Глава 33. Стены молчания и шёпот стали
Рассвет над Самаррой в тот день казался тяжёлым, точно веко умирающего старика.
Небо не желало проясняться. Оно налилось мутной, серо-жёлтой пеленой, будто отражая пыль бесконечных дорог Халифата.
Город, едва стряхнув с себя остатки сна, зашёлся в тяжёлом кашле. Тысячи печей для обжига кирпича выплёвывали в вышину едкий, маслянистый дым. Копоть оседала на губах горьким привкусом гари и несбывшихся надежд.
Наступал день великой тишины и великого страха.
Во внутреннем дворе строящегося крыла дворца Джаусак аль-Хакани собралось множество людей, но стояло неестественное безмолвие. Слышался лишь монотонный стук молотков да шарканье кожаных подошв по строительной крошке.
В центре площадки высилась стена. Она была новой, ещё не знавшей изящной облицовки из лазурита или мрамора — голый, грубый красный кирпич. В кладке, точно зияющая рана, чернела узкая ниша.
Ибн аль-Зайята привели босым.
Великий визирь, чьё имя ещё вчера заставляло дрожать провинции от далёкой Индии до Магриба, выглядел теперь сломленным бедняком. Роскошный кафтан превратился в лохмотья, тюрбан исчез, обнажая бледную голову, покрытую старческими пигментными пятнами.
Но глаза Мухаммада по-прежнему горели тем холодным, змеиным огнём, который не смогла потушить даже близость могилы.
— Встань в свой новый дом, визирь, — голос Мутасима прозвучал надтреснуто, как сухая ветка под ногой.
Халиф возвышался на помосте. Тень парадного шлема скрывала лицо владыки, делая его похожим на каменного идола.
— Ты так любил Самарру. Ты так пекся о прочности этих стен. Теперь ты станешь частью города. Навсегда.
Визирь медленно, с достоинством, которое невозможно отнять даже под страхом смерти, шагнул в нишу. Место оказалось настолько тесным, что плечи несчастного коснулись холодной, пахнущей сыростью глины.
— Повелитель, — голос Ибн аль-Зайята был сухим, точно шелест старого пергамента. — Ты думаешь, что замуровываешь свою совесть. Но ты совершаешь ошибку. Ты замуровываешь единственный разум, способный удержать империю от распада.
Старик на мгновение замолчал, вглядываясь в темноту шлема Халифа.
— Когда тюрки перережут тебе горло твоей же саблей, вспомни этот кирпич.
Мутасим лишь коротко махнул рукой. Мастер-каменщик, пряча дрожащие ладони, зачерпнул густой раствор и положил первый ряд.
Ариб стояла в отдалении, укрывшись в тени высокой колоннады.
Женщина наблюдала, как кирпич за кирпичом исчезает фигура человека, бывшего её личным кошмаром долгие десятилетия. С каждым новым рядом сердце певицы должно было становиться легче. Но вместо облегчения грудь наполняла свинцовая тяжесть.
Смерть визиря не принесёт мира, — думала Ариб, прижимая ладонь к похолодевшей щеке. — Она лишь освободит место для новых хищников, чьи зубы окажутся острее, а души — чернее прежних.
***
Пока на площади вершилось правосудие, в северном крыле дворца разыгрывалась иная драма. Там, под охраной, томились Каратис и её сын Харун.
Итах, предводитель тюркских гулямов, вошёл в покои без доклада. Тяжёлые сапоги с лязгом ударяли по мозаичному полу. Военачальник не поклонился. В мире степных воинов сила всегда стояла выше этикета.
Каратис сидела у окна, глядя на туманные воды Тигра. Услышав звук шагов, госпожа обернулась. Лицо женщины, даже в час позора, оставалось царственным.
— Ты пришёл исполнить приговор, Итах? Или желаешь полюбоваться на львицу в клетке?
Тюрок усмехнулся, обнажая неровные жёлтые зубы. Он бесцеремонно опустился на шёлковую подушку напротив знатной дамы, положив широкую ладонь на рукоять массивной сабли.
— Халиф велел мне охранять вас. Но владыка сейчас занят. Он слушает, как за кирпичной стеной задыхается его лучший советник. А я человек простой, госпожа. Я вижу, как качнулись весы.
Итах подался вперёд. От воина пахло конем, сталью и резким дешёвым мускусом.
— Ариб поёт Мутасиму песни о любви. Но её сын... этот бастард, прямая угроза моим людям.
Каратис сузила глаза. Она почувствовала запах перемен, более острый, чем аромат дыма за окном.
— Твои люди не любят Зейна, — прошептала она. — В жилах мальчика течёт кровь Мамуна, а Мамун умел держать вас в узде. Вам нужен Харун. Сын слабее. Моим мальчиком легче управлять.
— Харун — твой сын, — Итах прищурился. — Но сейчас он под стражей. Если я позволю вам уйти... если я помогу «случиться» беде с тем караваном, что везёт оманского щенка в Басру... Что я получу взамен, когда Халиф внезапно занеможет?
— Ты получишь Самарру, Итах, — Каратис подалась к нему, и в её глазах на мгновение блеснуло безумие. — Получишь ключи от казны и право распоряжаться землями. Мне нужен только трон для сына. Остальное забирай себе.
Тюрок медленно поднялся. Он посмотрел на свои ладони, привыкшие к рукояти меча и крови.
— Конвой с мальчишкой выходит в полдень. Мои всадники встретят их у Чёрных скал. Передай Харуну, чтобы не снимал доспехов. Скоро во дворце станет очень жарко.
***
Ариб вернулась в свои покои, где верные слуги уже заканчивали сборы. Зейн сидел на дорожном сундуке, бережно поглаживая старую лютню матери. Мальчик выглядел повзрослевшим за одну ночь. Тень дворцовых интриг легла на лицо ребёнка, стирая нежную детскую припухлость щёк.
— Мама, — Зейн поднял на неё глаза, полные недетской печали. — Почему я должен уезжать? Халиф обещал, что я спасён.
Ариб опустилась перед сыном на колени. Дорогое платье испачкалось в дорожной пыли, но женщине было всё равно. Она взяла маленькие руки мальчика в свои.
— Ты спасён здесь, внутри этих стен, мой сокол. Но стены эти сложены из лжи. Каждый вдох в Самарре отравлен. Ты должен вернуться к великому морю. Вода не умеет лгать. Она либо принимает тебя, либо нет.
— Но ты остаёшься... — Зейн прижался лбом к её плечу.
— Я часть этой лжи, — прошептала Ариб.
Слеза, которую певица так долго сдерживала, наконец скатилась по щеке, оставляя тёмный след на коже, подведённой сурьмой.
— Я голос покойного Халифа. Моя задача, допеть песню до конца. Но ты... ты начни свою. С чистого листа.
В дверях бесшумно появился Аль-Амин. Простой дорожный плащ скрывал мощные плечи воина. Лицо мужчины было бледным. Рана, полученная при захвате визиря, всё ещё ныла.
— Пора, госпожа. Лодки ждут у потайного причала. Если затянем, слухи о смерти визиря достигнут базаров, и город станет неуправляемым.
Ариб обняла сына в последний раз. Она жадно вдыхала запах его волос, аромат фиников, пыли и чистоты. Пыталась запомнить этот миг навсегда. Она знала: возможно, свиданий больше не будет. Такова была цена, которую Самарра потребовала за жизнь её ребёнка.
— Масрур, — позвала она, не оборачиваясь к старому евнуху. — Иди с ними. До самой Басры. Не своди глаз с Аль-Амина. Я видела то имя в списке визиря, и тревога не даёт мне покоя.
— Я защищу мальчика ценой своей жизни, — Масрур низко поклонился, и его массивная фигура на миг заслонила свет в проёме.
***
Мутасим сидел в кабинете, окружённый грудой свитков, которые не имел сил читать. Казнь визиря завершилась час назад. Последний кирпич лёг на место под хриплый, захлебывающийся смех Ибн аль-Зайята.
Теперь во дворце воцарилась такая тишина, что правитель слышал собственное сердцебиение.
Халиф чувствовал себя бесконечно старым. Ему исполнилось всего сорок пять, но груз империи, которую он пытался перестроить из глины и пота, давил сильнее Кавказских гор.
В дверь тихо постучали. Вошла Ариб. Она не несла лютню, не собиралась петь. Женщина просто стояла, глядя на него с сочувствием. Мутасим ненавидел это чувство, но отчаянно в нём нуждался.
— Они ушли? — глухо спросил он.
— Ушли, Повелитель. Река заберёт лодки прежде, чем солнце коснётся зенита.
Мутасим подошёл к окну. Внизу, в садах, гвардейцы-гулямы упражнялись в фехтовании. Лязг стали долетал даже сюда.
— Знаешь, Ариб... Мамун часто повторял, что власть это не золотой трон. Власть это способность спать спокойно, зная, что друзья верны, а враги мертвы. Я замуровал единственного друга, который был мне врагом. И остался в окружении врагов, которые притворяются друзьями.
— У тебя есть я, Мутасим, — тихо произнесла женщина.
Халиф обернулся. В его глазах отразилась бездонная усталость.
— У меня есть твой голос, Ариб. Но твоё сердце сейчас на той лодке, что плывёт в Басру. Не лги мне. Мы оба знаем, что в этом дворце правды больше не осталось. Даже в твоих песнях.
В этот момент в комнату ворвался гонец. Мужчина был весь в поту, дыхание срывалось на хрип.
— Повелитель! Беда!
Мутасим мгновенно преобразился. Старый воин проснулся в нём раньше, чем разум осознал новость.
— Говори!
— Итах... он самовольно вывел полки гулямов из города. Сказал, что идёт на перехват мятежников в камышах Тигра. Но, Повелитель... мятежников там нет. Его путь лежит прямо к тракту на Басру!
Ариб почувствовала, как ледяная рука ужаса сжала её горло.
— Мутасим, ты сам отдал ему приказ стеречь Каратис! Он сговорился с ней!
Халиф с яростью ударил кулаком по столу. Чернильница опрокинулась, заливая карту империи чёрной влагой, похожей на запекшуюся кровь.
— Срочно седлать коней! — взревел владыка. — Если с головы моего племянника упадёт хоть один волос, я превращу Самарру в пепел!
***
Берег Тигра в десяти милях от города становился диким. Река сжималась между высокими скалами из тёмного базальта, образуя опасные воронки.
Дорога петляла по самому краю обрыва.
Аль-Амин ехал впереди, сканируя гребень высот. Зейн находился в середине, Масрур замыкал шествие. С ними было лишь пятеро верных стражей.
— Дядя Амин, почему мы так спешим? — спросил Зейн, пытаясь удержаться в седле на крутом подъёме.
— Потому что тишина в Самарре — предвестник бури, парень. Дыши ровно, скоро спустимся к воде.
В этот миг сверху посыпались камни.
— В засаду! — закричал Аль-Амин, выхватывая меч.
С уступов, подобно демонам пустыни, посыпались всадники в чёрных шлемах. Это не были разбойники. На дорогу вылетели регулярные части тюркской гвардии. Они не выкрикивали требований, они шли убивать.
Первая стрела пробила плечо стражника Ариб. Вторая со свистом пролетела мимо уха мальчика.
— К воде! Спускайтесь к лодке! — Аль-Амин развернул коня, преграждая путь нападавшим.
— Масрур, забирай мальчишку! Беги!
Евнух, несмотря на грузность, действовал молниеносно. Он подхватил Зейна под мышку и бросился вниз по склону к причалу, где ждала фелюга.
Аль-Амин остался один против десятка гулямов. Старый воин усмехнулся. Рана ныла, кровь пропитала повязку, но сталь в руке была верной.
— Ну же, щенки Итаха! Посмотрите, как умирает человек, видевший величие Багдада!
Бой был коротким. Аль-Амин успел свалить троих, прежде чем два копья одновременно пробили его грудь. Воин упал на колени, не выпуская меча. Его взгляд был устремлён вниз, к реке, где лодка с Зейном уже отчаливала.
— Живи... — прошептал он, и его глаза закрылся навечно.
В этот момент на гребне скалы появился Итах. Он холодно посмотрел на убитого, затем на уходящую лодку.
— Луки! — приказал вождь. — Цельтесь в корму! Туда, где прячется кастрированный раб с бастардом!
Десятки стрел взмыли в воздух, описывая смертоносную дугу. Одна из них, с чёрным оперением, нашла цель.
Масрур, закрывший Зейна своим телом на дне лодки, резко дернулся. Лицо мужчины исказилось от боли, но он не издал ни звука. Лишь сильнее прижал мальчика к себе.
— Не смотри, сынок... не смотри... — прошептал он, чувствуя, как смертельный холод проникает в лёгкие.
В этот миг с севера раздался громовой звук труб. Это была личная гвардия Халифа. Мутасим, не жалея лошадей, летел на выручку. Итах выругался, время вышло.
— Отступаем в пустыню! — скомандовал он. — Мы вернёмся за ними позже!
Лодка, подхваченная сильным течением, исчезала в тумане. Зейн, выбравшись из-под обмякшего тела Масрура, увидел на берегу фигуру Халифа, застывшую на скале. Но Халиф был далеко.
А мать была ещё дальше.
Мальчик взял весло дрожащими руками. Перед ним раскинулась огромная река, полная теней, а позади остался город, который он так и не смог назвать домом.
В этот же миг во дворце Ариб стояла на террасе. Внезапно одна из струн её уда лопнула с резким, болезненным звоном. Женщина посмотрела на пальцы. На подушечке выступила алая капля крови.
— Зейн... — прошептала она, глядя в сторону Басры, где небо окончательно почернело от надвигающейся бури.
😊Спасибо за интерес к истории.
Отдельная благодарность за комментарии и поддержку. Они двигают историю дальше.