Иван приехал в субботу. Положил на стол папку, аккуратно расстегнул замок. Алёна стояла у двери, прижимая к груди мамину старую игрушку — плюшевого зайца с оторванным ухом.
— Нам нужно решить быстро, — сказал он. Голос ровный, без спешки. — Вот документы. Всё по закону.
Лариса машинально потерла переносицу. Пальцы холодные, хотя на кухне тепло. Она смотрела на папку, потом на брата. Скатерть под локтями липкая — вчера пролила чай, не вытерла.
— Я кормила её, — тихо сказала она. — Ночами. Ложками каши. Три года.
Иван открыл папку. Листы белые, с печатями. Лариса увидела адрес квартиры, мамино имя. Своего не увидела.
— Квартира оформлена на меня, — сказал он. — Ещё до болезни. Мама сама подписала.
Часы в углу тикали. Лариса слышала, как Алёна тихо дышит у двери. Девочка не подходила к столу, стояла в стороне.
— Она… она говорила мне спасибо, — Лариса сжала край скатерти. — Каждую ночь. Называла солнышком.
— Без документов слова мало что стоят, — в дверях появилась Оксана. Знакомая Ивана, юрист. Держала телефон в руке, листала что-то. — Давайте по-хорошему. Есть разумный компромисс.
Алёна шагнула к столу. Положила зайца рядом с папкой.
— Это мамина, — тихо сказала она.
Иван посмотрел на игрушку. Лицо на секунду дрогнуло. Потом снова стало ровным.
— Нам нужны результаты, — сказал он. — Ради Алёны.
Лариса встала. Грудь стянуло — как будто ремнём.
— Пойдём, — она взяла племянницу за руку. — Покажу тебе кое-что.
В спальне матери пахло лекарствами. Слабо, но всё равно чувствовалось. На тумбочке стояли пустые баночки, на кровати лежало одеяло — тяжёлое, чужое теперь.
— Здесь я сидела, — Лариса показала на стул у изголовья. — Каждую ночь. Она просыпалась, я кормила её. Иногда по три раза за ночь.
Алёна молча смотрела на кровать. Солнечный блик на линолеуме делал комнату светлее, чем она была на самом деле.
— Помнишь, как ты болела? — спросила Лариса. — Я давала тебе чай здесь.
— Помню, — тихо сказала девочка.
Лариса открыла ящик тумбочки. Достала фотографию в рамке. На ней она сама, у маминой кровати. Мама улыбается, Лариса держит её за руку.
— Это было ночью, — сказала она. — Сосед снял. Случайно зашёл, увидел.
Пальцы вцепились в рамку. В горле сжало.
— Время у нас не бесконечно, — голос Ивана донёсся из кухни.
Лариса взяла фотографию, вернулась к столу. Положила рядом с папкой.
Иван посмотрел. Поднял рамку, изучил.
— Фото — не документ, — сказал он. — Это не доказательство.
Оксана кивнула.
— По закону нужны свидетельские показания. Письменные. Или официальные записи.
Лариса снова потерла переносицу. Сильнее, чем раньше.
Свидетели. Записи. Где их взять?
Подъезд пах сыростью. Лампа на этаже мигала, почтовые ящики давно не чистили. Лариса поднялась на этаж выше, позвонила в дверь соседки.
Вера Ивановна открыла быстро. Посмотрела настороженно.
— Лариса? Что-то случилось?
— Мне нужна помощь, — Лариса прислонилась к холодным перилам. — Вы видели меня. Ночами. Когда я сидела у мамы.
Вера Ивановна кивнула.
— Видела. Конечно. Ты часто выходила в коридор, за водой ходила.
— Мне нужна подпись, — Лариса сделала шаг ближе. — Нужна правда. В бумаге.
Соседка замолчала. Отвела взгляд.
— Я… я боюсь, Лариса. Что потом? Соседи… твой брат… Я не хочу ссориться с семьёй.
— Но это правда, — голос Ларисы дрогнул. — Вы же видели.
— Видела, — Вера Ивановна опустила голову. — Но не могу. Простите.
Дверь закрылась. Лариса стояла на лестнице, слушала эхо своих шагов. Холод от перил проник в ладонь, не отпускал.
Без свидетелей я ничего не докажу.
На детской площадке было тихо. Алёна сидела на качелях, медленно раскачивалась. Лариса села рядом на скамейку. Запах тополиного пуха смешивался с запахом травы.
— Я не хочу менять школу, — сказала Алёна. Голос тихий, но твёрдый.
Лариса посмотрела на неё.
— Я постараюсь… чтобы ты не переживала.
— Папа говорит по-взрослому, — девочка посмотрела на Ларису. — А ты молчишь.
Лариса протянула руку, погладила племянницу по волосам. В животе сжало. В горле — ком.
— Я не молчу, — сказала она. — Просто… ищу слова.
Алёна слезла с качелей. Подошла ближе.
— Ты останешься? В доме?
Лариса не ответила. Не могла.
Если не докажу — не останусь. И тогда что скажу ей?
Кафе было маленьким, столики блестели. Оксана сидела напротив, перелистывала бумаги. Стакан с кофе стоял нетронутым.
— По закону всё просто, — сказала она. — Формальность. Без подписей вы мало что добьётесь.
Лариса держала в руках визитную карточку. Прохладная, гладкая.
— Мне нужно время, — сказала она. — Того, что вы называете формальностью, у меня полно.
— Время — роскошь, — Оксана посмотрела на неё. — У вас его нет. Если не сегодня, то завтра уже поздно. Иван подаст документы.
Лариса сжала карточку.
— А если я найду свидетелей?
— Найдёте — хорошо, — Оксана пожала плечами. — Но кто будет свидетельствовать? Соседи боятся. Врачи — они видели вас на приёмах, но это не доказательство ухода на дому.
Лариса встала. Ноги подкашивались, но она держалась.
— Я найду.
Она нашла. Распечатки визитов к врачу — там были пометки. «Пациентку сопровождала дочь Лариса». Ещё — аудиозапись. Старая, на телефоне. Мама говорит ночью, голос слабый: «Спасибо, доченька. Ты не спишь ради меня».
Лариса слушала запись снова и снова. Каждый раз — ком в горле.
Это докажет. Должно доказать.
Встреча была назначена в том же кафе. Иван пришёл с Оксаной. За соседним столиком сидела Вера Ивановна — Лариса попросила её прийти, хотя бы послушать. Алёна сидела в углу, тихо.
— Начнём, — сказала Оксана.
Лариса достала папку. Положила на стол распечатки.
— Вот, — сказала она. Голос отрывистый, но твёрдый. — Визиты к врачу. Пометки. Я сопровождала маму. Каждый раз.
Иван взял листы. Посмотрел.
— Это не доказательство ухода дома.
— А это? — Лариса включила запись.
Голос мамы заполнил кафе. «Спасибо, доченька. Ты не спишь ради меня».
Тишина. Оксана перестала листать телефон. Иван побледнел.
— Это манипуляция, — сказал он. — Аудио может быть вырвано из контекста.
— Я видела её, — тихо сказала Вера Ивановна. Все обернулись. — Видела ночами. У кровати. Это правда.
Лариса не дышала. Пальцы сжаты, переносицу больше не трогала.
— Перерыв, — сказала Оксана. — Нам нужно обсудить.
Через час документ был готов. Оксана положила его перед Ларисой.
— Всё юридически чисто, — сказала она. — Квартира остаётся за вами. Подпишите здесь.
Лариса читала. Строчки, печати. Внизу — условие. «Стороны признают разрыв семейных обязательств».
— Мы сделаем так лучше для Алёны, — сказал Иван. Голос без эмоций.
Лариса взяла ручку. Холодный пластик. Подписала.
Шелест бумаги. Иван встал, не попрощался. Алёна посмотрела на Ларису, отвела взгляд. Ушла за отцом.
Лариса осталась одна. Чашки на столе пустые. Руки опустились. Улыбка натянулась сама — не знала, зачем.
Я выиграла. Но что выиграла?
Утро было тихим. Лариса поставила чайник, расставила чашки. Две, по привычке. Потом убрала одну.
Скатерть липкая. Надо постирать. Фотография на полке — мама улыбается. Кровать в спальне застелена. Пустая.
В дверь постучали. Лариса открыла. Вера Ивановна стояла с пирогом.
— Вы сделали правильно, — сказала она. Но в глазах — сожаление. — Имейте в виду, люди… говорят.
— Спасибо, — сказала Лариса.
Соседка ушла. Лариса поставила пирог на стол. Села. Пальцы машинально потянулись к переносице. Остановились.
Теперь это мой дом. Только мой.
Прошло три недели. Лариса мыла посуду, когда в дверь снова постучали. Тихо, неуверенно.
Алёна стояла на пороге. В руках — мамина чашка. Та самая, с которой мама пила холодный чай.
— Я… думала о бабушке, — сказала девочка. — И принесла это.
Лариса взяла чашку. Тёплая, будто её только что держали в руках.
— Я помню, — сказала она.
— Спасибо, — тихо сказала Алёна. Развернулась, ушла.
Лариса закрыла дверь. Поставила чашку на полку. Рядом с фотографией.
Села за стол. Налила себе чай. Руки не дрожали. Улыбка — едва заметная, но настоящая.
Цена высока. Но я заплатила её сама. И это моё.
Квартира больше не казалась чужой. Тишина — тоже.
А как бы вы поступили?
Поделитесь в комментариях, интересно узнать ваше мнение!
Поставьте лайк, если было интересно.