Коробка была большая, тяжёлая, перевязанная красной лентой. Красивая упаковка — с ёлочками, снежинками, золотыми звёздами. Праздничная. Нарядная. Внутри лежал набор кастрюль.
Вера Степановна смотрела на блестящие металлические бока и не знала, что сказать. Кастрюли. На Новый год. От родных сыновей.
— Мам, это с антипригарным покрытием! — радостно объяснял Павел. — Самые современные, из Германии.
— И крышки стеклянные, видишь? Чтобы следить за готовкой, — добавил Сергей.
— Спасибо, мальчики. Очень... практично.
Она старалась улыбаться. Получалось плохо. Но сыновья не заметили — они уже доставали другие подарки. Для жён.
Марина, жена Павла, развернула бархатную коробочку и ахнула. Золотые серьги с камнями — что-то красное, яркое, дорогое. Лена, жена Сергея, получила цепочку с кулоном — тоже золото, тоже камни.
Женщины примеряли украшения, вертелись перед зеркалом, обнимали мужей. Счастливые. Довольные.
А Вера Степановна сидела со своими кастрюлями и чувствовала, как внутри что-то сжимается. Обида? Нет, глупо обижаться на подарок. Разочарование? Может быть. Горечь? Определённо.
«Дети подарили мне на Новый год набор кастрюль, — думала она, — а жёнам — золотые украшения. Вот и вся разница».
Праздничный стол ломился от еды. Она готовила два дня — оливье, холодец, запечённая утка, селёдка под шубой, три вида пирогов. Всё как они любят. Каждый год — одно и то же меню, потому что «мам, ну традиция же».
Традиция. Она у плиты с утра, а они приезжают к накрытому столу. Едят, хвалят, просят добавки. Потом разъезжаются — и до следующего праздника.
— Мам, а холодец есть? — спросил Павел.
— На кухне, в холодильнике.
— Принесёшь?
Она встала. Принесла. Села обратно. Посмотрела на свою тарелку — есть не хотелось.
Марина рассказывала про отпуск в Турции. Лена показывала фотографии ремонта. Сыновья обсуждали машины, работу, футбол. Вера Степановна сидела и молчала. Её никто ни о чём не спрашивал.
«Когда это началось? — думала она. — Когда я превратилась в обслуживающий персонал? В бабушку с кастрюлями, которая должна готовить и не мешать?»
Она вспомнила прошлый Новый год. Тогда ей подарили набор полотенец. Позапрошлый — халат. До этого — тапочки. Всё для дома, всё для быта. Как будто её жизнь — это только кухня, уборка и ожидание редких визитов детей.
А ведь когда-то было по-другому. Когда-то Павел, ещё студент, копил полгода, чтобы купить ей духи — настоящие французские, в красивом флаконе. А Серёжа на первую зарплату подарил брошку — не золотую, простенькую, но с такой гордостью вручал. Она до сих пор хранит эту брошку в шкатулке.
Что изменилось? Они выросли? Женились? Стали считать, что мать уже ничего не хочет, кроме кастрюль и полотенец?
— Мам, а пирог с капустой? — голос Сергея вернул её к реальности.
— В духовке греется.
— Можешь достать?
Она снова встала. Достала пирог. Нарезала. Разложила по тарелкам. Села.
— Вкуснотища! — похвалил Павел. — Никто так не печёт, как ты.
«Конечно. Кастрюли же теперь новые, антипригарные. Будет ещё вкуснее».
Она злилась на себя за эти мысли. Неблагодарная, скажут. Сыновья приехали, внимание уделили, подарок привезли. Чего ещё надо?
Но внутри сидело это — несправедливость. Она работала всю жизнь, растила мальчишек одна после того, как муж ушёл. Отказывала себе во всём, чтобы они были одеты, накормлены, выучены. И теперь, когда они встали на ноги, когда могут себе позволить золото для жён — для матери у них только кастрюли?
После боя курантов Вера Степановна вышла на балкон. Холодный воздух обжёг лицо, но она стояла, смотрела на салюты, и ей становилось легче.
— Мам, ты чего? Замёрзнешь! — Павел выглянул следом.
— Подышать вышла.
Он встал рядом. Молчал. Потом сказал:
— Тебе подарок не понравился, да?
Вера Степановна вздрогнула. Значит, заметил всё-таки.
— Почему ты так решил?
— Вижу. Ты весь вечер сама не своя.
— Подарок хороший. Практичный.
— Мам.
Она помолчала. Потом сказала — тихо, глядя на огни в небе:
— Вы Марине серьги подарили. Золотые. А мне — кастрюли. Как думаешь, что я должна чувствовать?
Павел замер.
— Мам, но ты же сама говорила, что старые кастрюли прогорели...
— Говорила. И про сковородку говорила, и про скатерть. Это не значит, что я хочу получать хозяйственные товары на каждый праздник.
— А что ты хочешь?
Вера Степановна повернулась к сыну.
— Я хочу чувствовать, что вы меня цените. Не как домработницу, которая готовит холодец. А как мать. Как женщину. Как человека.
Павел молчал. В его глазах было что-то — смущение? Вина?
— Я шестьдесят два года прожила, — продолжала она. — И ни разу за последние десять лет вы не спросили, чего я хочу на самом деле. Не полотенца, не тапочки, не кастрюли. А по-настоящему.
— И чего?
Вера Степановна вдруг рассмеялась. Горько, устало.
— Не знаю. Может, тоже чего-нибудь красивого. Духи, шарфик, книгу хорошую. Билет в театр. Чтобы вы пришли не только поесть, а просто так — посидеть, поговорить. Спросить, как я живу, чем занимаюсь. Я же не только готовлю, Паша. У меня жизнь есть. Или была.
Павел обнял её. Неловко, как-то по-детски.
— Прости, мам. Мы правда не думали.
— Знаю. В том-то и дело.
Они вернулись в комнату. Вера Степановна заметила, что Сергей смотрит на них вопросительно. Павел что-то шепнул ему на ухо. Сергей нахмурился, посмотрел на мать, потом на коробку с кастрюлями.
— Мам, — сказал он. — Мы облажались, да?
Лена и Марина переглянулись. Что-то поняли.
— Мальчики, давайте не будем портить праздник, — попыталась свести к шутке Вера Степановна.
— Нет, мам, подожди. — Сергей подошёл к ней. — Паша мне сказал. Про кастрюли. Про серьги. Я... я честно не думал об этом. Мы думали — тебе нужно для хозяйства, ты же сама говорила...
— Я говорила, потому что вы спрашивали: «Мам, тебе что-нибудь нужно?» А это разные вопросы — что нужно и чего хочешь.
Лена вдруг встала. Сняла с шеи новую цепочку с кулоном.
— Вера Степановна. Возьмите. Пожалуйста.
— Что? Лена, не глупи...
— Это несправедливо. Вы готовили два дня, встречаете нас каждый праздник, а мы... — она запнулась. — Серёжа, мне стыдно.
— Мне тоже, — тихо сказал Сергей.
Марина тоже потянулась к серьгам, но Вера Степановна остановила её.
— Девочки, не надо. Я не хочу ваших подарков. Я хочу, чтобы мои сыновья сами поняли. Чтобы в следующий раз задумались. Не потому что я скандал устроила, а потому что любят.
Она села обратно за стол. Налила себе шампанского — первый бокал за вечер.
— Давайте так договоримся. С этого года — без хозяйственных подарков. И без обязательной готовки. В следующий Новый год вы накрываете стол. Или в ресторан идём. Или заказываем доставку. Мне всё равно. Главное — я не хочу больше чувствовать себя прислугой в собственном доме.
Сыновья переглянулись.
— Договорились, — сказал Павел.
— И ещё. Приезжайте не только по праздникам. Просто так. На чай. Без повода.
— Договорились, — повторил Сергей.
Вера Степановна подняла бокал.
— За новый год. И за новые правила.
Они чокнулись. Выпили. И что-то изменилось — в воздухе, в атмосфере. Как будто кто-то открыл окно и впустил свежий ветер.
После праздников, когда дети разъехались, Вера Степановна убирала со стола и думала о том, что произошло. Она высказалась. Впервые за много лет — честно, прямо. И её услышали.
Может, ничего не изменится. Может, к следующему празднику они забудут и снова привезут набор полотенец. Но она уже не будет молчать. Не будет терпеть и улыбаться. Не будет чувствовать себя виноватой за то, что хочет большего.
Кастрюли, кстати, оказались хорошими. Она сварила в них суп на следующий день — вкусный, наваристый. Антипригарное покрытие действительно работало.
Но рядом с кастрюлями на полке теперь стояла фотография — она с сыновьями, молодая, счастливая, с той самой брошкой на платье. Напоминание о временах, когда подарки дарили от сердца, а не по списку необходимых в хозяйстве вещей.
В феврале Сергей приехал без повода — просто так, на чай, как она просила. Привёз коробку конфет и билеты в филармонию.
— Это тебе, мам. На концерт. Со мной пойдёшь?
Вера Степановна смотрела на билеты и чувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Глупые, счастливые слёзы.
— Пойду, сынок. Конечно, пойду.
В марте Павел прислал посылку — красивый шарф, тот самый, о котором она обмолвилась в разговоре. Приложил записку: «Мам, прости за кастрюли. Люблю тебя».
Она надела этот шарф и вышла на прогулку. Просто так. Не в магазин, не по делам. Гуляла по парку, смотрела на людей, дышала весенним воздухом.
И думала о том, что иногда нужно сказать вслух то, что болит. Не ждать, что догадаются. Не терпеть молча. Не прятаться за «спасибо, очень практично».
Дети — они ведь не злые. Просто забывают. Забывают, что мать — тоже человек. Что ей хочется красивого, а не только полезного. Что она заслуживает золотых серёг не меньше, чем невестки.
А может — даже больше. Потому что она — мама. И этим всё сказано.
На следующий Новый год Вера Степановна не готовила. Они заказали стол в ресторане — большой, шумный, праздничный. Она надела то синее платье, что пылилось в шкафу, и новый шарф от Павла. Сыновья подарили ей путёвку на море — на двоих, с подругой.
— Мам, это тебе. Отдохни наконец, — сказал Сергей.
— Заслужила, — добавил Павел.
Вера Степановна смотрела на путёвку и думала: вот оно. Вот чего она хотела. Не кастрюль, не полотенец. А понимания, что она — не обслуга. Она — мама. И её любят.
Просто иногда об этом нужно напомнить.
🔔 Чтобы не пропустить новые рассказы, просто подпишитесь на канал 💖
Самые обсуждаемые рассказы: