Здравствуйте, граждане читатели. Хочу я вам рассказать одну историю, не то, чтобы очень занятную, но в высшей степени поучительную. Из жизни, можно сказать, взятую. А то иной раз посмотришь на чужую суматоху, на чужие ошибки, и собственная жизнь как-то яснее становится. Ну, или, по крайней мере, веселее.
Жили-были в одной трехкомнатной квартире, что в добром, уездном городе N, молодые супруги. Муж звался Иваном, жена – Марией. Жили они, в общем-то, не одни, а в полном социальном наборе: со свекровью, матерью Ивана, Анной Петровной. Квартира, между нами говоря, называлась «трешкой» больше для солидности, ибо комнаты были, конечно, маловаты, а планировка – загадочна, как сфинкс. Но что поделать? Жилье, свой угол, не на улице жили и не в съемной квартире, слава богу.
Жили они дружно, без особых излишеств, трудились оба. Иван служил кладовщиком на складе «Росхозснаба». Должность, скажу я вам, ответственная. У него на учете было двести семьдесят три вида гаек, шайб, болтов и прочей металлической мелочи, от которой зависит иногда судьба целого предприятия. Он даже сны, бывало, видел – про накладные и инвентаризацию.
Мария же, его супруга, работала на автозаправочной станции. Тоже, знаете, не сахар. Целый день на ногах, то бензин, то солярка, то масло проверять, да еще и с разными шоферами разговаривать, у которых у каждого свой характер, а часто и свои претензии к качеству мирового топлива. Но девушка она была терпеливая, с клиентами ладила.
В общем, трудовые будни протекали размеренно. Вечерами, коль не слишком уставали, сидели в самой большой комнате, что была и гостиной, и столовой, и филиалом свекровиной спальни. Анна Петровна, старушка благообразная, обычно вязала что-нибудь бесконечное, поглядывая поверх очков на телевизор.
— Машенька, — бывало, скажет, — чайку, милая, поставь. Иван, к дивану не прирос еще? Подвинься, светик.
— Да я, мама, = — откликался Иван, покорно съезжая на край. — Я, можно сказать, прирос к этому месту с трудовой стороны.
— Прирос, прирос, — ворчала, но с любовью, старушка. — У меня, когда отец твой с завода приходил, так за стол садился, пока ужин не подашь – не встанет.
Мария приносила чай, пару бутербродов с колбасой. Идиллия, одним словом. Картина маслом: советская семья за вечерним чаем. Тишина, только телевизор бубнит да спицы Анны Петровны постукивают.
Единственный, можно сказать, маленький изъян в этой картине был. А именно – гараж. Иван Степаныч был, как это нынче модно говорить, автолюбителем. Только автомобиля у него, по правде сказать, не было, зато был гараж, доставшийся от дяди, и в гараже том жил, можно сказать, пациент – двигатель от «Жигулей» ВАЗ-2106: агрегат старый, видавший виды. Иван его выменял три года назад у знакомого слесаря на обещание помочь тому с ремонтом на даче. И с тех пор этот мотор стал для Ивана чем-то вроде философского камня или вечного двигателя. Он его разбирал, чистил, что-то в нем подпиливал, смазывал и снова собирал. А смысла в этом, кроме чистого эстетического удовольствия, было, честно говоря, чуть. Машины-то не было.
Мария поначалу относилась к этому хобби снисходительно.
— Ну, ковыряйся, — говорила она. — Мужское дело. Только солярой от тебя, Иван, пахнет, как от цистерны, в ванной потом все отмывай.
— Да я, Машенька, аккуратно, — оправдывался Иван. — Это ж, можно сказать, техническое творчество. Я ему жизнь продлеваю.
— Какую жизнь? — улыбалась Мария. — У него жизнь давно кончилась, когда того «Жигуленка» на металлолом сдали. Ты ему, получается, вечный покой устраиваешь.
— Нет, ты не понимаешь, — воодушевлялся Иван. — Вот смотри: карбюратор я ему почистил, зазоры выставил. Он бы сейчас завелся, будь у него колеса.
— Будь у нас дача, — вздыхала Анна Петровна, не вынимая спиц из клубка, — ты бы там хоть картошку сажал, польза какая-никакая. А то мотор… Эх.
— Мама, это вам не картошка, это технологии, — защищал свою страсть Иван.
И всё же, жили, не тужили, как говорится. Зарплаты хватало на скромный быт, на еду, на коммунальные, да еще и на мелочь для гаража оставалось. Казалось, так будет всегда. Анна Петровна будет вязать, Иван – возиться с железом, Мария – варить борщ и обсуждать цены на бензин. Но тихая заводь, как известно, черту удобна. А черт, граждане, он хитрый, он не с бухты-барахты ломится. Он потихоньку, исподволь начинает, с малого.
И началось это самое «исподволь», надо сказать, с самого прогрессивного изобретения человечества – с мобильного телефона. Аппарат у Марии был недорогой, но верный, в чехольчике розовом. Раньше лежал он себе спокойно на тумбочке, изредка позванивая, а тут вдруг стал как бы прирастать к ее руке, прямо физически, можно сказать, срастись захотел.
Сидим это мы вечером. Анна Петровна про войну в сериале рассказывает, Иван про гайки безнадежные, что на склад привезли. А Мария? Мария уткнулась в экран, пальцем тычет, будто телеграммы шифрует, улыбается чему-то.
— Маша, — говорит Иван, — Ты чай-то остывший пьешь. Или у тебя в телефоне кипяток?
— А? — отрывает она глаза, будто из далекого далека. — Чаю? Нет, нормально. Мне нормально.
И снова – тык-тык-тык, молчание.
Разговор их стал как-то телеграфным. Приходит она с заправки.
— Привет, — бросает Иван
— Привет, — отвечает она, уже снимая куртку и глядя в телефон.
— Как дела?
— Нормально.
— Устала?
— Ага.
— Есть что будем?
— Не знаю, что есть.
И всё, дальше – тишина, нарушаемая только клацаньем клавиш. Анна Петровна в углу кашляет многозначительно, но Мария не слышит. Иван, конечно, не ревнивец, но чувствует, что-то не так. Как будто в их трешке поселился четвертый, невидимый жилец, и занял он все внимание Ивановой супруги.
Это был, как говорят в детективах, звоночек первый.
Звоночек второй прозвенел на работе. Раньше, бывало, позвонит Иван ей среди дня – она подходит, шутит:
- Заправляемся. За восьмидесятым заезжай.
А теперь будто в черную дыру звонишь: раз, два, пять… Десять гудков, ни ответа, ни привета. Вечером спрашивает Иван:
— Маша, я звонил, ты не брала трубку.
— Ой, Иван, — говорит, даже не глядя. — Ты же знаешь, какая там беготня. Клиенты, колонка, бензин считаю, сдача, руки не свободны. Телефон в сумке, не слышно даже.
— Ладно, — говорю, логично, вроде бы, не до разговоров, когда поток.
Но в душе у него, знаете, заскребло, как мышь тупая, потому что раньше-то как-то руки свободны были, а теперь вдруг заняты.
Но это, граждане, были еще цветочки. Ягодки пошли, когда в дело вступили подруги. У Марии две подруги, Танька с Людкой. Девушки, в общем, ничего, работящие. Раньше виделись они изредка, а тут вдруг пошла у них мода после смены в кафешку «У Ашота» заходить: кофе пить, пирожные жевать.
— Задержусь, — пишет Мария. — С девчонками.
— Ладно, — отвечает Иван. — Недолго.
Приходит в десять, в одиннадцать: усталая, но будто оживленная. Иван молчит, не приставать же, в самом деле, свобода личности.
А потом начинается самое интересное: стала Мария брать подработки – в соседнем гипермаркете товар по полкам раскладывать по выходным. Ну, думает Иван, инициатива, деньги лишние не помешают, может, на дачу накопим. Звонит он ей в субботу, часов в пять:
— Маш, как дела? Когда домой?
Молчание, потом – гудки, пишет в мессенджере, сообщения не читаются. И вот тут, граждане, происходит фокус высшего пилотажа. Буквально через пять минут Ивану приходит сообщение, но не от Марии, а от подруги ее, Людки.
«Иван, привет! Это Люда. Маша у нас очень ЗАНЯТА на подработке. ОЧЕНЬ занята. Не беспокойтесь!»
Иван даже глазам не поверил, сидит, на экран смотрит: будто телеграмма из штаба окружения. Прямо доложить решили: «Ваша супруга в полной боевой готовности, отвлекаться не может».
Потом повторилась эта история с Танькой: позвонил Иван Маше, а та опять трубку не берет, через десять минут СМС от Тани: «Иван, Маша занята, не волнуйтесь!»
Иван, знаете, даже не знал, как реагировать: с одной стороны – забота, прямо социальная служба какая-то, опекают работницу, с другой – дико как-то. Будто его, мужа законного, на особый контроль поставили, чтобы не дергал, не мешал трудовому процессу.
Иван, в общем, приуныл: сидит в гараже, на ящике с инструментами, и смотрит на свой мотор, а он молчит, ни совета не даст, ни утешения, только маслом пахнет. И понял Иван вдруг, что его двигатель, при всей его сложности, существо простодушное и предсказуемое: разобрал – собрал. А вот с живым человеком, с женой, так просто не выходит.