, а пальцы мелко дрожали от едва сдерживаемого бешенства.
Он напоминал загнанного в угол льва, готового растерзать любого, кто нарушит его тягостное одиночество.
— Повелитель, — тихо позвала она, вложив в голос всю нежность, на которую была способна.
Мутасим резко обернулся. Взгляд его на миг показался совершенно чужим, лишённым рассудка, но, узнав Ариб, он немного обмяк.
— Ты... Пришла петь? Нет, сегодня музыка не заглушит крики, что звучат в моей голове. Я всё ещё слышу, как Ибн аль-Зайят скребёт ногтями по кирпичу внутри той кладки... Он просит пощады, а я даю ему тишину.
— Я пришла не ради песен, Мутасим. Я принесла тебе твоё будущее, которое не будет кричать по ночам…
По её знаку в зал вошла Шуджа с маленьким Джафаром. Мальчик, увидев отца с топором в руках и разодранную карту, не испугался, и не отпрянул.
Он медленно подошёл к Халифу и тронул его за тяжёлый, расшитый жемчугом рукав.
— Отец, почему ты бьёшь землю? Земля не виновата в том, что по ней ходят изменники. Нужно карать людей, которые носят в сердце яд, а не камни и пергамент.
Мутасим замер, его рука с топором медленно опустилась. Он посмотрел на младшего сына так, словно увидел его впервые. В этом маленьком человеке чувствовалось то ледяное спокойствие и величие, которого так отчаянно не хватало самому правителю в его лихорадке.
— Он прав, Повелитель, — Ариб подошла ближе и смело положила ладонь на плечо Халифа. — Ты ищешь предателя в песках пустыни, а он прячется в твоих собственных сомнениях. Твой старший сын Харун стал рабом воли своей матери, её заложником. Но этот ребёнок... в нём нет яда Каратис. В нём, твоя сталь и мудрость твоего покойного брата.
Мутасим поднял мальчика на руки и, шатаясь, посадил его на огромный трон, украшенный бирюзой. Джафар смотрел сверху вниз, и взгляд его был неподвижен и ясен.
— Ты хочешь, чтобы я назвал его наследником прямо сейчас? — Мутасим перевёл взгляд с Шуджи на Ариб. — А как же твой Зейн? Ты ведь понимаешь, Ариб, что гвардия никогда не примет его. У него нет той силы, которая нужна Самарре.
— Зейн ушёл в море, Мутасим, — голос Ариб остался ровным, хотя внутри всё сжалось от невыносимой, жгучей боли. — Он больше не претендует на твой престол. Он, лишь след былого счастья. Позволь ему остаться в тени, а этому мальчику дай свет власти. Только так наша Самарра обретёт покой.
Расправа в тишине подземелий
Пока наверху плелись кружева союзов, в сырых и холодных коридорах дворца решались судьбы тех, кто привык действовать сталью. Итах оставил в Самарре своих людей, верных воинов среди охраны, которые должны были вызволить Каратис из темницы и покончить с Ариб.
Но мятежник недооценил преданность Масрура.
Евнух не погиб в реке. Истекая кровью, с обломком стрелы, застрявшим в плече, он сумел вернуться в город через тайный лаз, о существовании которого не догадывались даже главные зодчие дворца. Он не пошёл к лекарям. Он направился прямо в подземелья.
Масрур возник из густой темноты коридора, где томилась в неволе Каратис. Двое подкупленных стражников уже расправились с караулом Халифа и возились с тяжёлым замком камеры.
— Слишком много шума для такой тихой и торжественной ночи, — прохрипел Масрур.
Воины резко обернулись. Перед ними стоял огромный, покрытый грязью и запекшейся коркой крови евнух. В тусклом свете факелов он выглядел как грозный мститель, восставший из самой преисподней.
— Убирайся прочь, кастрат! — один из стражников бросился на него, занося кривой кинжал для удара.
Масрур даже не шелохнулся. Он принял сталь в левое плечо, не моргнув глазом, но его мощная, как тиски, ладонь в тот же миг сомкнулась на горле нападавшего. Раздался сухой хруст ломающихся позвонков.
Второй противник замахнулся саблей, но Масрур, используя обмякшее тело первого как щит, рванулся вперёд. Он выхватил свой тяжёлый нож и одним коротким, страшным движением остановил жизнь врага.
Тюрок рухнул на холодные плиты, захлебнувшись собственным криком. Кровь быстро заливала пол, растекаясь в углублениях между камнями.
Масрур подошёл к решётке. Каратис стояла в самой глубине камеры, прижав ладони к лицу.
— Ты... ты должен был кормить рыб в Тигре! — выдохнула она, и голос её дрожал от ненависти.
— Я уйду к предкам только тогда, когда увижу твою голову на рыночной площади, госпожа, — Масрур сплюнул багряный сгусток на пол. — Зейн спасён. А твои слуги здесь станут пищей для крыс.
Он повернул ключ, снятый с пояса убитого, но не стал открывать дверь. Вместо этого он задвинул тяжёлый засов, который невозможно было сдвинуть изнутри.
— Жди рассвета, Каратис. Наш Халиф очень любит рассветы. Особенно те, на которых вершат великое правосудие.
Зверь у огня
Далеко от каменных стен Самарры, там, где река рассыпается на сотни мелких проток в густых камышовых зарослях, Итах сидел у костра. Его правая ладонь была грубо обмотана грязным тряпьём.
Он смотрел на пламя, и в его расширенных зрачках отражались пожары, которые он только готовился зажечь в сердце империи.
— Мы упустили ту лодку, — доложил подошедший воин. — Течение унесло их слишком быстро в сторону Басры. Но мы выследили Масрура. Он вернулся в город, весь израненный.
— Пусть идёт, — Итах оскалился, обнажая зубы. — Масрур, старый, верный пёс. Он всегда возвращается к своей хозяйке, чтобы умереть у её ног. Халиф совершил роковую ошибку. Он думает, что замуровал правду вместе с визирем. Но он не знает главного.
Итах поднялся, расправляя свои широкие плечи. В этот миг он казался воплощением самой войны.
— Визирь перед концом успел передать мне списки всех тайных складов с нафтой — «греческим огнём». Мы не будем осаждать Самарру месяцами. Мы превратим её в пепелище за одну ночь. И начнём с того самого крыла, где укрылась эта певчая птичка Ариб. Если я не могу владеть этой землёй, я буду владеть её пеплом.
Клятва на разорванной струне
Ариб вернулась в свои покои глубокой ночью, когда город на миг погрузился в тревожную тишину. Масрур уже ждал её. Он сидел у стены, тяжело дыша, пока Фарида нитью зашивала его раны. Евнух лишь крепче сжимал челюсти, не издав ни единого стона.
— Масрур... — Ариб упала перед ним на колени, не заботясь о чистоте своего платья. — Ты вернулся из самой смерти!
— Вернулся, госпожа... — он горько усмехнулся, глядя на свои окровавленные руки. — Но Аль-Амин... он остался там, на мосту. Он держал их до последнего вздоха, чтобы дать нам время. Зейн в безопасности, он знает, к кому обратиться в Басре. Но Самарра... Завтра здесь запахнет гарью. Итах готовит нечто ужасное, чего ещё не видела эта земля.
Ариб посмотрела на свои ладони. Они казались чистыми, но она кожей чувствовала запах железа, старого и нового. Она поняла, что её договор с Шуджей это сделка с самой судьбой, опасная и непредсказуемая.
Маленький Джафар теперь был её единственной защитой, но когда он вырастет и почувствует вкус власти, он может стать её самым беспощадным палачом.
Она медленно подошла к окну. На горизонте небо начало светлеть, окрашиваясь в тревожные тона. Но это не был рассвет. Кровавые отсветы поднимались над предместьями Самарры. Горели первые дома бедняков, подожжённые людьми Итаха.
— Пусть горит, — тихо, но твёрдо произнесла Ариб. — В этом великом пламени сгорит старая ложь. Но мы обязаны выжить, Масрур. Ради памяти Аль-Амина. Ради Зейна. Ради того, чтобы когда-нибудь этот город услышал не крики умирающих, а мою настоящую песню о свободе.
Она взяла свой любимый уд, и резким, решительным движением сорвала одну из тонких струн. Свернув её в крепкую, незаметную петлю, Ариб спрятала её в складках своего широкого рукава.
— Завтра, Мутасим, ты назовёшь Джафара наследником перед лицом всей гвардии. А после... после я сама спущусь в темницу к Каратис. У нас осталось одно дело, которое пора закончить раз и навсегда.
😊Спасибо вам за интерес к нашей истории.
Отдельная благодарность за ценные комментарии и поддержку — они вдохновляют двигаться дальше.