— Мам, ну ты же понимаешь, так будет лучше для всех.
Денис нервно крутил в руках чашку с чаем, который я налила ему десять минут назад. Чай уже остыл, но сын так и не сделал ни глотка. Рядом сидела его жена, Лена. Она смотрела на мои обои, на старинный сервант, на паркет, и в её глазах я читала не уважение к истории семьи, а калькулятор.
— Лучше для кого? — спросила я, поправив очки.
Я работала нотариусом сорок лет. Я видела сотни таких пар. Они приходят с улыбками, с тортами, с фотографиями внуков, а уходят с дарственными, оставляя стариков доживать век на птичьих правах. Но сегодня эта пара сидела на моей кухне. И это был мой сын.
— Для всех! — вступила Лена. — Надежда Викторовна, ну вы же сами жалуетесь, что квартплата большая. А у нас ипотека, нам расширяться надо. Если мы эту квартиру продадим, то купим вам отличную однушку в Новой Москве. А разницей закроем наш долг. И вам спокойнее, и нам помощь.
— Однушку в Новой Москве, — повторила я. — Вместо трехкомнатной сталинки на Ленинском проспекте.
— Там воздух свежий! — воскликнул Денис. — И лифт новый. Мам, ну зачем тебе одной сто квадратных метров? Ты же в двух комнатах даже не заходишь. А мы молодая семья, нам детей планировать надо.
Он достал из папки документ.
— Вот, я уже подготовил. Договор дарения. Ты даришь мне квартиру, а мы тебе покупаем ту однушку. Честно. Я даже пункт прописал, что ты сохраняешь право проживания, пока мы новую не купим.
Я взяла бумагу. Типовой договор из интернета. Безграмотный, опасный. Пункт о праве проживания сформулирован так, что любой суд его отменит через месяц после регистрации перехода права.
— Денис, — я сняла очки. — Ты же знаешь, кем я работала всю жизнь. Ты правда думаешь, что я подпишу эту филькину грамоту?
Сын покраснел.
— Мам, ну зачем ты так? Я же сын! Я о тебе забочусь! Ты стареешь, память уже не та. Мало ли мошенников? А так квартира будет на мне, в безопасности.
— Безопасность, — усмехнулась я. — Безопасность, это когда собственность у того, кто в ней живет. А когда собственность у сына, у которого ипотека, долги по кредиткам и жена, которая уже мысленно переклеила здесь обои, это не безопасность. Это риск.
Лена фыркнула.
— Денис, я же говорила, она не согласится. Надо было сразу с опекой решать.
Я медленно перевела взгляд на невестку.
— С опекой?
Денис замялся.
— Ну... Лена хотела сказать, что если ты не понимаешь своей выгоды, то, может быть... ну, возраст, деменция... Можно признать тебя... ограниченно дееспособной. Для твоего же блага! Чтобы ты квартиру мошенникам не отдала!
В кухне повисла тишина. Слышно было, как тикают часы в коридоре. Те самые, которые подарил мне мой отец, профессор юриспруденции.
Вот оно. То, чего я боялась больше всего. Не бедности, не одиночества. А предательства.
Я встала. Спокойно подошла к сейфу, встроенному в книжный шкаф. Набрала код.
— Вот оно как, деменция, — сказала я, доставая синюю папку. — Ограниченная дееспособность. Забота.
Я положила папку на стол перед сыном.
— Открой.
Денис недоуменно посмотрел на меня, но папку открыл. Лена вытянула шею.
Сверху лежал договор. Не дарения. И не ренты.
— Это договор купли-продажи, — сказала я. — Датирован 2015 годом. Десять лет назад.
— Что? — Денис побелел. — Ты... ты продала квартиру?!
— Нет, — я села обратно. — Я её купила. У самой себя. Точнее, я переоформила её в долевую собственность. Но не с тобой.
— А с кем?! — взвизгнула Лена.
— Читайте вторую страницу.
Денис перевернул лист. Его руки дрожали.
— "Покупатель... Фонд поддержки ветеранов нотариата... с условием пожизненного проживания Продавца..." — он поднял на меня глаза, полные ужаса. — Мам, ты что? Ты отдала квартиру фонду?! Бесплатно?!
— Не бесплатно, — я улыбнулась. — Фонд оплачивает мне коммуналку, лечение, путевки в санаторий. И выплачивает ежемесячную стипендию. А главное — этот договор зарегистрирован в Росреестре десять лет назад. И расторгнуть его нельзя, потому что условия выполняются идеально. Я каждый год подписываю акт.
Я помолчала, глядя на их ошеломленные лица.
— Так что, Денис, ты опоздал. На десять лет. Эта квартира мне уже не принадлежит. Я здесь просто живу. И подарить её тебе я не могу. И признавать меня недееспособной бесполезно — сделка была совершена, когда я была действующим нотариусом, с полным набором справок из ПНД. Комар носа не подточит.
Лена вскочила. Стул с грохотом упал.
— Ты... ты специально! Ты знала, что мы придем! Ты ненавидишь собственного сына! Оставила его без наследства!
— Наследство, я жестко посмотрела ей в глаза, это то что остается после смерти. А я, слава богу, жива. И планирую жить долго. В своей квартире, с хорошим ремонтом и без страха, что родной сын выкинет меня на улицу ради "однушки в Новой Москве".
Денис молчал. Он смотрел на договор, и я видела, как в его голове рушатся планы. Ипотека, долги, новая машина, которую он, наверное, уже присмотрел... Всё это исчезло. Осталась только старая мать, которую нельзя обмануть.
— Уходите, — сказала я тихо. — Чай остыл. А разговора у нас не получится.
Они ушли молча. Денис даже не обернулся. Лена громко хлопнула дверью, так что посыпалась штукатурка.
Я подошла к окну. Посмотрела, как они садятся в свою кредитную машину и яростно жестикулируют. Спорят, наверное.
Я закрыла шторы.
Договор с Фондом был настоящим. Но в папке лежал еще один документ, который я им не показала. Завещание. На накопительный счет, где лежали три миллиона рублей — те самые выплаты от Фонда за десять лет, которые я не тратила. Я копила их для Дениса. Думала, подарю на годовщину, помогу с ипотекой.
Я взяла документ в руки. Пальцы сами сжались, готовые разорвать плотную гербовую бумагу на мелкие, ничего не значащие клочки. Обида горела внутри, куда жарче любого пламени. Уничтожить. Забыть. Заставить его понять цену предательства.
Но я остановилась. Вздохнула, провела рукой по строчкам. «...сыну, Денису...»
Ведь я — мать. И даже сейчас, после всего, что говорили на этой кухне, я не могла вычеркнуть его из жизни. Но и оставить всё как есть было нельзя.
Завтра я пойду к своему коллеге-нотариусу. И внесу в завещание одно-единственное исправление. Один пункт.
Денис получит эти деньги. Но только тогда, когда у них с Леной родится первенец.
Может быть, когда он сам станет отцом, когда будет держать на руках своего ребенка, он что-то поймет. Поймет, что настоящая забота — это не квадратные метры. А наследство — это не то, что требуют, а то, что заслуживают любовью.
А пока... пусть учатся. Жить, работать, нести ответственность. Без моей помощи. Но с надеждой на нее.