Снег падал крупными, тяжелыми хлопьями, засыпая лобовое стекло такси, но дворники ритмично смахивали его, открывая вид на сияющую гирляндами Москву. Я прижалась лбом к холодному стеклу, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. В сумочке вибрировал телефон — уже десятый раз за последние пять минут. На экране высвечивалось имя «Людмила Владимировна», но отвечать я не собиралась.
Всё начиналось совсем не так. Этот Новый год должен был стать особенным. Мы с Пашей, моим мужем, впервые за пять лет брака решили не стоять у плиты, нарезая бесконечные тазы оливье, а забронировать столик в хорошем ресторане. Выбор пал на «Империю» — место пафосное, дорогое, с живой музыкой и интерьерами, напоминающими дворцы восемнадцатого века. Я долго сомневалась, стоит ли тратить такие деньги, но Павел настоял. Он получил хорошую премию перед праздниками и хотел порадовать меня.
Но, как говорится, хочешь насмешить Бога — расскажи ему о своих планах.
Мы приехали к ресторану за полчаса до начала программы. Я, в новом темно-синем бархатном платье, чувствовала себя королевой, а Паша, поправляя галстук, смотрел на меня с нескрываемым восхищением. Мы только успели сдать пальто в гардероб и пройти в зал, сверкающий хрусталем и позолотой, как у мужа зазвонил рабочий телефон.
Павел работает главным инженером на теплосетях. Зимой их работа — это хождение по минному полю. Если где-то прорыв, то выходных и праздников не существует.
По тому, как побледнело его лицо и как сжались губы, я поняла: праздник отменяется.
— Лен, прости, — он виновато посмотрел на меня, убирая телефон в карман. — На магистрали авария, полрайона без тепла может остаться. Я должен ехать. Начальство уже там, меня только ждут.
Я вздохнула, стараясь скрыть разочарование. Я знала, за кого выходила замуж.
— Конечно, езжай. Люди же замерзнут, — я поправила лацкан его пиджака. — Я тогда такси вызову и домой? Салатик порежу, включу «Иронию судьбы»…
— Нет! — твердо сказал Паша. — Ты остаешься. Столик оплачен, депозит внесен. К тому же… — он замялся. — Мама с тетей Томой уже подъезжают. Я им сказал, что мы здесь. Не могут же они встречать Новый год одни в квартире. Посидите, пообщаетесь, покушаете вкусно. Вот карта, гуляйте, ни в чем себе не отказывайте. А я, как освобожусь, сразу к вам или домой.
Упоминание свекрови, Людмилы Владимировны, и её сестры, Тамары Петровны, мгновенно испортило мне настроение окончательно. Отношения у нас были, мягко говоря, натянутые. Людмила Владимировна считала, что я недостаточно хороша для её «золотого мальчика», недостаточно хозяйственна и, что самое главное, транжира. Хотя именно я вела наш семейный бюджет и копила на ипотеку.
— Паш, может не надо? — с надеждой спросила я. — Я лучше домой.
— Ленок, ну обидятся же. Они уже в такси. Пожалуйста, ради меня. Посиди пару часиков, покушай, и домой. Я люблю тебя.
Он чмокнул меня в щеку и убежал, оставив одну посреди праздничного зала. Я села за наш столик у окна, чувствуя себя неуютно. Официант тут же подлил воды в бокал и положил меню.
Людмила Владимировна и тетя Тома появились минут через пятнадцать. Они вплыли в зал, как два ледокола. Свекровь была в люрексе и массивных бусах, которые, казалось, тянули её к земле, а тетя Тома — в чем-то леопардовом и с такой высокой прической, что я испугалась, как бы она не задела люстру.
— А где Павлик? — вместо приветствия спросила Людмила Владимировна, плюхаясь на мягкий диванчик напротив меня.
— Его вызвали на работу. Авария, — объяснила я, стараясь улыбаться. — Добрый вечер, Людмила Владимировна, Тамара Петровна. С наступающим вас.
— Вот вечно у него так! — всплеснула руками тетка. — Пашет как вол, а жена по ресторанам сидит.
— Мы вместе собирались, — процедила я. — Но обстоятельства…
— Обстоятельства, — передразнила свекровь, беря в руки меню. Она даже не посмотрела на меня, сразу уткнувшись в список блюд. — Ну что ж, раз Паши нет, придется нам самим себе настроение создавать. Тома, смотри, тут устрицы есть!
Я напряглась. Депозит, который оплатил Паша, был приличным, но не резиновым. Я планировала заказать салат, горячее и бокал шампанского. Но у родственниц, видимо, были другие планы.
Подошел официант, молодой парень с идеальной осанкой.
— Нам, пожалуйста, ассорти из морепродуктов, самое большое, — безапелляционным тоном заявила Людмила Владимировна. — И вот этот салат с камчатским крабом. Две порции. Тома, ты будешь краба?
— Буду, Людочка. И икорочки бы. Черной, — поддакнула сестра. — Говорят, она гемоглобин поднимает. А то я что-то бледная в последнее время.
Я чуть не поперхнулась водой.
— Людмила Владимировна, может, поскромнее? — тихо предложила я. — Цены тут высокие.
Свекровь медленно опустила меню и посмотрела на меня поверх очков. Взгляд её был полон презрения.
— Леночка, мы живем один раз. Мой сын работает на руководящей должности, он может позволить матери нормально встретить Новый год? Или ты считаешь, что мы должны сухари грызть, пока ты себе платья бархатные покупаешь? Кстати, полнит оно тебя. В бедрах особенно.
— Да-да, — подхватила тетя Тома. — И цвет какой-то траурный. Новый год же! Надо что-то яркое, жизнеутверждающее! А ты всё в темном ходишь, как вдова.
— И вообще, Паша жаловался, что ты на работе постоянно задерживаешься, — добавила Людмила Владимировна. — Дома-то кто хозяйство ведет? Небось он сам себе ужин разогревает после смены.
Я стиснула зубы. Это была ложь — Паша никогда на меня не жаловался. Но спорить было бесполезно.
Я промолчала, решив не вступать в полемику. Себе я заказала греческий салат и минералку. Аппетит пропал напрочь.
Заказ понесли. Стол быстро заполнялся тарелками. Устрицы на льду, салат с крабом, тарталетки с икрой, нарезка из элитных сыров, мясное плато. Но самое страшное началось, когда дело дошло до алкоголя.
— Шампанское нам. Французское, настоящее, — скомандовала свекровь. — А то от этого «Советского» у меня изжога. Вон то, — она ткнула пальцем в позицию, от цены которой у меня задергался глаз.
— Может, вино? — попыталась я вмешаться. — Тут есть хорошее домашнее вино…
— Мы не дома, чтобы пить домашнее, — отрезала Людмила Владимировна. — Неси, милок. Две бутылки сразу, чтобы два раза не бегать.
Они пили, ели и громко обсуждали родственников, соседей и, конечно же, меня. Я сидела, уткнувшись в телефон, и делала вид, что переписываюсь с мужем. На самом деле я считала. Калькулятор в голове работал без остановки. Пять тысяч, двенадцать тысяч, двадцать… Сумма росла с геометрической прогрессией.
— А что ты не ешь, Лена? — с набитым ртом спросила тетя Тома, намазывая масло на бутерброд с икрой. — Худеешь? Правильно. Павлику нужны здоровые дети, а ты всё никак. Может, провериться надо? У нас в роду все плодовитые были.
— Мы этим занимаемся, — сухо ответила я.
— Плохо занимаетесь, значит, — вставила свои пять копеек свекровь, опрокидывая очередной бокал дорогого брюта. — Вот у Люськи, соседки моей, невестка — золото. И готовит, и шьет, и уже двойню родила. А ты всё карьеру строишь. Кому она нужна, твоя карьера менеджера? Бумажки перекладывать.
Я чувствовала, как внутри закипает злость. Каждое слово било по больному — мы с Пашей уже два года пытались завести ребенка, но пока не получалось. Свекровь об этом прекрасно знала, но использовала мою боль как оружие. Но я держалась. Обещала Паше.
Потом они заказали горячее. Стейки из мраморной говядины. Потом десерты. Потом коньяк — «заполировать», как выразилась тетя Тома. Коньяк тоже был не из дешевых, многолетней выдержки.
Официант менял тарелки, подливал напитки, а я с ужасом понимала, что денег на карте, которую дал Паша, точно не хватит на всё это.
— Хорошо сидим! — раскраснелась Людмила Владимировна. — Жалко, Павлуши нет. Но ничего, он парень щедрый, знает, как мать порадовать. Лена, ты передай ему, что мы довольны.
— Людмила Владимировна, — я решила, что пора заканчивать этот балаган. — Счет будет немаленький. Паша оставил карту с определенной суммой на праздничный ужин, но, боюсь, её уже недостаточно.
Свекровь удивленно подняла брови, словно я сказала глупость несусветную.
— И что? Ты же жена. У вас бюджет общий. Вот и заплатишь со своей карты. Неужели ты думаешь, что я, пенсионерка, буду платить за этот ужин? Я гость! Меня пригласили!
— Приглашал Паша, рассчитывая на ужин для двоих, ну или скромные посиделки. Вы заказали половину меню, — мой голос предательски дрогнул.
— Не мелочись! — махнула рукой тетя Тома. — Один раз живем! Ты молодая, заработаешь. А нам удовольствие.
В этот момент официант принес очередную порцию коньяка и спросил:
— Желаете что-нибудь еще? Или можно посчитать предварительный итог?
— Посчитайте пока, — быстро сказала я.
— Нет! — перебила Людмила Владимировна. — Мы еще кофе будем пить. И торт «Наполеон» нам с собой заверните, две порции. И фруктовую тарелку обновите.
Официант кивнул и удалился. Я сидела ни жива ни мертва. Я знала примерные цены. Они наели минимум на шестьдесят тысяч рублей. Деньги на карте Паши уже закончились где-то на этапе устриц и шампанского. Платить со своей карты, с нашего семейного счета, откуда мы копили на машину? За эти унижения?
Это решение пришло ко мне не сразу. Сначала была паника, потом злость, а потом — холодная ясность. Почему я должна платить? За то, что меня третий час унижают, обсуждают мою фигуру, мою работу, мою способность иметь детей? За то, что они, не спросив меня, заказали самые дорогие позиции, прекрасно зная, что я буду против? Это были деньги, отложенные на отпуск. Или на ремонт машины. Наши с Пашей деньги.
— Извините, я в дамскую комнату, — сказала я, вставая. Ноги были ватными.
— Иди-иди, попудри носик, — хохотнула тетя Тома. — Может, покрасивеешь.
Я взяла сумочку. Это было важно — не оставить вещи.
— Да, и Паше позвоню, узнаю, как у него дела, — добавила я для убедительности.
Выйдя из зала, я не пошла в туалет. Я быстрым шагом направилась к гардеробу.
— Пожалуйста, пальто. Номерок 156, — я протянула жетон гардеробщику, молясь, чтобы он двигался быстрее.
Пока он искал мою одежду, я оглядывалась на двери зала, ожидая, что вот-вот выскочит разъяренная свекровь. Но там было тихо, только приглушенная музыка доносилась изнутри.
Одевшись, я практически выбежала на улицу. Морозный воздух обжег легкие, но мне стало легче. Я вызвала такси и только в машине позволила себе выдохнуть.
Первый звонок раздался минут через двадцать. Очевидно, им принесли счет. Потом пошли сообщения.
«Лена, ты где? Нам счет принесли!»
«Куда ты пропала? Неприлично заставлять ждать!»
«Лена!!! Ты что, уехала?!»
«Вернись немедленно! Тут 63 тысячи! У нас нет таких денег!»
Я поставила телефон на беззвучный режим. Меня трясло. С одной стороны, совесть грызла — как же так, бросила пожилых женщин в ресторане. С другой — злость и обида перекрывали всё. Они не бедные старушки. У Людмилы Владимировны приличная пенсия и накопления, о которых она любит хвастаться («на черный день», «гробовые»), а тетя Тома вообще сдает квартиру в центре, доставшуюся от мужа. Деньги у них были. Просто они привыкли жить за чужой счет.
Дома я налила себе валерьянки. Сидела в темноте на кухне, глядя на мигающую гирлянду на окне. Часы показывали одиннадцать вечера.
Телефон Паши был недоступен — видимо, он был в коллекторе или подвале.
Около полуночи в дверь позвонили. Я вздрогнула. Неужели они приехали устраивать скандал? Я подошла к глазку. Там стоял Паша. Грязный, уставший, в рабочей куртке, испачканной мазутом.
Я открыла дверь и повисла у него на шее, расплакавшись.
— Эй, ну ты чего? — он обнял меня, стараясь не испачкать. — Я же приехал. Успел! Пять минут до курантов! Мы дали тепло!
Он отстранился и посмотрел на мое заплаканное лицо.
— Что случилось? Мама обидела? Где они, кстати? Спят уже?
Я провела его на кухню, усадила и налила чаю.
— Паш, я ушла из ресторана, — тихо сказала я.
— Почему? Скучно стало? Или поругались?
— Они заказали еды и алкоголя на шестьдесят три тысячи, Паша. Устрицы, черная икра, коллекционное шампанское, коньяк… Они унижали меня весь вечер. Говорили про мой вес, про то, что я плохая жена, что не могу родить тебе детей. И сказали, что я должна всё это оплатить со своей карты, потому что я жена и у нас общий бюджет. Я не выдержала. Я ушла, пока они ждали десерт.
Паша замер с кружкой у рта.
— Шестьдесят три тысячи? На двоих?
— На троих, я салат съела, — уточнила я. — Но я свой салат и воду готова была оплатить с карты, которую ты дал. А вот коньяк за десять тысяч бутылка — нет.
Муж поставил кружку на стол. Лицо его стало серьезным и жестким.
— А сейчас они где?
— Звонили, писали проклятия. Наверное, пришлось заплатить самим. У твоей мамы карта с собой была, я видела, как она её в кошельке перекладывала.
В этот момент телефон Паши ожил. Он включил его, и тут же раздался звонок от мамы.
Паша включил громкую связь.
— Сынок! Павлик! — голос Людмилы Владимировны срывался на визг. — Твоя жена — змея подколодная! Ты представляешь, что она устроила?! Бросила нас в ресторане, сбежала, как воровка! Нам выставили счет! Огромный! Нас хотели в полицию забрать! Пришлось отдать всё, что у меня на книжке было отложено, и еще у Томы занимать! Это грабеж! Ты должен немедленно с ней разобраться! Она нас опозорила!
Паша слушал молча, глядя мне в глаза. Я сжалась, ожидая, что он сейчас начнет меня отчитывать. Ведь это его мама.
— Мама, успокойся, — наконец сказал он ровным, спокойным голосом. — Я знаю, что произошло. Лена мне всё рассказала.
— Она врет! Она всё напридумывала! Мы просто посидели, покушали…
— Мам, я знаю расценки в «Империи». Чтобы посидеть на шестьдесят три тысячи, надо было очень постараться. Я оставил Лене карту с деньгами на хороший праздничный ужин. Но не на пир во время чумы. Вы прекрасно знаете, что мы копим на машину. Вы знаете, что я сегодня работал в яме с кипятком, чтобы заработать эти деньги.
— Ты попрекаешь мать куском хлеба?! — взвизгнула трубка.
— Я не попрекаю. Но черная икра и французское шампанское — это не хлеб. Лена правильно сделала. Если вы хотите гулять с таким размахом — гуляйте за свой счет.
На том конце провода повисла тишина. Такого отпора Людмила Владимировна явно не ожидала.
— Ты… ты выбираешь эту девку вместо матери? — прошипела она.
— Я выбираю свою жену и здравый смысл. С Новым годом, мама. Надеюсь, икра была вкусной.
Он нажал отбой и положил телефон на стол.
В комнате повисла тишина, нарушаемая только боем курантов по телевизору, который я забыла выключить.
— Паш, ты правда не сердишься? — спросила я шепотом.
Он вздохнул, подошел ко мне и крепко обнял.
— Прости меня, Лен. Я не должен был тебя с ними оставлять. Я знал, что так может быть, но надеялся на лучшее. Ты молодец, что не позволила сесть себе на шею. Шестьдесят три тысячи… С ума сойти. Это же три месяца платежей по кредиту.
Мы встретили Новый год с чашками чая в руках, слушая гимн. На столе не было ни икры, ни устриц, только вазочка с конфетами, но мне было так спокойно и хорошо, как никогда раньше.
На следующий день начался настоящий телефонный террор. Звонила тетя Тома, звонили какие-то дальние родственники, которым уже успели пожаловаться на «неблагодарную невестку». Мне писали в мессенджерах, стыдили, взывали к совести.
«Как ты могла так поступить со старыми людьми?» — писала троюродная сестра мужа.
«Бог тебе судья, Лена. Обокрасть пенсионеров!» — вторила ей соседка свекрови.
Я просто блокировала номера. Паша тоже перестал отвечать на звонки матери, сказав, что нам нужна пауза в общении.
Через неделю страсти немного улеглись. Мы с Пашей сидели дома, смотрели кино, когда он вдруг сказал:
— Знаешь, я тут подумал. Мама ведь те деньги, что заплатила, копила на ремонт дачи. Теперь будет ныть всё лето, что крыша течет.
— Ну, зато она поела устриц, — усмехнулась я. — Впечатлений на год вперед.
— Это точно. Но вообще, Лен, я серьезно. Спасибо тебе.
— За что?
— За то, что показала границы. Я всегда боялся маме слово поперек сказать, всё пытался быть хорошим сыном. А она этим пользовалась. Если бы ты тогда заплатила, она бы в следующий раз на сто тысяч наела. Или потребовала бы путевку на Мальдивы. Ты прервала этот круг. Я понял, что быть хорошим сыном не значит позволять садиться себе на шею. Я могу любить маму и при этом защищать свою семью. Наша семья — это мы с тобой. И ты — моя главная опора.
Я почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Паша редко говорил такие вещи вслух.
Отношения с Людмилой Владимировной восстанавливались долго и трудно. Первые три месяца она с нами не разговаривала вообще. Потом начала сухо поздравлять с праздниками в смс.
Лично мы увиделись только весной, на день рождения Паши. Мы пригласили её к нам. Я накрыла стол: сама запекла курицу, нарезала салаты, сделала бутерброды с красной икрой.
Свекровь пришла тихая, какая-то пришибленная. Тетя Тома не пришла вовсе, сославшись на давление.
Мы сидели за столом, и разговор не клеился. Людмила Владимировна ковыряла вилкой оливье и молчала.
— Вкусно, мам? — спросил Паша, пытаясь разрядить обстановку.
— Вкусно, — буркнула она. — По-домашнему. Дешево и сердито.
Я улыбнулась.
— Зато без кредитов и долгов, Людмила Владимировна.
Она подняла на меня глаза. В них уже не было той надменности, что в ресторане. Была какая-то обида, смешанная с уважением. Она поняла, что я больше не та девочка, которой можно помыкать. Что кошелек моего мужа — это наш семейный бюджет, а не ее бездонная бочка.
— Твоя правда, — неожиданно сказала она. — Дорого мне тот ужин обошелся. Тома мне до сих пор половину долга не вернула. Говорит, это я её угощала.
— Ну, бывает, — философски заметил Паша. — Урок на будущее.
— Урок, — согласилась свекровь и впервые за вечер положила мне добавки салата. — Ешь, Лена. А то и правда худая какая-то. Ветром сдует.
Я посмотрела на мужа, он подмигнул мне. Кажется, буря миновала.
Мы не стали лучшими подругами, но холодная война закончилась, сменившись вежливым нейтралитетом. И теперь, когда мы собираемся в ресторан, Людмила Владимировна всегда первым делом спрашивает: «А кто платит?». И если слышит «каждый за себя», то заказывает исключительно чай и пирожное.
Прошло полтора года с того новогоднего вечера. Мы с Пашей по-прежнему живем скромно, копим на машину — теперь уже почти накопили. Людмила Владимировна приезжает к нам раз в месяц на обед, всегда приносит пирог и никогда не критикует мое платье.
А прошлой осенью случилось то, чего мы с Пашей так долго ждали — я забеременела. Когда мы сообщили свекрови эту новость, она расплакалась и обняла меня первый раз за все годы нашего знакомства.
— Прости меня, Леночка, — прошептала она мне на ухо. — Я была неправа. Ты хорошая жена моему сыну.
Я обняла её в ответ. Иногда людям нужен жесткий урок, чтобы научиться уважать чужие границы. И иногда самое правильное, что можно сделать, — это просто уйти, не оглядываясь. Потому что твое спокойствие и достоинство дороже любых устриц и шампанского.
У меня есть другие рассказы: