– Ты о чём? – Артём попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой, натянутой. – Какая ещё квартира?
Ульяна стояла в коридоре своей квартиры, всё ещё с сумкой в руках, и смотрела на Артёма. Сердце колотилось так, что казалось, он слышит. Ещё десять минут назад она ехала домой из поликлиники, где сидела с мамой на капельнице, и думала только об одном – как бы успеть приготовить ужин до прихода Артёма. А теперь всё перевернулось.
– Я всё слышала, – тихо сказала она. – Только что. Ты говорил по телефону со своей мамой. Дверь была приоткрыта…
Артём побледнел. Телефон в руке дрогнул.
– Ты подслушивала?
– Нет. Я просто пришла домой. А ты говорил так громко, что услышала бы даже соседка с пятого этажа.
Он отвернулся, прошёл на кухню и тяжело опустился на табурет. Ульяна пошла следом. На плите тихо шипел чайник, который она поставила перед уходом утром. Всё было как обычно: чисто, уютно, на подоконнике герань, которую мама подарила им на новоселье. И в этой привычной обстановке слова, которые она только что услышала, звучали особенно страшно.
– Повтори, что ты сказал своей матери, – попросила Ульяна, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Повтори вслух.
Артём.
Он долго молчал. Потом поднял глаза – в них не было ни раскаяния, ни стыда, только раздражение.
– Я сказал, что, когда твоя мама… уйдёт, квартира перейдёт тебе по наследству. И что было бы логично её продать, потому что нам с тобой нужны деньги. Детям. Будущим. Ипотека, Уля. Ты забыла, что мы в ипотеке по уши?
– Ты сказал не «было бы логично». Ты сказал: «Главное – уговорить Улю не оформлять дарственную на себя сразу. Пусть будет завещание. А потом я найду нотариуса, который поможет всё переписать на меня». Это твои точные слова.
Артём сжал губы.
– Ты всё не так поняла.
– Я всё так поняла. Ты планировал, что-то с маминой квартирой сделать ещё при её жизни. Подсунуть ей бумаги. Убедить. Надавить. Потому что «она уже старенькая, ей всё равно», да?
– Я просто думал о нашей семье! – вдруг вспыхнул он. – О нас! Ты же сама говорила, что мама одна не справляется, что ей тяжело в той трёхкомнатной квартире, что лучше бы ей в дом престарелых или в однушку поближе к нам. А деньги – нам! На детей! На жизнь нормальную!
Ульяна почувствовала, как внутри всё холодеет.
– Моя мама в здравом уме и твёрдой памяти. Ей семьдесят два, а не девяносто. Она живёт в своей квартире, которую купила ещё в девяносто третьем, когда ты в школу ходил. И она не собирается никуда переезжать. А ты… ты уже прикидываешь, как забрать её жильё.
– Это не «забрать». Это наследство. Законное.
– Законное – это когда человек сам решает, кому что оставить. А не когда зять шепчется с мамой о том, как бы половчее обвести тёщу вокруг пальца.
Артём встал, подошёл ближе. Голос его стал тише, почти ласковым – тем самым, которым он когда-то уговаривал её выйти за него.
– Уля, послушай. Я не надо драматизировать. Я просто обсуждал варианты. Мы же семья. Всё, что у твоей мамы – это и наше тоже, в конце концов. Мы с тобой пятнадцать лет вместе. Я же не чужой человек.
Ульяна отступила на шаг.
– Ты чужой. В этот момент – чужой.
Она развернулась и пошла в спальню. Руки дрожали, когда открывала шкаф и доставала чемодан. Артём пошёл следом.
– Ты куда?
– К маме. На ночь. А может, и не на одну.
– Из-за какого-то глупого разговора?
– Из-за того, что ты уже всё распланировал без меня. И без неё. Ты даже не дождался, пока она… – голос сорвался, она не смогла договорить.
Артём схватил её за руку.
– Ульяна, хватит истерить. Давай спокойно сядем и поговорим. Я ничего плохого не хотел. Просто…
– Просто хотел забрать то, что тебе не принадлежит. Пока человек ещё жив.
Она вырвала руку и продолжила собирать вещи. В чемодан полетели тёплый свитер, косметичка, зарядка от телефона. Артём стоял в дверях и смотрел.
– Ты серьёзно собралась уезжать?
– Серьёзно.
– А дети?
– Дети у моей сестры на выходных. Я их завтра заберу и тоже к маме увезу. Пусть поживут у бабушки, пока я не решу, что делать дальше.
– То есть ты мне ультиматум ставишь?
– Нет, Тёма. Я просто защищаю свою маму. И себя. И детей – от человека, который уже считает чужое имущество своим.
Он долго смотрел на неё, потом тихо сказал:
– Ты всё неправильно поняла. Я поговорю с мамой, объясню, что ты не так услышала…
– Не надо ничего объяснять. Я всё поняла правильно.
Ульяна застегнула чемодан, взяла сумку и вышла в коридор. Артём не пошёл за ней. Только когда дверь хлопнула, она услышала, как он крикнул вслед:
– Это ты пожалеешь! Квартира всё равно будет нашей!
Она не ответила. Спустилась по лестнице, села в машину и только тогда, когда убедилась, что он не выглядывает в окно. И только отъехав пару кварталов, дала волю слезам.
Мамина квартира встретила её запахом пирогов и старых книг. Тамара Николаевна открыла дверь в домашнем халате, с бигуди на голове – она всегда их накручивала по вечерам.
– Уля? Ты что так поздно? И с чемоданом?
Ульяна обняла маму и долго не могла отпустить.
– Мам, можно я у тебя поживу? Немного.
– Конечно, доченька. Что случилось?
– Потом расскажу. Просто… можно?
Тамара Николаевна погладила её по голове, как в детстве.
– Конечно. Иди, располагайся в своей комнате. Я сейчас чайник поставлю.
Ульяна прошла в свою бывшую девичью комнату – мама сохранила её почти без изменений: те же обои в мелкий цветочек, тот же старый письменный стол, на котором она когда-то делала уроки. Только теперь на стене висели фотографии её детей – Маши и Пети.
Она села на кровать и закрыла лицо руками. В голове крутилась одна мысль: как же она не видела раньше? Пятнадцать лет вместе, двое детей, общая ипотека, совместные отпуска – и вот он уже считает, что имеет право на квартиру её мамы. И даже не скрывает этого от своей матери.
Телефон зазвонил – Артём. Она отклонила вызов. Потом пришло сообщение:
«Ты всё не так поняла. Давай поговорим спокойно. Я тебя люблю».
Ульяна посмотрела на слова «я тебя люблю» и почувствовала только пустоту. Любит ли он её вообще? Или уже давно любит только то, что может от неё получить?
Она выключила телефон и пошла на кухню. Тамара Николаевна уже накрыла на стол – чай, пироги с капустой, варенье из малины.
– Ешь, доченька. А потом расскажешь, всё расскажешь.
Ульяна кивнула. И только когда допила вторую чашку чая, начала говорить. Тихо, спокойно, но каждое слово будто вынимало из неё кусочек души.
Когда она закончила, мама долго молчала. Потом встала, подошла к серванту и достала папку с документами.
– Вот, посмотри, – сказала она, кладя перед дочерью лист бумаги. – Я три месяца назад была у нотариуса. Оформила дарственную на тебя. Квартира уже твоя. Официально. С сегодняшнего дня, точнее, с позавчерашнего дня – всё зарегистрировано.
Ульяна подняла глаза.
– Мам… зачем?
– Потому что я не вчера родилась, Уля. И вижу, как твой Артём в последнее время на мою жилплощадь поглядывает. И как его мама звонит и «советы» даёт. Я решила – пусть всё будет чётко. Пока я жива – живу здесь. Когда меня не станет – квартира твоя. И только твоя. Ни метра никому больше.
Ульяна почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы.
– А если бы я не пришла сегодня?
– Всё равно бы пришла. Рано или поздно. Просто сегодня пришло время.
Они сидели молча. Потом Тамара Николаевна тихо добавила:
– Знаешь, я ведь, и сама когда-то думала, что мой зять – это навсегда. А потом поняла – навсегда – это только дети. И мама. А мужья… мужья бывают разные.
Ульяна кивнула. И впервые за вечер подумала: а вдруг это не конец, а начало чего-то нового?
Но пока она ещё не знала, что завтра Артём придёт к тёще «мириться». И принесёт с собой такие аргументы, от которых у любой женщины кровь стынет в жилах…
– Ты что, совсем с ума сошла? Думаешь, я позволю тебе забрать детям будущее из-за своей гордости? – Артём стоял на пороге маминой квартиры, красный, с растрёпанными волосами, будто всю ночь не спал.
Ульяна открыла дверь только на цепочку. После вчерашнего она уже не хотела впускать его на порог.
– Будущее детей – это не твоя возможность нажиться на моей маме, – спокойно ответила она. – Уходи, Тёма.
– Я никуда не уйду, пока мы не поговорим по-человечески. Пусти, я же не зверь какой.
Тамара Николаевна вышла из кухни, вытирая руки полотенцем.
– Артём, милый, заходить не надо. Мы вчера всё сказали. Давай на лестнице.
Он посмотрел на тёщу, потом на Ульяну, и в глазах его мелькнуло что-то новое – не злость даже, а расчёт.
– Хорошо. На лестнице так на лестнице. – Он отступил на площадку. – Только послушай меня пять минут.
Ульяна сняла цепочку и вышла за ним, прикрыв за собой дверь. В подъезде пахло кошками и свежей краской – соседи снизу делали ремонт.
Артём сразу начал без предисловий:
– Я всю ночь думал. Ты права. Я перегнул. Но пойми и ты – мы в долгах. Ипотека висит, машина старая, дети растут. Я просто хотел, чтобы у нас было хоть что-то своё, без кредитов. Я не для себя – для нас.
– Ты хотел обмануть мою маму. Это не «перегнул», это подло.
Он опустил голову, потом вдруг шагнул ближе и тихо сказал:
– Уля, я знаю про дарственную.
У неё перехватило дыхание.
– Откуда?
– Мама вчера позвонила своей знакомой из Росреестра. Проверила. Всё уже переоформлено на тебя. Поздравляете. Но есть одно «но».
Он достал из кармана сложенный вчетверо лист и протянул ей.
– Посмотри.
Ульяна развернула бумагу. Это была копия заявления, поданного в суд. Иск о признании дарственной недействительной.
– Ты… подал в суд на мою маму?
– Не на маму. На сделку. Там есть основания. Тамара Николаевна в последние годы лечилась у психиатра, капельницы, давление, возраст. Я нашёл адвоката, он говорит – шансы очень хорошие. Суд может признать, что в момент подписания она не вполне отдавала отчёт. Особенно если будут показания соседей, что она «стала забывчивой».
Ульяна почувствовала, как пол уходит из-под ног.
– Ты угрожаешь моей маме судом? Чтобы отобрать у неё квартиру?
– Я не угрожаю. Я предлагаю компромисс. Мы забираем иск. А ты переписываешь дарственную на нас двоих. Совместная собственность супругов. И всё. Никаких судов, никаких нервов. Мама живёт здесь сколько захочет. Потом продаём, делим деньги пополам. Честно.
– Честно? – Ульяна рассмеялась – сухо, горько. – Ты считаешь честным шантажировать пожилую женщину?
– Я считаю честным думать о своей семье! – он уже почти кричал. – У меня дети! У меня жена! Я имею право!
Дверь квартиры приоткрылась, вышла Тамара Николаевна.
– Артём, – спокойно сказала она, – иди домой.
– Тамара Николаевна, я уважаю вас, правда. Но…
– Никаких «но». Я всё слышала. И знаешь что? Я сейчас позвоню своему адвокату. У меня он тоже есть. И он получше твоего. А ещё у меня есть справка из психдиспансера – я там никогда не стояла не стояла, только давление мерила. И соседи, которые готовы подтвердить, что я в своём уме. Хочешь войны – будет война.
Артём побагровел.
– Вы мне угрожаете?
– Нет, милый. Я просто объясняю последствия.
Он перевёл взгляд на Ульяне.
– То есть ты выбираешь её? А не меня?
– Я выбираю правду. И свою маму. И себя.
– А дети? Ты их тоже против отца настроишь?
– Дети всё поймут, когда вырастут. Им будет стыдно за отца, который хотел отобрать у бабушки крышу над головой.
Он долго смотрел на неё. Потом резко развернулся и пошёл вниз по лестнице. На площадке второго этажа остановился и крикнул вверх:
– Это ещё не конец, Ульяна! Я найду способ!
Дверь подъезда хлопнула. Тишина.
Тамара Николаевна обняла дочь.
– Не бойся. Мы справимся.
Но Ульяна боялась. Не суда – адвокат мамы был действительно хорош. Боялась того, что человек, с которым она спала в одной постели пятнадцать лет, оказался способен на такое.
Вечером того же дня ей позвонила свекровь – Галина Петровна.
– Уля, ну что ты начинаешь? – голос был сладкий, как сироп. – Артём всю ночь не спал, плакал почти. Он же не со зла. Просто мужик хочет семью обеспечить. А ты сразу – суды, адвокаты…
– Галина Петровна, – перебила Ульяна, – ваш сын подал иск против моей мамы. Это не «обеспечить семью». Это преступление.
– Ой, ну какое преступление… Просто бумажка одна. Заберёт – и всё. А вы бы потом вместе решили. Мирно.
– Мы уже решили. Мирно.
– Ну смотри, – голос свекрови стал жёстче. – Только потом не жалуйся, когда Артём подаст на раздел имущества. У вас же ипотечная квартира на двоих. Он половину заберёт, плюс алименты. И детей редко видеть будешь – суды сейчас мужикам всё дают. Думаешь, тебе оно надо?
Ульяна положила трубку, не дослушав. Руки тряслись.
Ночью она почти не спала. Лежала в своей девичьей кровати и смотрела в потолок. Вспоминала, как Артём когда-то носил её на руках по этой самой квартире, когда они были студентами, мама тогда ещё работала. Как он делал предложение на этом самом балконе. Как держал её за руку, когда рождалась Маша.
И как он смотрел на мамину квартиру последние два года – с каким-то новым, хищным блеском в глазах.
Утром пришло сообщение от него:
«Я забрал свои вещи из квартиры. Живу у мамы. Встретимся у нотариуса в четверг – подпишешь согласие на раздел ипотечной квартиры. Иначе подам на развод и раздел всего. Всё равно ничего не получишь».
Ульяна прочитала и впервые за много лет почувствовала не боль, а ярость – чистую, холодную, стальную.
Она набрала номер адвоката мамы – Елены Викторовны, старой маминой подруги.
– Елена Викторовна, здравствуйте. Это Ульяна. Нам нужно встретиться. Срочно. И ещё… я хочу подать на развод. И сделать так, чтобы он не получил ни копейки из того, что мне дорого.
– Приезжай прямо сейчас, – спокойно ответила адвокат. – У нас есть что ему противопоставить. И даже больше, чем ты думаешь.
Ульяна положила трубку и посмотрела на маму, которая молча ставила перед ней кофе.
– Мам, а ты знала?
Тамара Николаевна кивнула.
– Знала, доченька. С того момента, как он первый раз спросил, «а что будет с квартирой потом». Я тогда ещё подумала – вот и приплыли. Но молчала. Думала, пронесёт.
– Почему не сказала?
– Потому что ты любила. А любовь, Уля, она иногда слепая. Но теперь – зрячая.
Ульяна встала, обняла маму и впервые за последние дни улыбнулась – тонко, но твёрдо.
– Теперь – зрячая. И очень злая.
Она ещё не знала, что через два дня Артём сделает ход, который перевернёт всё с ног на голову. И что в деле появится документ, о котором никто не подозревал – даже сама Тамара Николаевна…
– Ты серьёзно думаешь, что я отдам тебе детей и квартиру только потому, что ты нашла какую-то бумажку? – Артём сидел напротив Ульяне в кабинете адвоката и улыбался той самой улыбкой, от которой когда-то у неё замирало сердце. Теперь она вызывала только холодную ярость.
Елена Викторовна, спокойная, как всегда, положила перед ним тонкую папку.
– Артём Игоревич, вот оригинал брачного договора, подписанный вами тринадцать лет назад. Вы его помните?
Он нахмурился, открыл папку и побледнел. Ульяна видела, как дрогнули его пальцы.
– Это… это же шутка была. Мы тогда только поженились, я даже не читал…
– Шутка, которая заверена нотариусом, – мягко сказала Елена Викторовна. – В пункте 4.2 чётко указано: всё имущество, полученное одним из супругов в дар или по наследству до и во время брака, остаётся в личной собственности этого супруга. Ипотечная квартира делится пополам, потому что куплена в браке. А вот всё остальное – нет.
Артём откинулся на спинку стула. Улыбка исчезла.
– То есть вы хотите сказать, что я остаюсь с половиной ипотеки и без копейки?
– Именно так, – кивнула адвокат. – Более того, дарственная на квартиру Тамары Николаевны оформлена на Ульяну ещё при жизни дарителя. Оспорить её практически невозможно. Мы уже получили отказ в принятии вашего иска за отсутствием оснований.
Ульяна молчала. Она смотрела на мужа и не узнавала его. Тот самый человек, который когда-то клялся ей в вечной любви, сейчас выглядел растерянным и злым одновременно.
– Это нечестно, – тихо сказал он. – Мы пятнадцать лет вместе. Я вкладывался в эту семью.
– Ты вкладывался в расчёты, – впервые за встречу подала голос Ульяна. – А не в семью. И знаешь, что самое страшное? Я бы сама, по доброй воле, продала мамину квартиру после её ухода и отдала тебе половину. Просто, потому что ты отец моих детей. Но ты решил украсть. И всё испортил.
Артём сжал кулаки.
– Значит, развод?
– Развод, – подтвердила она. – Мирный. Детей я тебе не запрещаю. Будешь видеть их когда захочешь. Алименты – по закону. Но ни метра чужого ты больше не получишь.
Он долго смотрел на неё, потом встал.
– Поздравляю. Победила.
– Это не победа, Тёма. Это просто конец иллюзий.
Он ушёл, не прощаясь. Дверь за ним закрылась тихо, без хлопка. Ульяна выдохнула. Елена Викторовна собрала бумаги.
– Всё будет хорошо, Ульяна. Через месяц суд, и вы свободны.
– Спасибо, – прошептала она. – Спасибо, что нашли тот договор. Я даже забыла, что мы его подписывали.
– Ваша мама не забыла. Она всё помнит.
Дома её ждала мама и дети. Маша и Петя бросились к ней с криками «мама приехала!». Тамара Николаевна стояла в стороне и улыбалась – гордая и спокойная.
– Ну что? – тихо спросила она.
– Всё. Он подписал. Мирно.
Мама кивнула.
– А знаешь, я ведь хотела тебе сказать ещё одну вещь. Но ждала, пока всё закончится.
– Какую?
Тамара Николаевна достала из серванта конверт.
– Вот. Это завещание. На случай, если со мной что-то случится раньше. Квартира – тебе. Но есть ещё одна – в новостройке на окраине. Я её купила два года назад, на имя Маши и Пети. Молча. Чтобы у них было своё. На всякий случай.
Ульяна открыла рот и не смогла вымолвить ни слова.
– Мам…
– Не надо слов. Просто знай – я всегда была на шаг впереди. И ты теперь тоже будешь.
Вечером они сидели вчетвером – Ульяна, мама и дети – и пили чай с теми самыми пирогами. Маша рассказывала, как в школе получила пятёрку по математике, Петя показывал рисунок, на котором изобразил всю семью: маму, бабушку, себя и сестру. И даже собаку, которой у них пока не было.
Ульяна смотрела на них и понимала: вот оно, настоящее. Не ипотека, не квадратные метры, не расчёты. А вот эти глаза, эти руки, этот смех.
Через три месяца развод был окончательно оформлен. Артём забрал свою половину ипотеки – они продали квартиру и закрыли кредит. Он уехал в другой район, снял однокомнатную. Иногда забирал детей на выходные. Говорил мало. Смотрел виновато.
А Ульяна осталась с мамой. Они вместе сделали небольшой ремонт, поставили новую кухню, повесили новые шторы. По вечерам пили чай на балконе и смотрели, как зажигаются окна в соседних домах.
Однажды мама сказала:
– Знаешь, доченька, я ведь боялась, что ты простишь его. Ради детей.
Ульяна покачала головой.
– Я простила. Но не вернулась. Есть разница.
Тамара Николаевна улыбнулась.
– Есть. И ты её почувствовала.
Летом они с детьми поехали в ту самую новую квартиру – светлую, с большими окнами, ещё пустую. Маша и Петя бегали по комнатам и кричали «это наша!». Ульяна стояла на балконе и смотрела на двор с детской площадкой.
В голове крутилась одна мысль: всё, что у нас есть по-настоящему – это мы сами. И те, кто нас любит не за квадратные метры.
А потом она достала телефон и написала Артёму:
«Дети спрашивают, когда ты придёшь в следующий раз. Приходи в субботу. Мы будем рады».
Он ответил через минуту:
«Спасибо. Обязательно приду».
Ульяна выключила телефон и посмотрела на закат. В груди было спокойно. Не радостно, не грустно – спокойно. Как будто кто-то наконец-то закрыл дверь, за которой осталось прошлое, и открыл новую – в будущее, где больше никто не будет считать её метры чужими.
И в этом будущем было место и маме, и детям, и даже бывшему мужу по субботам. Но главное – было место ей самой. Целой, свободной и точно знающей, чего стоит её жизнь.
А потом она улыбнулась и пошла варить детям какао. Потому что жизнь, оказывается, продолжается. И даже становится лучше, когда перестаёшь бояться быть собой.
Рекомендуем: