В тот день Алена, как назло, вынуждена была остаться на сутки на работе в медцентре. Её дежурство было днём, но вечером привезли пятилетнего мальчика с тяжёлыми ожогами и попросили остаться до утра. Алена позвонила домой и предупредила, что задерживается на сутки. Мать ничего не рассказала ей о том, что выгнала парня. Наоборот, радостно потирала руки, понимая, что через сутки он уже будет где-то далеко.
Максим хотел было не уходить и дождаться Алену, чтобы лично с ней поговорить. Тяжёлые переживания буквально испепелили ему душу — он копался в мыслях, почему и как так могло с ним случиться. Но потом чувство собственного достоинства взыграло в нём, и он решил: уйду, не буду бередить душу ни себе, ни ей. Пусть живут, как хотят. Кто я им? Обычный бездомный.
Когда Алена наконец попала домой и не обнаружила там Макса, то сразу всё поняла. Она стала кричать на мать:
— Мама, зачем? Я знаю, это ты его выгнала! Ты что, нарочно это делаешь? Я люблю Макса, понимаешь? Где мне теперь его искать?
Мать ушла в глухую оборону:
— Вечно у тебя я во всём виновата. Твой бездомный сам ушёл, я его не трогала. Я лично по нему плакать не буду. Как полюбила — так и разлюбишь. Может, хоть с третьего раза нормального жениха себе найдёшь. Сколько можно всякую шваль водить? И в кого ты только такая пошла?
Алена была в шоке. Она понимала: Макс не мог вот так просто сам уйти, ведь всё складывалось хорошо. Она рыдала, представляя, что мать про неё наговорила.
«Где мне теперь Макса искать? Я не смогу без него».
В надежде снова найти Максима и всё ему объяснить, Алена прямо с порога развернулась и помчалась к переходу у вокзала, где они впервые встретились. Она крутила головой, спрашивала у других бездомных и торговок, но те лишь пожимали плечами — парня здесь не видели уже давно.
Девушка пробегала по окраинам битый час, думала: вдруг Макс ещё недалеко ушёл и ждёт её где-то неподалёку. Но всё было тщетно. Парень как сквозь землю провалился.
Ей вдруг тоже стало так обидно: почему он так поступил? Почему не дождался её и не поговорил нормально? Говорил, что любит, а сам вот так взял и ушёл навсегда. Выходит, поматросил и бросил?
На улице шёл проливной дождь, резкие порывы ветра срывали с деревьев последние прилипшие листья, но Алена совершенно этого не замечала. Она брела, не разбирая дороги, промокшая насквозь, и безутешно плакала.
«Может, мать права, и я действительно какая-то ущербная? Непутёвая? Может, ну её к чёрту, любовь? Кому она нужна, если от неё одни слёзы? Никому нельзя верить».
Наша героиня окончательно замёрзла, вымокла и сильно заболела. Месяц она провалялась с высокой температурой, в горячке, еле отошла. В бреду она всё время выкрикивала имя Макса, звала его, искала.
Алена впала в глубокую депрессию. На работу ходила как робот, по приходу домой тут же закрывалась в своей комнате и рыдала до утра. Она исхудала и плохо ела.
Спустя полтора месяца девушку стало сильно тошнить — буквально выворачивало наизнанку. Алена была медиком и поняла всё сразу: она беременна. Ситуация была кошмарная. Отец ребёнка — бездомный, который сбежал от неё в неизвестном направлении. Мать и так её еле терпит, а если узнает о беременности — вообще с ума сойдёт.
Что делать? Как дальше жить, а главное — зачем? Алена не знала. Она теперь каждый день утром и вечером ходила в тот самый переход, как на работу, и всё выглядывала своего Макса. Один раз ей даже показалось, что она узнала его со спины. Радостно окликнула:
— Макс! Максим! Наконец-то я тебя нашла!
Но к ней повернулся совершенно незнакомый мужчина и удивлённо ответил:
— Я не Максим, вы обознались.
В отчаянии Алена решилась на непоправимый поступок — не видела она другого выхода с ребёнком под сердцем. А так все проблемы решатся одним махом: с глаз долой — да из сердца вон.
Сходила к гинекологу, сдала необходимые анализы. Её, как медработника, пропустили без очереди. Когда она уже лежала на кресле, и строгий врач, явно смотревший на неё с осуждением, достал все необходимые инструменты, её вдруг пронзила страшная мысль:
«Что же я делаю? Я же сейчас убью ребёнка Макса. Это же его частичка. Его кровь и плоть. Этот малыш будет мне всю жизнь напоминать о самом родном человеке. Как я после этого жить-то буду? Вот же он, смысл жизни. Да пошли они все — и мать, и сам Макс, и злые коллеги, которые открыто посмеивались надо мной».
— Плевать! Я рожу и сама его воспитаю. Наперекор всему!
Алена резко оттолкнула ошалевшего доктора, встала с кресла и буркнула:
— Извините. Я передумала.
Гинеколог вздохнул с облегчением:
— Ну, слава богу. Приходите через недельку ко мне на учёт становиться, только, пожалуйста, не затягивайте.
Алена пришла после смены домой, и сразу в нос ударил запах жареной рыбы. Она еле успела зажать рот рукой и добежать до туалета. Её полоскало полчаса. Встревоженная мать прислушивалась под дверью, подозревая самое худшее. Она кричала:
— Доченька, тебе плохо? Может, отравилась? Открой дверь! Это же ведь не то, что я думаю?
Наконец Алену отпустило, и она, измученная вконец, вышла в коридор.
Мать стояла и молча смотрела на неё с укором, ожидая объяснений. Уставшая женщина со злостью крикнула прямо в лицо матери:
— Да, мама, я беременна. Представь себе, вот такая дура. Да и от Макса. А ты его выгнала. Теперь твой внук никогда не узнает, кто его отец. Я надеюсь, ты счастлива? Ты ведь этого добивалась? Аборт я делать не собираюсь, можешь даже не заводить эту песню. А теперь отстань от меня, мне нужно прилечь.
И она, рыдая, убежала в комнату.
Елена схватилась за сердце и пошла на кухню пить успокоительное. Она мысленно ругала дочь на чём свет стоит: вот дурища, доигралась в любовь. Повторяет мою судьбу, глупая, хоть убей. На те же грабли наступает. И что теперь? Опять нищету плодить. Я её еле подняла, думала, хоть на старости покоя дождусь, а теперь ещё и внука без отца растить будем.
С того дня Алена с матерью почти перестала разговаривать. Замкнулась в себе, никуда не выходила из своей комнаты. Она старалась не плакать, а когда совсем было невмоготу, начинала гладить свой живот и тихо петь колыбельную или разговаривать с малышом. Как ни странно, это помогало — она начинала успокаиваться и засыпать.
Елена Викторовна уже тысячу раз пожалела, что оболгала тогда дочь и выгнала Максима. Парень-то и вправду был неплохой: непьющий, хозяйственный, и Аленку очень любил — это было видно невооружённым глазом. Так бы паспорт ему восстановили и на работу устроили — и был бы у дочери какой-никакой, а муж и отец ребёнка. А так что? Кому теперь сказать стыдно? Дочь беременна от бездомного, который вдобавок сбежал куда-то. Ой, горе! Курам на смех. Соседи засмеют.
На Алену было страшно смотреть. Её постоянно рвало, есть почти ничего не могла. На работе одни подколки и издёвки: мол, нагуляла ребёнка, в подоле принесла, а кто отец — и сама не знает. Особенно изощрялись старые санитарки.
— Тихая ли? — и смаковали все подробности, а им только дай повод.
За спиной то и дело слышалось:
— Вот молодёжь пошла. Не успели познакомиться, а уже в койку прыгают.
Ну правильно, дурное дело нехитрое. Это же не работать, много ума не надо. Вот в наше время — до свадьбы ни-ни!
Алена злилась и думала про себя: ну конечно, в ваше время люди из воздуха появлялись. И никто не обжигался, и никого не бросали. Тоже мне, моралисты нашлись.
Единственным человеком, который к ней хорошо относился, был тот самый гинеколог, Сергей Михайлович. Он всегда ее подбадривал и успокаивал. Алена могла, не выдерживая людской молвы, разреветься прямо в кабинете. Он не гнал ее, не ругал, не читал морали, запирал дверь на ключ и спокойно говорил:
— А давайте-ка чайку с шоколадкой. Или солененького огурчика. У меня имеется всегда, для своих. Вы, Алена, сейчас в таком положении, что очень остро на все реагируете. И это нормально, гормоны шалят. Старайтесь абстрагироваться от всего. Больше гуляйте, разговаривайте с сыном. Уверяю вас, он все слышит и чувствует. Вы плачете — и ему там плохо, вы смеетесь — и он успокаивается в утробе. Поверьте, когда малыш родится, все те проблемы, которые сейчас кажутся вам неразрешимыми, отойдут на второй план. Вы будете наслаждаться материнством, а остальное не так важно. Ситуация у вас, конечно, непростая. Но знайте: если некуда будет идти или нужна какая помощь, всегда можете мне позвонить. Я все брошу и помогу. Телефон мой у вас есть.
После каждого такого визита к врачу Алене снова хотелось жить. Так прошло еще полтора месяца. Не было ни одного дня и ни одной ночи, чтобы она не вспоминала о Максе. Как бы она на него ни злилась, все равно сильно любила. Стоило закрыть глаза — и тут же его руки, губы, улыбка.
Она ругала и себя на чем свет стоит: выкинь, забудь его.
Ну что за идиотка? Он бросил тебя, ушел и не вспоминает, ему вообще плевать. Если бы любил по-настоящему, как я, нашел бы, дал бы весточку о себе. А ты сопли разводишь который месяц.
Что ты хотела вообще?
Сама его у перехода нашла, сама за ручку привела, а теперь сама и расхлебывай. Все, признай: ты мать-одиночка. Ну и что? Сколько нас таких? Меня же мать как-то вырастила. Я справлюсь.
Елена Викторовна понимала: пока она не попросит прощения у дочери и не расскажет правду, их отношения не наладятся. Ей уже и самой все это осточертело. Алена молчала с того последнего разговора, как партизан.
Не реагировала ни на что. Если Елена Викторовна пыталась скандалить, дочь или уходила молча в свою комнату, или вообще на улицу. На душе у женщины кошки скребли: «Господи! Ну как мне до дочери достучаться? Как прощения вымолить? Ну не чужие ведь?» Все из рук валилось, делать ничего не хотелось. Она мечтала обнять свою глупышку, приголубить, сказать ей, что уже не сердится, что поможет, не бросит.
Все решил случай. Был выходной день. Алена, чтобы не думать о Максе, решила убраться в комнате, затеяла стирку занавесок и мойку окон. Когда девушка как раз мыла окно, мать, проходя мимо, случайно заглянула в ее комнату. Елене Викторовне показалось, что дочь пытается выпрыгнуть и покончить с собой. А ведь они жили на пятом этаже. Не помня себя, женщина за секунду метнулась к ней, резко сдернула с подоконника, обняла и запричитала:
— Аленка, родная, не делай этого! Не прыгай, я умоляю. Прости меня, дуру старую. Это все я виновата, что твой Макс ушел. Я ему сказала, что у тебя жених есть, а с ним ты так, шутки ради. Я ведь как лучше хотела, мне казалось тогда, что все делаю правильно. Просто я же вижу, что ты, глупышка, мою судьбу повторяешь. Только теперь, глядя на твои невыносимые страдания, я осознала, что натворила. Внука без отца оставила. Я не сержусь на тебя. Я люблю тебя. Ничего, вырастим вдвоем малыша твоего, куда денемся. Только ничего с собой не делай. А хочешь, я помогу тебе отыскать Максима, прощения у него попрошу.
Алена ошарашенно смотрела на мать, слезы текли по ее щекам.
— Мама, ты что? Я не собиралась прыгать, я просто окна мыла. Но я рада, что ты призналась и сказала правду. Знаешь, я поначалу действительно тебя люто ненавидела. И, согласись, было за что. Но потом поняла, что если бы Макс действительно меня любил так же сильно, как я его, он бы нашел способ увидеться, поговорить и во всем разобраться. А раз он со всем согласился и молча ушел навсегда — значит, туда ему и дорога. Так что не кори себя. Спасибо за поддержку. Теперь хоть дома буду отдыхать душой.
Мать и дочь обнялись впервые за долгое время и расплакались. Но это были слезы облегчения и освобождения. У обеих на сердце спал тяжкий груз обид, злобы и недопонимания, даже казалось, дышать стало легче.
продолжение