Сначала Григорий решил, что она оступилась.
— Нюрочка? Ты чего?
Он попытался подхватить её, но его больная спина предательски хрустнула, и он не смог удержать вес. Они оба неловко повалились на скамейку. Анна сползла вниз, голова её запрокинулась.
В слабом свете фонаря он увидел её лицо. Оно было белым, как мел, а губы, наоборот, посинели. Очки съехали набекрень и повисли на одной дужке.
— Нюра! Нюрочка! — Григорий затряс её за плечи, забыв, что так делать нельзя. Паника накрыла его холодной волной, страшнее любого артобстрела. — Дыши! Слышишь? Приказываю дышать!
Она не отвечала. Глаза были полуоткрыты, но взгляд остекленел. Грудь поднималась мелко, прерывисто, с каким-то клокочущим звуком.
— Врача! — закричал Григорий. Его голос, обычно командирский, сорвался на визг. — Помогите! Сюда!!
Он понимал, что никто не услышит. Это крыло законсервировано. Фаина где-то далеко, следит за директрисой.
Время. Драгоценные секунды утекали, как песок сквозь пальцы.
Григорий вскочил. Адреналин сработал лучше обезболивающего — он не почувствовал ни грамма боли в коленях. Он рванул к выходу из зимнего сада, выбив плечом тяжелую, разбухшую от сырости дверь.
Он бежал по коридору так, как не бегал с курсантских времен. Галстук развевался за плечами, сердце колотилось где-то в глотке, грозясь разорваться.
— Фаина! — орал он на бегу. — Врача!!!
На посту охраны вскочил заспанный дежурный. В коридоре показалась санитарка, уронившая швабру от его крика.
— Где она?! — подбежала Фаина, бледная, сразу понявшая — случилось страшное.
— Там... в саду... Сердце!
...
Следующие полчаса слились для Григория в кошмарный калейдоскоп звуков и всполохов света.
Вой сирены во дворе. Топот ног в бахилах. Команды врача скорой: «Носилки! Кислород! Кардиограмму, быстро! Давление двести на сто двадцать! Гипертонический криз, подозрение на инфаркт!».
Он стоял у стены в коридоре, прижавшись спиной к холодному кафелю, и его трясло крупной дрожью. Он видел, как мимо провезли каталку. Анна лежала неподвижно, к её лицу была прижата маска, от которой тянулась трубка к массивному баллону. Рука её безвольно свисала с края носилок, и Григорий сделал движение, чтобы поправить её, но его грубо оттолкнули.
— Не мешайте! Родственники, ждите здесь!
Потом наступила звенящая тишина. «Скорая» не уехала сразу — они стабилизировали Анну прямо в палате интенсивной терапии, куда её успели перевезти.
А потом пришел ураган по имени Лариса Борисовна.
Она возникла перед Григорием, высокая, страшная в своем гневе. Рядом с ней, сжавшись в комок, стояла заплаканная Фаина.
— Вы... — директриса шипела, и этот звук был страшнее крика. — Вы понимаете, что вы натворили, Климов?
Григорий поднял на неё мутный взгляд.
— Она... жива?
— Жива. Пока. Слава богу и моим врачам. Но это ваша вина. Целиком и полностью. Ваша! Я запретила контакты! Я изолировала её для её же блага! А вы... Устроили свидание в грязи, на сквозняке! Довели человека до реанимации!
Она резко повернулась к Фаине.
— А с вами, милочка, разговор будет коротким. Вы уволены. Прямо сейчас. Трудовую книжку получите с волчьим билетом. «Халатность, повлекшая угрозу жизни». Я прослежу, чтобы вас даже санитаркой в морг не взяли.
Фаина всхлипнула и закрыла лицо руками.
— Лариса Борисовна... — начал Григорий, пытаясь выпрямиться. — Не трогайте её. Я заставил. Я...
— Молчать! — рявкнула директриса. — Вы здесь не распоряжаетесь. Ваше пребывание здесь под большим вопросом. Но это еще не всё.
Она достала телефон. Набрала номер.
— Нина Викторовна Это Лариса Борисовна... Да... К сожалению, мои опасения подтвердились. Нет, не умерла, криз купировали. Но... Да, был контакт. Тайный. Ваш... мамин «ухажер» затащил её в ремонтируемое крыло. Антисанитария, стресс... Врачи еле-еле успели откачать. Да, я понимаю. Я готова содействовать.
Она слушала собеседницу, кивая с видом мученицы, несущей крест чужой глупости.
— Я вас поняла. Хорошо. Ждем вас.
Лариса убрала телефон в карман жакета и посмотрела на Григория с ледяным торжеством победителя.
— Поздравляю, Ромео. Вы своего добились. Дочь Анны Васильевны сейчас подает на нас жалобу, но с одним условием: она забирает мать немедленно. Как только врачи разрешат транспортировку — скорее всего, завтра утром, — Анну Васильевну увезут.
— Куда? —мертвым голосом спросил Григорий.
— В спецпансионат закрытого типа. Для пациентов с деменцией. За высокий забор, Григорий Афанасьевич. Там нет телефонов, нет посещений посторонними, и уж точно нет никаких оранжерей. Вы её больше никогда не увидите.
Лариса Борисовна развернулась и пошла прочь, отстукивая каблуками последние минуты прерванной на полвека любви. Фаина, рыдая, побежала в подсобку собирать вещи.
А Григорий Афанасьевич медленно сполз по стене вниз, прямо на пол.
Завтра. У него была только ночь. И полная беспомощность перед системой, которая, казалось, окончательно перемолола их запоздалую любовь своими железными челюстями.
Но где-то на дне его отчаяния, как уголек под пеплом, тлела злость. Злость старого солдата, которого рано списали со счетов. Он вспомнил, как любимая Нюрочка сжала его руку в бельевой.
«Я не отступлю», — прошептал он в гулкую пустоту коридора.
Он пошарил рукой в глубинах кармана. Таблетница. Он вытряхнул две таблетки нитроглицерина, положил их под язык. Сердце жгло, но оно должно было работать. Ему нужна была голова. И ему нужен был союзник.
Любой ценой.
Даже если этим союзником придется сделать врага.
Продолжение
📚Подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить выход новых глав книги. Ваша Алина Вайсберг 💖