Звенящая тишина и обволакивающий страх, вот что я запомнил о тех первых минутах. Так страшно мне не было никогда в жизни. Мои мысли метались по кругу, то хотелось немедленно бежать оттуда, то забиться в самый дальний угол и сидеть не высовываясь.
Начало:
Марат все смотрел на дверь и руки его, то сжимались в кулаки, то разжимались. Пару раз он неосознанно начинал шарить ими по полу вокруг себя, будто пытаясь что-то нащупать. Я сразу заподозрил неладное. А когда он медленно поднялся на ноги и, повернувшись, посмотрел на меня. В его взгляде я сразу увидел именно то, что и боялся увидеть, и острое понимание укололо в грудь.
- Надо вытащить его оттуда. – Сказал Марат хриплым голосом. – Я его не брошу.
- Как ты его собрался вытаскивать, можно спросить? – Воскликнул я в сердцах.
Чувство хоть какой-то безопасности, пока мы находимся в этой хижине, сменилось острым чувством обреченности.
- Я не знаю как! Но я не могу сидеть здесь до утра и ничего не делать! Может быть, ему сейчас нужна моя помощь! Вы как хотите, а я пойду его искать.
- Стой Марат, подожди, подожди. Давай спокойно подумаем. Спокойно подумать еще никому и никогда не повредило. – Я стал подниматься на ноги, протянув к нему руки и делая успокаивающие жесты. Я старался говорить спокойно, хотя меня самого в тот момент с головой накрывала паника. – Егерь сказал нам не выходить из бытовки. Даже в сортир. Аскер вот вышел. И мы с тобой оба видели, что произошло. Если ты выйдешь, с тобой случится то же самое.
Марат с болью в глазах смотрел на меня и молчал. Я видел, что до него очень хорошо доходит смысл сказанного, но в этих глазах, вместе с болью светилась какая-то упрямая решимость. Он только что спас нас обоих от беды, благодаря невероятной прозорливости. Наверное, просто чудом спас. Мы оба живы только потому, что нечто в образе Аскера не смогло войти без приглашения. А теперь, появись оно снова на пороге, он, пожалуй, что и разрешит ему войти. Надеясь таким образом спасти друга.
Малодушная мысль пришла в голову. Позволить ему выйти. Сказать, что он прав и Аскера нужно найти. Тогда некому будет пустить сюда это, если оно снова явится. И я смогу пересидеть здесь ночь в безопасности. Но усилием воли я смог взять себя в руки.
- Марат, просто давай подумаем. Немного подумаем и все. Егерь не хотел отпускать нас сюда, говорил, что ему тоже приходилось видеть то, что видел Иваныч. Он, похоже, хорошо знает, что это такое. И он сказал нам никуда не выходить и все. И, если бы мы его послушали, и никто из нас не выходил, то ничего бы и не случилось. Он был уверен в этом, давая нам ключ.
Марат молчал. Он порывисто провел рукой по лбу, будто вытирая пот, хотя он был совершенно сухой.
- Аскер пришел обратно, но это уже был не он. – Продолжил я. – И ты ничем ему не поможешь, если также выйдешь из дома. Единственное, что нам остается, пересидеть ночь здесь, иначе оно просто доберется и до нас с тобой.
Марат еще раз нервно провел рукой по лбу. Потом, также молча, повернулся и прошел к столу, стоявшему в глубине, у дальней стенки. Тяжело опустившись на стул и сложив на столе, он оперся на них подбородком и замер.
Снова наступила напряженная, звенящая тишина. На этот раз надолго.
Марат больше не делал попыток уйти спасать Аскера и вообще не разговаривал. Я тоже перебрался на низкую скамейку, которая стояла у глухой стены, слева от входной двери и сидел, поглядывая в маленькие окошки.
Они выходили на две стороны, расположенные углом. Одно, поменьше, рядом с входной дверью, другое, побольше, в стене справа, прямо напротив меня. Темнота за окном все густела. Хотя до этого светила луна и было достаточно светло, чтобы хорошо различались силуэты двух сосен, растущих на самом краю поляны. Они стояли уже на крутом, в этом месте, берегу речки, широкой дельтой разливающейся на несколько рукавов. Вода блестела и играла в лунном свете, четко очерчивая русла. Но вдруг начало быстро темнеть. А тишину стали прерывать порывы ветра, со свистом задувающего под тонкую кровлю на маленький, хлипкий чердачок.
Мне снова вспомнился егерь. И то, как он посмотрел в небо и сказал, что наверху нас может накрыть циклоном. И как Марат подумал, что он просто придумывает причину, чтобы отговорить нас продолжать путь. И я подумал. А что еще можно было подумать в той ситуации? Но вот он, циклон. Которого не было ни в одном прогнозе и в суточном предупреждении от МЧС. Вспомнилось, как егерь сказал, что в горах циклоны порой приходят неожиданно и вопреки всем прогнозам и иногда их просто чувствуешь заранее. И то, какое у него при этом было выражение лица.
Ведь он и тут знал, о чем говорил. То самое старинное предание, над которым мы с Маратом посмеивались всю дорогу, называя себя материалистами и ставя выше тех, кто верит в подобную чушь. Это не просто предание. Это самое настоящее явление. Происходящее регулярно, вот в эти даты. Явление природы, нашего мира, как угодно, с которым хорошо знаком егерь. И этот их Иваныч тоже. А мы с Маратом, как и положено невеждам и дуракам, непоколебимо уверены в том, что мы самые умные и образованные.
Не знаю, о чем думал Марат, сидя в те минуты в хижине, но вряд ли о том же, о чем и я. Он уронил голову на сложенные на столе руки и сидел совершенно безучастно. В моей же голове роились бесконечным потоком мысли о мироздании, в котором, из имеющихся измерений, я всю жизнь прожил лишь в одном.
Тучи быстро затянули небо так, что за окном осталась только абсолютная чернота. И я, как раз глядел в эту черноту, когда небо озарила первая молния. Вспышка была такой долгой, я никогда такой не видел. И такой же яркой. Но, думаю, дело в моем сознании, это я запомнил ее такой долгой, потому что для меня время замедлилось. Я ощутил, как мое сердце остановилось, и будто тяжелым камнем рухнуло куда-то вниз. Свет, белый, безжизненный, настолько яркий, что он высветил пейзаж за окном до последней сосновой иголочки. Безжизненным он мне показался потому, что в этом пейзаже не осталось теней, свет озарил все. Но все эти подробности я вспомнил позже. Намного позже, вспоминая и анализируя произошедшее. А в тот момент я увидел только одно. Те глаза. Аскер стоял за окном, всего в паре метров. И смотрел прямо мне в глаза. Тяжелым, жутким взглядом. В этих глазах светился разум, безжалостная жестокость и неимоверный опыт. Веков, или даже тысячелетий. Какого то невероятного для меня времени. Вот, как я смог сформулировать то, что я тогда увидел.
Мое сердце, пропустив удар, забилось в бешеном ритме, а дыхание снова сбилось, будто я просидел пару минут под водой. Снова чернота заволокла окно и мир сузился до размеров нашей хибары, освещенной стоявшим на столе фонарем и светившим в потолок. Но я знал, что эти глаза все еще там. Они продолжают смотреть на меня из этой черноты.
Я упал на пол и закрыл голову руками.
Гроза бушевала долго, до самой зари. То, что смотрело на меня из окна, хотело добраться до нас. Но оно не могло, по каким-то таинственным законам мироздания, проникнуть в наше жилище, без приглашения. А может быть, причина была именно в этой хибаре егеря. Знавшего намного больше нас. Оно злилось и старалось нас запугать, заставить выйти наружу. Хибару шатало ветром, чердак гудел так, что казалось, крыша вот-вот рухнет нам прямо на головы. Я видел, как Марат вскочил из-за стола и смотрел в окно во время одной из следующих вспышек. Несомненно, он видел то же что и я.
Мы лежали на полу в этой бесконечной страшной ночи, боясь пошевелиться и ждали наступления утра.
Когда взошедшая заря осветила небо розоватым светом, гроза уже закончилась. Так и не пролив ни единой капли дождя. И я и Марат видели, как, будто убегая от восходящего солнца, на гору поднялся багряный огонь.
Утром, когда мы вышли из домика, мы нашли Аскера. Он сидел на берегу речки и смотрел в воду. Он не разговаривал с нами. И вообще больше не разговаривал. Врачи, в последствии, так и не смогли поставить ему диагноз. Он полностью потерял память, а вместе с ней возможность мыслить. Он перестал быть собой, оставшись только живой оболочкой, лишенной сознания.
Марата я видел в последний раз в Нальчике, где мне пришлось задержаться на два дня. Давая показания полиции, возбудившей следствие по нашему происшествию. Но мы с ним не обсуждали события той ночи.
Я много времени потратил на изучение природы гор. На осмысление произошедшего тогда и на поиски ответов. Но так пока и не нашел.
Я не оставляю надежды однажды их найти. И, может быть, поэтому я снаряжаюсь в новую экспедицию на Кавказ. Туда, к подножию пирамидальной горы. Оставляю эти записи на своем письменном столе сегодня, двадцать первого декабря, две тысячи двадцать пятого года.
Нальчик.